Богиня не докончила, она вскочила из-за стола и побежала, как заяц. Брагин пустился вслед за нею, достигал и, выбившись из сил, упал, задохнувшись.
– Не убился ли ты, красавец? – кричала богиня, подходя к нему.
Брагин не мог выговорить ни слова; она бросилась к нему и начала его целовать.
– А, теперь уже ты не вырвешься, я поймал мое счастие, – сказал он, схватя ее в объятия и прижав к груди своей…
– Что за черт валяется? – кричал один из дозорных к человеку, лежащему в грязи и схватившему за ногу свинью. Это был почтенный супруг счастия, жалости достойный Брагин, который ввечеру, возвращаясь с кабака, упал в лужу и почивал бы спокойно во оной до света, если б свинья по обонянию не добралась к нему и не досталась ему в объятия, тронув губы его своим рылом.
Из сего видно, что счастие не всем дозволяет ловить себя въяве; многие видят оное только во сне, хотя, впрочем, существенность оного на свете сем зависит от воображения.
Вопросы и задания1. Определите основной конфликт этого произведения и охарактеризуйте его композицию.
2. Определите пафос «Досадного пробуждения».
3. Охарактеризуйте образ счастья в новелле.
4. Какие пороки обличаются в этой новелле?
5. Охарактеризуйте образ Брагина.
Жанр басни в русской литературе XVIII века
Восемнадцатое столетие стало периодом расцвета жанра басни в русской литературе. Это не случайно. Басня как нельзя лучше отвечала потребностям просветительской литературы. Эпический жанр требовал разумного осмысления заключенного в нем художественного мира, а обязательное назидание полностью соответствовало дидактическим установкам Просвещения. В то же время русские писатели оценили и демократизм басни, позволявший им использовать неисчерпаемые богатства русского языка. Аллегорические персонажи русской басни говорили бытовым языком, нередко употребляя просторечие. Обычным для русских баснописцев стало использование вольного стиха, придающего жанру силу и выразительность.
В отличие от западноевропейских баснописцев, черпавших сюжеты своих произведений у античных классиков Эзопа и Федра, русские поэты проявляли недюжинную фантазию и изобретательность, находя аллегории, понятные и близкие их соотечественникам. Басня стала могучим оружием просветителей в их борьбе с пороками общества и отдельных людей.
В поэтике классицизма басня традиционно считалась низким жанром, поэтому многие поэты стеснялись обращаться к ней. В России же басня пользовалась огромным уважением, к ней обращались и тонкие лирики, такие как А. П. Сумароков, и одописцы, например Г. Р. Державин, и создатели прославляющих Россию эпопей, каким был M. M. Херасков. Но больше всего басню любили поэты-сатирики. Именно басня принесла поэтическую славу Ивану Ивановичу Хемницеру. Соперник и друг H. М. Карамзина, Иван Иванович Дмитриев не смог превзойти Карамзина в создании лирики, но его басни обеспечили ему громкое поэтическое имя. Трудно назвать поэта, который не попробовал бы своих сил в жанре басни в XVIII веке.
Прочитав предложенные вам произведения, постарайтесь ответить на ряд вопросов: какие пороки высмеивают русские баснописцы? Какие художественные приемы используют они для создания аллегорических образов? Как проявляется в их баснях русская национальная поэтическая традиция? Как поэты используют возможности вольного стиха?
В Ливийской стороне правдивый слух промчался,
Что Лев, звериный царь, в большом лесу скончался.
Стекалися туда скоты со всех сторон
Свидетелями быть огромных похорон.
Лисица-кознодей, при мрачном сем обряде,
С смиренной харею, в монашеском наряде,
Взмостясь на кафедру, с восторгом вопиет:
«О рок! лютейший рок! кого лишился свет!
Кончиной кроткого владыки пораженный,
Восплачь и возрыдай, зверей собор почтенный!
Се царь, премудрейший из всех лесных царей,
Достойный вечных слез, достойный алтарей,
Своим рабам отец, своим врагам ужасен,
Пред нами распростерт, бесчувствен и безгласен!
Чей ум постигнуть мог число его доброт?
Пучину благости, величия щедрот?
В его правление невинность не страдала
И правда на суде бесстрашно председала;
Он скотолюбие в душе своей питал,
В нем трона своего подпору почитал;
Был в области своей порядка насадитель,
Художеств и наук был друг и покровитель».
«О, лесть подлейшая! – шепнул Собаке Крот. —
Я Льва коротко знал: он был пресущий скот,
И зол, и бестолков, и силой вышней власти
Он только насыщал свои тирански страсти.
Трон кроткого царя, достойна алтарей,
Был сплочен из костей растерзанных зверей!
В его правление любимцы и вельможи
Сдирали без чинов с зверей невинных кожи;
И словом, так была юстиция строга,
Что кто кого смога, так тот того в рога.
Благоразумный Слон из леса в степь сокрылся,
Домостроитель Бобр от пошлин разорился,
И Пифик-слабоум, списатель зверских лиц,
Служивший у двора честнее всех Лисиц,
Который, посвятя работе дни и ночи,
Искусно кистию прельщая зверски очи,
Портретов написал с царя зверей лесных
Пятнадцать в целый рост и двадцать поясных;
Да сверх того еще, по новому манеру,
Альфреско[244] расписал монаршую пещеру, —
За то, что в жизнь свою трудился, сколько мог,
С тоски и с голоду третьего дни издох.
Вот мудрого царя правление похвально!
Возможно ль ложь сплетать столь явно и нахально!»
Собака молвила: «Чему дивишься ты,
Что знатному скоту льстят подлые скоты?
Когда же то тебя так сильно изумляет,
Что низка тварь корысть всему предпочитает
И к счастию бредет презренными путьми, —
Так, видно, никогда ты не жил меж людьми».
Михаил Матвеевич Херасков
С полфунта[245] накопя умишка,
Разумной сделалась Мартышка
И стала сильно врать;
А этим возгордясь, и морду кверху драть.
Но разве для глухого
Казалась речь умна оратора такого,
Оратор этот врал,
А сверх того и крал.
И так он сделался из зверя дворянином,
Пожалован был чином.
В дворяне, господа, Мартышку занесло,
Так, следственно, у ней и спеси[246] приросло.
Поймала счастье в руки,
На что уж ей науки?
Мартышка дворянин, как ты ее ни весь,
Обыкновенный герб таких героев – спесь.
Но, благородный став из подлости, детина
Сквозь благородие всем кажется скотина.
Василии Иванович Майков
Как некогда Змея так Розе говорила:
«Натура[247] нас с тобой подобных сотворила:
Ты жалишься, как я».
Тогда в ответе речь была Змее сия:
«Злохитрая Змея,
Напрасно ты себя ко мне приткнула боком
И хочешь замарать меня своим пороком:
Я жалю только тех,
Которые меня с невежеством ломают,
А ты, хотя тебя и вечно не замают[248],
Ты жалишь всех».
Читатель мой, внемли, что пела лира:
Змея – преподлая, а Роза – умная сатира.
Все надобно стараться
С потребной стороны за дело приниматься;
А если иначе, все будет без пути.
Хозяин некакий стал лестницу мести;
Да начал, не умея взяться,
С ступеней нижних месть. Хоть с нижней сор сметет,
А с верхней сор опять на нижнюю спадет.
«Не бестолков ли ты? – ему в ответ тут говорили,
Которые при этом были. —
Кто снизу лестницу метет?»
На что бы походило,
Когда б в правлении, в каком бы то ни было,
Не с высших степеней, а с нижних начинать
Порядок наблюдать?
Сердися Лафонтен иль нет,
А я с ним не могу расстаться.
Что делать? Виноват, свое на ум нейдет,
Так за чужое приниматься.
Слыхали ль вы когда от нянек об духах,
Которых запросто зовем мы домовыми?
Как не слыхать! детей всегда стращают ими;
Они во всех странах
Живут между людей, неся различны службы, —
Без всякой платы, лишь из дружбы;
Кто правит кухнею, кто холит лошадей;
Иные берегут людей
От злого глаза и уроков[249],
И все имеют дар пророков.
Один из тех духов
Был в Индии у мещанина
Хранителем его садов;
Он госпожу и господина
Любил не меньше, чем родных;
Всегда, бывало, их
Своим усердьем утешает
И в упражненьи всякий час:
То мирточки садит, то лучший ананас
К столу хозяев выбирает.
Хозяям клад был гость такой!
Но доброе всегда непрочно;
Не знаю точно,
Что было этому виной —
Политика или товарищей коварство, —
Вдруг от начальника приказ ему лихой
Лететь в другое государство;
Куда ж? сказать ли вам,
Сердца чувствительны и нежны?
Из мест, где счета нет цветам,
Из вечного тепла – в сугробы, в горы снежны,
На край Норвегии! Вдруг из индейца будь
Лапландец! Так и быть, слезами не поправить,
А только лишь надсадишь грудь.
«Прощайте, господа! Мне должно вас оставить! —
Со вздохом добрый дух хозяйвам говорил. —
Я здесь уж отслужил;
Наш князь указ наслал, предписывает строго
Лететь на север мне. Хоть грустно, но лететь!
Недолго, милые, уже на вас глядеть:
С неделю, месяц много.
Что мне оставить вам за вашу хлеб и соль,
В знак моего признанья?
Скажите: я могу исполнить три желанья».
Известен человек: просить чего? – изволь,
Сейчас готовы крылья.
«Ах! изобилья, изобилья!» —
Вскричали в голос муж с женой.
И изобилие рекой
На дом их полилося:
В шкатулы золотом, в амбары их пшеном,
А в выходы вином;
Верблюдов табуны, – откуда что взялося!
Но сколько ж и забот прибавилося с тем!
Легко ли усмотреть за всем,
Все счесть, все записать? Минуты нет покоя:
В день доброхотов[250] угощай,
Тому в час добрый в долг, другому так давай,
А в ночь дрожи и жди разбоя.
«Нет, Дух! – они кричат, – возьми свой дар назад;
С богатством не житье, а вживе[251]сущий ад!
Приди, спокойствия подруга неизменна,
Наставница людей,
Посредственность бесценна!
Приди и возврати нам счастье прежних дней!..»
Она пришла, и два желания свершились,
Осталось третье объявить:
Подумали они и наконец решились
Благоразумия просить,
Которое во всяко время
Нигде и никому не в бремя.
Вопросы и задания
1. Назовите пороки, которые обличаются в приведенных баснях.
