Таким образом, можно сделать вывод, что Ормон, несмотря на попытки проведения реформы системы управления в своем «ханстве», по большому счету был своего рода военным вождем, необходимость в котором возникла лишь в связи с тем, что положение киргизов в это время оказалось наиболее опасным. Он также стал своеобразным символом, знаменем, вокруг которого объединялись его соплеменники для совместного отражения внешней агрессии, тогда как во внутренней жизни ханская власть частью киргизских племен признавалась лишь номинально или не признавалась вообще [Абрамзон, 2002, с. 22–23]. Особого влияния на последующее политико-правовое развитие Киргизии правление Ормона в принципе не оказало, тем более что вскоре ряд киргизских племен принял российское подданство.
Восстания 1869—1870, 1916 и 1929—1930 гг. в Казахстане и Средней Азии. Реформа управления в Казахстане, проводившаяся в 1868–1869 гг. привела к полной отмене традиционных казахских институтов власти и управления. Был упразднен институт султанов, отменено разделение на жузы, роды и племена – им на смену пришли области и уезды, возглавлявшиеся российскими чиновниками. Причин этой реформы было несколько. Во-первых, конечно, нельзя не отметить, что она проходила в общем контексте так называемых Великих реформ императора Александра II, имевших место в 1861–1874 гг., и соответственно были приняты меры по дальнейшей инкорпорации Казахстана в состав «обновленной» Российской империи. Во-вторых, в какой-то степени на радикальность реформ могли повлиять многочисленные восстания в разных частях Казахстана в 1830–1850-е годы. Наконец, еще одной причиной стало то, что именно в 1860-х годах Российская империя начала активную политику присоединения территорий Старшего жуза и ханств Средней Азии. Именно на новоприобретенных территориях Старшего жуза, вошедших в состав Туркестанского генерал-губернаторства, впервые и были опробованы новые механизмы управления, которые затем были использованы повсеместно на всей территории Казахстана [Джампеисова, 2006, с. 162–164].
Безусловно, такое откровенное попрание национальных политических и правовых институтов казахов не могло не вызвать недовольства. В течение 1869–1870 гг. на территории Казахстана произошло несколько восстаний против российской администрации, причем восставшими были провозглашены даже несколько ханов. Снижение авторитета Чингисидов (для чего много было сделано российскими властями) привело к тому, что эти претенденты даже не принадлежали к потомкам Чингис-хана, т. е. являлись узурпаторами [Артыкбаев, 1993, с. 289]. В частности, такими ханами в разных родах были избраны Беркен Усманов, Сейл Туркебаев, Кузбай Апасов, Конал Артанов и Мамбеталий (подробнее см.: [Мухтарова, 1998]). Из них наиболее легитимным являлся Беркен Усманов, который был внуком знаменитого батыра Сырыма Датулы, женатого на внучке хана Абу-л-Хайра; неслучайно два других кандидата на трон, которым восставшие предлагали стать ханами, отказались в его пользу [Карабалин]. Остальные «ханы» не имели даже такой связи с «золотым родом».
Восстания 1869–1870 гг. не были массовыми движениями, действия отдельных претендентов на трон не были скоординированы, поэтому имперские власти сумели достаточно быстро их подавить. Можно сделать вывод, что большинство казахского населения к этому времени уже было подготовлено к принятию российских реформ и не поддержало «ревнителей старины», которые старались добиться власти под предлогом защиты национальных культурных, политических и правовых ценностей. Более того, известно, что многие участники восстания действовали не столько против представителей российских властей, сколько против собственных баев, аксакалов и проч., что давало основание советским историкам говорить не только о национально-освободительном, но и о классовом (народном) характере восстания [История, 1979, с. 241–242].
Однако, как оказалось, сторонников возрождения традиционных институтов власти и управления в Казахстане было гораздо больше, чем можно было подумать по итогам движений 1869–1870 гг. Это наглядно показало мощное восстание, охватившее Казахстан и Среднюю Азию в 1916 г. Его события хорошо известны по источникам, им посвящено также большое количество исследований. Подробно проанализированы причины и ход восстания, его движущие силы, последствия и проч. Но практически не уделено внимания историко-правовому аспекту – т. е. как строили восставшие свои институты власти, чем регулировались их правоотношения между собой и с мирным населением, каковы были их цели в государственном и правовом направлении в случае победы. А между тем попытки воссоздания восставшими национальных государственно-правовых институтов (в первую очередь института ханской власти) подтверждаются и официальными документами, и свидетельствами современников, в том числе и его участников. Это позволяет склониться к мнению, что восстание 1916 г. носило националистический и даже в какой-то степени реваншистский характер: восставшие требовали отделения от Российской империи и возрождения независимого Казахского ханства [Восстание, 1960, с. 13–14].
Прежде всего восставшие старались уничтожить административный аппарат, введенный имперскими властями, который все еще воспринимался ими как чуждый (см., напр.: [Сулейменов, Басин, 1977, с. 95 и след. ]).[144] Одновременно восстанавливалась (по крайней мере отчасти) прежняя, традиционная административно-территориальная система казахского общества. Так, например, восставшие группировались по родам и племенам (а именно это деление казахов старались разрушить русские имперские власти). Их армия строилась на основе десятичной системы (тысяча – сотня – десяток), что было характерно для тюрко-монгольских государств еще в древние времена [Там же, с. 109].[145] По воспоминаниям Алиби Джангильдина, активного участника восстания, восставшие учредили суд, выносивший решения на основе казахских правовых обычаев [Восстание, 1960, с. 633] (ср.: [Якунин, Кулиев, 1952, с. 38]).
В областях, охваченных восстанием, была отменена система налогообложения, введенная русскими имперскими властями, и вместо нее были установлены натуральные налоги и повинности – существовавшие ранее, но с учетом военного положения. А. Джангильдин дает характеристику этой налоговой системы:
Вот положим, аул, десять кибиток стоят. Этот аул должен дать на каждого бойца на месяц пуд муки и одного барана, не считая крупы, риса… Кроме того, должны дать одежду: сапоги, кафтаны, теплые шубы, башлыки – полное обмундирование. Такой комплект должны дать десять кибиток. Лошадей давали исключительно баи. Каждый должен дать лошадь и седло [Джангильдин, 2009, с. 38–39].
Однако самым ярким признаком националистического и реваншистского характера восстания стало восстановление в областях, охваченных восстанием, института ханской власти. В Тургайской области было выбрано сразу несколько ханов, которых выдвигали соответствующие роды и племена. Даже в этом отношении казахи следовали своей старинной традиции XVIII – начала XIX в., когда один или несколько родов могли выбрать себе собственного хана (подробнее см.: [Ерофеева, 2001, с. 118 и след. ]). Так, хан Абдугаппар Джанбусынов был избран кипчаками, а его сподвижник Оспан Шолаков – аргынами и т. д.[146] А. Джангильдин описывает государственное устройство восставших следующим образом:
Решили организовать в Тургайской области ханство. Во главе стоит хан. Он является как бы законодателем, и должны быть министры, одновременно они же были советниками 12 человек. Во главе каждой тысячи солдат стоит начальник. Он назывался мынбасы. Он должен был заботиться о снабжении продовольствием, о военной подготовке. Мынбасы подчинялись командующему армии восстания сардару (главнокомандующему). Сардаром был назначен Амангельды Иманов [Джангильдин, 2009, с. 40].
Происхождение этих ханов (равно как и десятка других) доступные нами источники не освещают, но скорее всего, они, как и «ханы» 1869–1870 гг., не принадлежали к потомкам Чингис-хана. В частности, про Абдугаппара Джанбусынова известно лишь, что он был крупным феодалом-скотоводом, участвовал в барымте и был избран волостным управителем [Асфендиаров, 1936, с. 79]. Хан Нуржан Кияшев был братом бывшего волостного управителя, а еще один, Джумагазий Журганов – народным судьей [Восстание, 1960, с. 497, 596]. Таким образом, занимая чиновничьи должности в волостном и аульном управлении, они получили возможность влиять на восставших с помощью «административного ресурса», приобретенного благодаря имперским властям, против которых они теперь «возмущали народ» [Там же, с. 530]!
Кроме того, отдельные ханы даже не были казахами. Например, в Киргизии были избраны ханами три манапа: «кочкорский хан» Канаат Абукин (который, правда, когда был захвачен в плен, отрицал, что получил ханский титул), Мокуш Шабданов в племени сары-багыш и Батырхан Ногаев в племени бугу [Там же, с. 369, 377–378, 387, 410].[147] Появление последних двух «ханов», по-видимому, явилось в какой-то степени подражанием избранию в середине XIX в. киргизских ханов Ормона в племени Сары-багыш и Боромбая в бугу. Как и казахи, киргизы требовали отделения от Российской империи и создания собственного, независимого ханства [Там же, с. 272–274, 408]. В Джизакском уезде ханом объявил себя бывший десятник бухарского эмира, а затем крупный землевладелец и торговец Абдурахман Джевачи, который не только принял ханский титул, но и повелел именовать себя сахибкираном («обладателем счастливого сочетания звезд»). Этим титулом именовали, в частности, Амира Тимура, а также впоследствии ряд бухарских ханов и эмиров [Там же, с. 133, 141] (см. также: [Шестаков, 1933, с. 63, 65, 68]).
