Астрид Линдгрен - Пиппи Длинныйчулок

На окраине маленького-премаленького городка был старый запущенный сад. В саду стоял старый дом, а в доме жила Пиппи Длинныйчулок. Ей было девять лет, и жила она там совершенно одна. У нее не было ни мамы, ни папы; и, собственно говоря, это было не так уж и плохо. Некому было говорить ей, что пора ложиться спать, как раз тогда, когда ей было всего веселей. И никто не заставлял ее пить рыбий жир, когда ей гораздо больше хотелось карамелек.

Когда-то у Пиппи был папа, которого она очень любила. Да, по правде говоря, у нее была и мама, но так давно, что она ее и не припомнит. Мама умерла, когда Пиппи была всего-навсего крошечной малышкой, которая лежала в колыбели и так ужасно орала, что никто просто не мог находиться поблизости. Теперь Пиппи думала, что ее мама сидит наверху, на небе, и смотрит сквозь маленькую дырочку вниз на свою дочку. И Пиппи частенько махала ей рукой и говорила:

— Не бойся! Я не пропаду!

Папу Пиппи помнила. Он был капитаном и плавал по морям-океанам, а Пиппи плавала вместе с ним на его корабле до тех пор, пока папу однажды во время шторма не сдуло ветром прямо в море и он не исчез. Но Пиппи была совершенно уверена в том, что в один прекрасный день он вернется назад. Она никак не могла поверить, что он утонул. Она верила в то, что он выплыл на берег, на остров, где полным-полно негров, и стал королем всех этих негров, и все дни напролет расхаживает по острову с золотой короной на голове.

— Моя мама — ангел, а папа — негритянский король. Не у всякого ребенка такие знатные родители, — частенько говаривала довольная собой Пиппи. — И как только папа построит себе новый корабль, он приплывет за мной, и я стану негритянской принцессой. Тра-ля-ля! Вот будет здорово-то!

Старый дом, который стоял в саду, ее папа купил много лет тому назад. Он думал, что будет жить там с Пиппи, когда состарится и не сможет больше плавать по морям. Но вот тут-то как раз и случилась эта досадная неприятность: его сдуло ветром в море. Пиппи знала, что он непременно вернется обратно, и она прямиком отправилась домой, чтобы ждать его там. Дом назывался Вилла «Виллекулла», что значит «Вилла Вверхтормашками», или «Дом Вверхдном». Он стоял в саду, готовый к ее приезду, и ждал. В один прекрасный летний вечер она распрощалась со всеми матросами на папином корабле. Они очень любили Пиппи, а Пиппи очень любила их…

— Прощайте, мальчики, — сказала Пиппи, перецеловав их всех по очереди в лоб. — Не бойтесь за меня, я не пропаду!

Она захватила с собой с корабля маленькую обезьянку по имени господин Нильссон — ее она получила в подарок от папы — и большой чемодан, битком набитый золотыми монетами. Матросы стояли у перил и смотрели вслед Пиппи, пока она не скрылась из виду. Она шла, крепко держась на ногах и не оборачиваясь. В руке у нее был чемодан, а господин Нильссон устроился у нее на плече.

— Удивительный ребенок! — сказал один из матросов, когда Пиппи исчезла вдали, и вытер слезу.

Он был прав. Пиппи была в самом деле удивительным ребенком. А самым удивительным в ней была ее огромная сила. Она была так сильна, что во всем мире не нашлось бы полицейского, который мог бы помериться с ней силой. Она могла бы поднять даже лошадь, если бы хотела. И она этого хотела. У нее была собственная лошадь, она купила ее, уплатив одну монету из кучи своих золотых в тот самый день, когда вернулась домой на Виллу Вверхтормашками. Она всегда мечтала о собственной лошади. И теперь ее лошадь жила на веранде. Но когда Пиппи хотелось выпить там чашечку кофе после обеда, она, без лишних слов подняв лошадь на руки, выносила ее в сад.

По соседству с Виллой Вверхтормашками был другой сад и другой дом. В этом доме жили папа и мама со своими двумя милыми детишками — мальчиком и девочкой. Мальчика звали Томми, а девочку — Анника. Это были двое исключительно добрых, хорошо воспитанных и послушных детей. Томми никогда не грыз ногти и всегда делал то, о чем просила его мама. Анника никогда не скандалила, если не выполняли ее желания. И всегда выглядела очень нарядно в своих коротеньких наглаженных ситцевых платьицах, которые очень боялась запачкать. Томми и Анника так хорошо играли вдвоем в своем саду! Но им часто хотелось, чтобы еще какой-нибудь ребенок играл вместе с ними. А в те времена, когда Пиппи по-прежнему плавала по морям со своим папой, они, повиснув иногда на заборе, говорили друг другу:

— Надо же, какая глупость! Почему никто не переезжает в этот дом?! Кто-то же должен жить здесь! Кто-то, у кого есть дети!

В тот самый прекрасный вечер, когда Пиппи впервые переступила порог Виллы Вверхтормашками, Томми и Анники не было дома. Они уехали на неделю повидаться с бабушкой. И потому понятия не имели о том, что кто-то поселился в соседнем доме. А когда, стоя у калитки в первый же день после возвращения домой, они выглядывали на улицу, то по-прежнему не знали, что рядом с ними живет ребенок, с которым можно вместе играть. Как раз в ту самую минуту, когда они, стоя у калитки, думали, чем им заняться, или о том, что в этот день может случиться какая-то радость, или же о том, что этот день, наоборот, будет скучным и они ничего не смогут придумать… как раз в ту самую минуту калитка Виллы Вверхтормашками отворилась и оттуда вышла маленькая девочка. Это была самая удивительная девочка, какую когда-либо доводилось видеть Томми и Аннике. И этой девочкой была Пиппи Длинныйчулок, которая отправлялась на утреннюю прогулку. И вот как она выглядела.

Ее волосы, точь-в-точь такого же цвета, как морковка, были заплетены в две тугие косички, торчавшие в разные стороны. Нос у нее был точь-в-точь как маленькая картофелинка и весь пестрел веснушками, рот до ушей — широкий-преширокий, а зубы белые. Ее платье было тоже удивительным. Пиппи сама сшила его. Предполагалось, что оно будет голубым, но голубой ткани не хватило, и Пиппи пришлось вшить то тут, то там несколько обрезков красной. На ее длинные тоненькие ножки были надеты длинные же чулки — один коричневый, другой черный. А еще на ней были черные туфли, размером вдвое больше ее ног. Эти туфли папа купил ей на вырост в Южной Америке, и Пиппи ни за что не желала надевать другие.

Но что особенно поразило Томми и Аннику и заставило их вытаращить глаза — так это обезьянка, сидевшая на плече незнакомой девочки. Это была маленькая мартышка, одетая в синие брючки, желтую курточку и белую соломенную шляпку.

Пиппи шла по улице. Он шла, ступая одной ногой по тротуару, а другой — по мостовой. Томми и Анника смотрели ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду. Через некоторое время она вернулась назад. Теперь она шла задом наперед. Для того чтобы не поворачиваться, когда придется идти обратно домой. Дойдя до калитки Томми и Анники, Пиппи остановилась. Дети молча смотрели друг на друга. Наконец Томми спросил:

— Почему ты идешь задом наперед?

— Почему я иду задом наперед? А разве мы живем не в свободной стране? Разве здесь нельзя ходить как пожелаешь? А вообще-то, если хочешь знать, в Египте все так ходят и это никому не кажется странным.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Томми. — Ты ведь не была в Египте.

— Я не была в Египте! Можешь зарубить себе на носу, что я там была. Я была везде, на всем земном шаре, и навидалась вещей куда более удивительных, чем люди, которые ходят задом наперед. Интересно, что бы ты сказал, если б я ходила на руках? Так, как ходят люди в Дальней Индии?

— Ты все врешь, — сказал Томми.

Пиппи немножко подумала.

— Да, ты прав. Я вру, — печально сказала она.

— Врать — нехорошо, — заявила Анника, осмелившаяся наконец-то открыть рот.

— Ага, врать нехорошо, — еще печальнее сказала Пиппи. — Но я иногда забываю об этом, понятно? Да и как вообще можно требовать, чтобы девочка, у которой мама — ангел, а папа — негритянский король и которая сама всю свою жизнь плавала по морям, всегда говорила бы правду? А кроме того, — добавила Пиппи, и все ее веснушчатое личико засияло, — скажу вам, что в Конго не найдется ни единого человека, который говорил бы правду. Они врут там целыми днями. Начинают с семи утра и врут, пока солнце не зайдет. Так что если меня угораздит когда-нибудь соврать, вам надо попытаться простить меня и вспомнить, что все это оттого, что я слишком долго жила в Конго. Мы ведь все-таки можем подружиться? Правда?

— Мы бы с радостью! — сказал Томми и внезапно почувствовал, что этот день наверняка будет нескучным.

— А вообще-то почему бы вам не позавтракать со мной? — спросила Пиппи.

— Да, почему бы нам этого не сделать? Пойдем, Анника?

— Да, — согласилась Анника, — пойдем сейчас же.

— Но сначала я должна представить вас господину Нильссону, — сказала Пиппи.

И тогда обезьянка, сняв шляпу, вежливо поздоровалась.