164
В шайбанидской историографии, представители которой создавали свои труды при дворе Абдаллаха II, его противник Шах-Бурхан-хан обычно предстает как малозначительный удельный правитель, к тому же обладающий массой качеств, позволяющих отнести его к «непопулярным, ставшим одиозными фигурам» [Султанов, 2006, с. 77–78]. Однако в последующей бухарской историографии он представлен как законный обладатель бухарского престола и верховной власти (см., напр.: [Мунши, 1956, с. 58–59]).
По выражению Хафиза Абру, Хасан Бузург «определил его на султанат» [Хафиз Абру, 2011, с. 153]. Автор «Родословия тюрков» специально подчеркивает, что «нет сомнения, что он происходил от Хулагу» [Shajrat, 1838, р. 314], что как раз заставляет заподозрить обратное.
Согласно Хафизу Абру, Ануширван происходил из рода кавийан [Хафиз Абру, 2011, с. 181–182].
Интересно отметить, что Лобсан-Шоно со временем стал одним из популярных эпических персонажей многих монгольских народов (в том числе и бурят, казалось бы, не имевших никакого отношения к событиям его жизни), однако в их эпосе имя «Шоно-батыра» никоим образом не связывают с Карасакалом (см., напр.: [Хангалов, 2004]).
Претензии Карасакала считаться и султаном-Чингисидом, и джунгарским тайджи приводили к историографическим казусам: например, известный исследователь истории Оренбуржья и Казахстана А. Ф. Рязанов писал, что Карасакал «выдавал себя за султана Гирея, брата Джунгарского хана» [Рязанов, 1928, с. 36]!
По утверждению Ч. Ч. Валиханова, Борак действовал в интересах Галдан-Цэрена, которым был подкуплен [Валиханов, 1985в, с. 9].
По другим сведениям на трон прочили малолетнего племянника Дукчи-и-шана, а сам он был провозглашен «помощником халифа» и должен был стать регентом (см.: [Кастельская, 1980, с. 73]).
Тем не менее нельзя не отметить связь Дукчи-ишана с представителями правящих кругов бывшего Кокандского ханства. В частности, он являлся мюридом Султан-хана-торе, по некоторым сведениям, активно участвовавшим в интригах против хана Худояра (см.: [Манакиб, 2004, с. 46–47]). Кроме того, согласно материалам следствия по итогам Андижанского восстания, среди его участников было немало бывших кокандских сановников, оставшихся не у дел после ликвидации ханства, да и ранее несколько авантюристов, боровшихся против российской власти в Фергане, выдавали себя за потомков ханов Коканда [Штейнберг, 1938, с. 127, 136].
Впрочем, проекты реформ религиозной политики России в Средней Азии, предложенные туркестанской администрацией по итогам восстания, не получили значительного развития.
По некоторым данным, его имя было Амур, однако подозреваем, что в этом случае Балдан сам мог принять его: ведь «Амур Санаев» очень напоминает «Амурсана», перерожденцем которого он себя объявил!
Известно, что еще в 1913 г. P. фон Унгерн, тогда еще только сотник, прибыл в Монголию с намерением присоединиться к Джа-ламе, чтобы вместе с ним бороться против китайцев. Однако русский консул в Кобдо настрого запретил ему это [Рощин, 1999, с. 10].
Кстати, начиная с 1930-х годов, появилось несколько самозванцев, выдававших себя за самого барона Унгерна, «чудесно спасшегося» от расстрела в 1921 г. и за его сыновей [Юзефович, 1999, с. 343–348]. Однако поскольку их действия не были связаны с борьбой за власть в тюрко-монгольских государствах (самозванцы пытались добиться признания в Европе и Америке), в этой книге мы не рассматриваем их случаи.
Отдельная история связана с головой Джа-ламы, которая была отрублена и выставлена на всеобщее обозрение, а затем, после долгих перипетий, попала в петербургскую Кунсткамеру. Этой теме посвящена отдельная работа [Ломакина, 1993].
Примечательно, что и в первые десятитетия ХХ в. идея восстановления Кокандского ханства оставалась актуальной, в частности такую цель ставила перед собой так называемая Кокандская автономия, существовавшая в 1917–1918 гг. [Козловский, 1928, с. 34].
Неслучайно А. В. Беляков охарактеризовал Чингисидов в Московском царстве как «лишних людей», так и не сумевших найти свое предназначение на новой Родине [Беляков, 2012].
Кадыр-Али-бий Джалаири традиционно отождествляется с государственным деятелем Сибирского ханства, фигурирующим в русских летописных источниках под именем-титулом «Карача» (см., напр.: [Трепавлов, 2012, с. 21]). Будучи приближенным хана Кучума из рода Шибанидов, являвшегося к тому же вассалом своих бухарских родичей Шайбанидов, Кадыр-Али имел возможность доступа к бухарским архивам, в которые могло попасть и хивинское историческое сочинение в результате неоднократных завоевательных походов бухарских правителей на Хиву.
Впрочем, чисто гипотетически можно допустить, что если предполагаемый «башкир Тук-Буга» входил в окружение хана Токты, покровительствовавшего буддизму, он вполне мог принять эту религию.
Справедливости ради, впрочем, стоит отметить, что подобной точки зрения придерживался и сам В. П. Юдин [1992б, с. 69], которого, как казахстанского исследователя, никак невозможно заподозрить в желании приукрасить историческое прошлое башкирского народа.
Эту же версию высказал и Ж. М. Сабитов (по его словам, «независимо» от нас) [Сабитов, 2011б, с. 114]. Обстоятельства убийства Узбеком сына хана Токты изложены персидскими авторами Абу Бакром Ахари [Ахари, 1984, с. 100] и Хафизом Абру [СМИЗО, 1941, с. 141]. При этом только первый из них называет имя убитого сына Токты – Илбасмыш, который, согласно сведениям арабских авторов, умер раньше отца, в 709 г. х. (1309/1310 г.) [СМИЗО, 1884, с. 123, 384, 513]. Полагаем, причина ошибки заключается в том, что Ильбасар-Ильбасмыш еще при жизни отца играл значительную роль в золотоордынской политике и был известен также в соседних государствах, тогда как о других сыновьях Токты (Тукель-Буге и Балуше) за рубежом ничего известно не было.
А. Гафуров, посвятивший анализу имени Шайбани-хана небольшое исследование, посчитал, что «Шайбак» – это искаженная форма тюркского имени «Шайибек», означавшего «могучий», и именно это имя якобы носил на самом деле Шайбани-хан [Гафуров, 1987, с. 57–58]. Однако исследователь не учел, что привлекшие его внимание формы «Шахибек» и «Шайбак» впервые появляются в сочинениях чагатайских и персидских авторов – Мирзы Хайдара (личного недруга Шайбани-хана), Шараф-хана Бидлиси, Малик-шаха Систани и др. Несомненно, враждебно настроенные к Мухаммаду Шайбани авторы старались исказить не только его образ, но и имя. Подобная игра слов при написании имен враждебных Ирану правителей была характерна для персоязычных авторов: например, Убайдаллах-хан, племянник Шайбани-хана, назван ими «Убайд-хан» (см., напр.: [Шараф-хан, 1976, с. 159, 290]). В результате почтенное имя «хан – раб Аллаха» превратилось в бессмысленное «раб-хан». Видимо, имя «Шах-Бахт», полученное Мухаммадом Шайбани при рождении, под язвительным пером персидских авторов подверглось подобной же обработке: вместо «царского счастья» и получился «шах бека»!
В. В. Трепавлов, использовавший «Чингис-наме» в переводе В. П. Юдина, равно как и в результате собственных исследований, обнаружил некоторое сходство сообщений в сочинении Утемиша-хаджи и русскоязычном памятнике второй половины XVI в. «Подлинный родослов Глинских князей». Так, в обоих источниках говорится о значительной роли представителей рода Киятов в Золотой Орде, в частности, Джир-Кутлу и его сына Тенгиз-Буги [Трепавлов, 2007б, с. 335–338]. Однако исследователь ни слова не говорит о попытке узурпации ими власти в Синей Орде.
Д. М. Исхаков, впрочем, не без оснований говорит о неопределенности сведений этих источников и, соответственно, подвергает сомнению результаты базирующихся на них исследований [Исхаков, 2009а, с. 98–99].
В сочинении дагестанского автора Джамалутдина-хаджи Карабудахкентского упоминается титул «шавхал-хан» [Джамалутдин, 2001, с. 53]. Однако его труд, написанный на рубеже 1910–1920-х годов, вряд ли можно счесть аутентичным источником.
В список включены имена и фамилии, упоминаемые в основном тексте и примечаниях.
