Тот же губернатор, по фамилии Казначеев, направил мальчика сначала в гимназию, потом в Петербург, в Академию художеств.
Вид Леандровой башни в Константинополе
Он становится лучшим учеником Академии и досрочно, на два года раньше однокурсников, с золотой медалью оканчивает ее.
Только избранных, особо одаренных молодых художников направляла Академия за границу. Одним из очень немногих он получает возможность завершить образование в Италии.
Здесь Иван Айвазовский проводит несколько лет в ежедневной, непрерывной работе. Пишет, пишет, пишет…
Уже на второй год пребывания в Риме художник выставляет свои картины. А на следующее утро просыпается знаменитым. О нем пишут в газетах, ему посвящают стихи.
Сам Папа римский Григорий XVI покупает одну его картину для своей галереи в Ватикане.
Петергоф. Вид на Большой Каскад
Айвазовский совершает путешествие по Европе. И везде открывает выставки своих картин. И везде его сопровождает оглушительный успех. Лондон и Париж, Мадрид и Лиссабон восторженно встречают его картины. Имя Айвазовского становится легендой.
Многочисленные и подчас длительные путешествия по миру всегда заканчиваются радостным возвращением в родной город, в любимую им просторную мастерскую. Вся жизнь художника связана с родной Феодосией.
Судьба подарила ему огромный запас здоровья, жизнелюбия и трудоспособности. И, конечно, таланта.
За долгие шестьдесят лет работы Иван Айвазовский написал более шести тысяч полотен. Шесть тысяч, не считая эскизов!
Есть среди них талантливые картины, а несколько – поистине гениальных.
Один из его шедевров – всемирно известный «Девятый вал».
Ослепительное солнце над бушующим океаном. Еще час назад ночной мрак скрывал разыгравшуюся трагедию. Чередой вздымаются яростные волны. И одна из них, самая высокая и беспощадная, уже нависает над горсткой несчастных людей, судорожно вцепившихся в обломки мачты. Это девятый вал! Такая волна способна раздавить даже большие корабли. А тут лишь горстка несчастных людей…
Всю страшную, безумную ночь моряки боролись со стихией. И благодаря титаническим усилиям они смогли дожить до рассвета. Теперь они не одни: дружелюбное солнце укротит бешеный напор стихии. И этим отважным храбрецам, отдавшим все силы в ночной схватке с самой судьбой, предстоит выдержать последнюю, самую страшную волну.
Картина явилась гимном человеческому мужеству!
Алексей Саврасов 1830-1897
В конце 90-х годов XIX века ученики Московского училища ваяния и зодчества часто могли видеть у дверей оборванного старика нищего.
– Подайте бывшему профессору… – опустив глаза, бормотал он.
Кто-то подавал, большинство пробегало мимо, считая старика наглым самозванцем. И лишь немногие из старых преподавателей училища с трудом узнавали в нищем автора нашумевшего в свое время полотна «Грачи прилетели». Судьба подчас чудовищно несправедлива к людям одаренным.
А ведь, кажется, совсем недавно…
Весна 1871 года. Первая выставка Товарищества художников. Успех оглушительный. Полотна Перова, Крамского, Николая Ге у всех посетителей вызывали яростные споры и неоднозначные оценки. Только одна картина заставляла зрителей долго стоять перед ней в неподвижности и уходить с выставки в глубокой задумчивости. Это было полотно «Грачи прилетели».
Грачи прилетели Закат над болотом Вид в окрестностях Ораниенбаума
Один из наиболее чутких ценителей живописи предельно точно определил то чувство, которое испытывает каждый, глядя на незаурядное творение Саврасова. Это чувство Родины.
Есть в картине что-то такое, что трудно высказать словами. При взгляде на картину возникает чувство, в котором одновременно и радость, и печаль, и улыбка, и долгое раздумье. Подобное чувство бывает у каждого именно ранней весной, когда еще не стаял снег, еще не набухли почки на деревьях, еще не слепит яркое солнце, а воздух сырой и промозглый. Но уже явно чувствуется: скоро весна! Пробуждение жизни уже началось! Вон и птицы начинают обустраивать свои гнезда.
У каждого из нас свое воспоминание детства, своя малая Родина.
У многих в памяти не осталось никаких церквушек или березок с грачами. И тем не менее большинство из нас, глядя на незатейливый сюжет картины Саврасова, испытывает одно и то же чувство – любовь к родной природе, родной земле. Загадка?
Иван Крамской сказал об этой картине и ее авторе так: «У других художников тоже есть деревья, вода и даже воздух, а душа есть только в „Грачах“».
Однажды Васильев заметил: «Если написать картину, состоящую из одного голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, будет отложен…» Так неистребимо верил художник в преображающую силу искусства.
Обостренное чувство движения – основы основ самой жизни – ценнейшая черта живописи Федора Васильева.
В картине «Перед грозой» мы видим, как надвигаются темные тучи, первый порыв ветра пригнул деревья, тревожно закричали птицы… Заклубилась пыль на дороге. Вот-вот громыхнет раскатистый гром…
Васильев умел схватывать именно такие мгновения. Ему была очевидна неуловимая напряженность момента, когда через мгновение что-то должно случиться. Что это будет? Чудо?
В подобном ощущении волшебного движения, надвигающегося прорыва прожил свою короткую жизнь и сам художник.
Мокрый луг
Друзья рассказывали: чтобы написать картину «Оттепель», Васильев день за днем, час за часом наблюдал, как наступает эта пора. Вот уже темнеет, оседает снег. Вот уже над прозрачной, бело-синей, ровной поверхностью выступает коричневая, клочковатая земля. Вот санный след, на снегу – еще вчера бело-сахарный, а сегодня уже темный, почти черный. И птицы кричат громче обычного.
Оттепель Перед дождем
В двадцать один год у Васильева началась чахотка. А врачи тогда свято верили в одно лишь лекарство – Крым.
В те времена понятие «товарищество» имело вполне конкретный смысл. Помогли друзья. Крамской, Ге собрали деньги. Если бы Васильев смог прожить в Ялте чуть подольше, возможно, чудо, в которое верил художник, и случилось бы.
Крамской, увидев присланную Васильевым картину «Мокрый луг» был ошеломлен. Хочется бесконечно дышать этим простором…
24 сентября в Ялте пейзажист Федор Васильев умер от чахотки. Ему было всего двадцать три года.
Русский реалистический пейзаж всегда будил в людях самое лучшее. Любовь к родной природе, способность в обыденном увидеть прекрасное, возможность, как выразился Крамской, «стать самому лучше, добрее, здоровее».
«На севере диком»
Лев Толстой недооценивал пейзаж, как таковой. Безжалостно громил пейзажистов, скопом зачисляя их в толпу людей, творящих «искусство ради искусства». Случается, и гении ошибаются. В ответ на подобные обвинения Репин приводил в пример творчество двух великих пейзажистов – Васильева и Шишкина.
Пейзаж нам дорог вовсе не потому, что фотографически верно отражает природу, утверждал Репин. Он доносит до нас глубоко личное отношение художника к природе, его понимание красоты.
Васильев, безусловно, «поэт» пейзажа. Его учитель Шишкин – неторопливый исследователь, «прозаик» русской природы.
На портрете работы Крамского изображен крепкий, бородатый человек в широкополой шляпе. Он стоит опираясь на длинную палку и всматривается куда-то вдаль… Через плечо перекинут небольшой походный этюдник. Он весь в предощущении начала работы… Это художник Иван Шишкин.
Каждое полотно Шишкина поражало друзей очевидным глубоким знанием изображаемого, любовью к русской природе. Каждая картина – неспешное повествование.
Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии
Художник родился и вырос в Елабуге, стоящей на реке Каме, в самом сердце дремучих северных лесов Вятской губернии. Жизнь леса в сознании мальчика была насыщена поэтическими легендами: непроходимые чащобы, клады, спрятанные разбойниками, сундуки, качающиеся на железных цепях…
Чуть повзрослев, юноша научился видеть кипучую жизнь леса, скрытую от невнимательных глаз, подмечать изменения, происходящие при смене времен года, при переходе из одного состояния в другое.
Как и большинство пенсионеров Академии художеств, Шишкин должен был совершенствовать свое образование за границей. Но он не поехал ни во Францию, ни в Италию. С большой неохотой посетил Германию, но дал резко отрицательную оценку немецкой школе живописи. «Черствее и безвкуснее живописи здесь я ничего не видел», – писал художник из Дрездена. И стал добиваться разрешения вернуться на родину раньше срока.