Вениамин Бук
Железная пуговица
Лил дождь. Сквозь оконное стекло, размытое блестящими проворными ручейками, было видно, как качаются под ветром деревья, шумя мокрой осенней листвой…
— Живу, а ничего особенного у меня нет, — произнёс Никита.
Настя вопросительно сверкнула глазами:
— Как это?
— Вот у тебя, например, прекрасная память, — рассуждал Никита, — ты всё всегда помнишь, и все собаки тебя слушаются. Оля наша рисует здорово, а Володя лучше всех на гитаре играет и песни сам сочиняет, у них талант есть. И у мамы есть: она от всех болезней вылечить может. Про папу я уж не говорю, его даже орденом за изобретение наградили. У меня одного только ничего нет.
— У тебя тоже есть! — убеждала Настя. — Ты вечно всё придумываешь, и с тобой всегда интересно. Ты знаешь кто?
— Ну кто? — грустно спросил Никита.
— Ты… ты — сочинитель!
— Ну спасибо — «сочинитель»… Сочинять каждый может.
— А вот и не каждый! Папа говорит, что у любого человека есть дар или талант и что нет двух одинаковых во всём людей.
Тут Никита задумался:
— Значит, я родился… А когда же вдруг у меня появился дар?
Это был весьма непростой вопрос. Увлечённые им брат с сестрой ещё долго сидели перед окном, выясняя под стук и шёпот дождя, откуда всё-таки берётся дар и почему человек не может сам выбирать себе дар, какой ему хочется…
А вечером старшая сестра Оля прочитала им сказку, которая называлась так:
В одном городке, на одной из тропинок, по которым его жители обыкновенно ходили к реке и обратно, валялась в пыли железная пуговица. Кто-то неизвестный некогда прошествовал здесь и нечаянно обронил её со своего пальто. Люди проходили мимо, не обращая на неё никакого внимания. Так бы и лежать той пуговице в полном забвении до скончания века, если бы однажды в погожий воскресный день не нашёл её остроглазый первоклассник Тимофей Ёлкин. Поднял он её, очистил от грязи…
— Ого, тяжёленькая! — сказал Ёлкин, с удовольствием рассматривая свою находку.
Пуговица размером почти с ладонь была покрыта тонким резным орнаментом, напоминавшим причудливый лабиринт. На обратной её стороне стояли две незнакомые буквы, которых нет ни в одном алфавите, ни на одном языке. Края этой пуговицы были сильно потёрты, а в нескольких местах виднелись зазубрины. В самом центре её, как и полагается пуговице, были просверлены две ровные дырочки. Ёлкин вертел её в руках и размышлял, на что бы она могла ему пригодиться. Чем ещё может быть пуговица, кроме как оставаться собой? Куда её применить?.. Не придумав ничего лучшего, он поднёс пуговицу к глазу и посмотрел в одну из дырочек. В тот же миг в ушах его засвистело, вихрем взметнуло волосы и одежду, и он оказался на головокружительной высоте, словно находился на вершине самой высокой горы… На самом деле он продолжал стоять на земле, и он даже сделал шаг, покачнувшись от ужаса, и легко переступил через большую плавную реку, будто через какой-нибудь ручеёк. Одна аккуратная дырочка в пуговице превратила Ёлкина в великана. Ему было видно всё вокруг на многие километры: леса, города и реки, нитки асфальтовых и железных дорог, лоскутки полей и летящие, точно игрушечные, самолёты. Внизу, под его ногами, в разных направлениях сновали люди, они толпились на рынке, бегали по магазинам, прогуливались по набережной… Ёлкин сделал ещё одно ошеломительное открытие: его совершенно не замечали, никто не вскидывал голову, чтобы посмотреть на гигантского первоклассника. Он был невидим! Всё это до крайности изумляло его, но стоило отнять пуговицу от глаз, как он моментально вернулся в своё нормальное состояние и снова предстал перед всеми самым обычным мальчишкой. Его прекрасно видели, а один краснолицый усатый дядька крикнул ему:
— Эй, пацан! Помоги открыть дверь.
Ёлкин, конечно, помог, открыл парадную дверь и держал её за ручку, пока тот дядька затаскивал в свой дом коробку со стиральной машиной.
Обладателю железной пуговицы захотелось ещё раз испытать на себе её волшебное свойство. Через проём в старом заборе он забрался в незнакомый, заросший дикими травами сад. Достал из кармана пуговицу и посмотрел сквозь дырочку. На этот раз в ушах пронзительно запищало, и его утянуло в дырочку подобно тому, как втягивают через трубочку молочный коктейль. Он почувствовал себя легче пуха и вдруг очутился на чём-то очень зелёном, похожем на широкий и плоский остров, который висел и покачивался на воздухе. Поверхность напоминала собой равнину, испещрённую, словно узорчатой сетью, невообразимым количеством мелких тропинок. Кружево этих тропинок на расстоянии с десяток шагов друг от друга пересекали просторные прямые дорожки. И все эти дорожки ответвлялись по обе стороны от большой и ровной, как стрела, дороги. Дорога проходила из конца в конец этого плоского острова, разделяя его на две равные части. Ёлкин заметил, что поверхность острова усеяна светлыми тонкими ростками. Он мог бы сравнить их с мягкой щетиной или волосками, если бы эти волоски не доставали ему до колена. Весь остров, подрагивая, вздымался и опускался под его ногами, а над головой, затмевая солнце, висела огромная ярко-красная туча из одинаковых гладких шаров, в каждом из которых мог бы спокойно плавать взрослый тюлень. Между шарами торчали золотистые голые стебли…
— Похоже на невиданных размеров ягоду малины, — прошептал Ёлкин.
И действительно, это была обыкновенная спелая ягода, а сам он стоял на обыкновенном листе малины. Не успел Ёлкин опомниться, как раздался стремительный треск и на краю малинового листа появилось мохнатое чудище с прозрачными жёсткими крыльями. Чудище, в котором он признал обычную серую муху, потёрло своими ужасными чёрными лапами с таким звуком, словно перетирало ракушки. В тёмных выпуклых глазах его, величиной с кабину автобуса, пробегали вспышками огоньки…
— Компьютер у неё там, что ли? — не переставал удивляться Ёлкин.
Рядом с ним на лист опустилась бабочка, едва не смахнув его крыльями. Крылья её были как две огромные цветочные поляны, а пыльца, которой Тимофей набрал целую пригоршню, — душистая и приятная на вкус. Но главное, Ёлкин понял, что муха и бабочка разговаривают! От мухи исходили короткие и трескучие, точно автоматные очереди, сигналы, а бабочка отвечала каким-то мелодичным электронным мурлыканьем… Он убедился, что муха и бабочка его нисколько не замечают — он снова оказался невидимым! Но это было далеко не последнее открытие. Взмахнув рукой, чтобы дотянуться до каната свисающей паутинки, он неожиданно для себя взлетел над садом. И дикие травы, и куст малины, и листья деревьев под ним удалялись всё дальше и дальше вниз. Он вовремя спохватился, опустил руку и тут же начал снижаться. Скоро он научился управлять своим полётом: сменяя направление руки, он мог лететь в какую угодно сторону. Открытия продолжались. Несколько капель упало с неба, и он подошёл к одной из них, покачиваясь на листке травинки. Огромная капля воды, размером со слона, была абсолютно чиста и светилась радужным светом. Он трогал её, ощущая ладонью тончайшую, немного бугристую плёнку. Он даже ходил по ней, и она слегка прогибалась под ним. Зашумел дождь. Капли посыпались, как бомбы, так часто и оглушительно, что ему стало страшно, и он отнял пуговицу от глаза. Ёлкин снова принял свой человеческий облик.
Как же так получается, что в первый раз, поглядев в эту пуговицу, он стал великаном, а во второй раз — ростом с малюсенькую мошку-букашку? Ёлкин догадался, в чём дело. Всё объяснялось просто: он смотрел в разные дырочки! Со временем он научился безошибочно определять, какая дырочка увеличивает, а какая уменьшает.
Всё-таки больше всего ему нравилось быть великаном. Видеть, где собирается стадо оленей, где бродит медведь, а где притаились волки (сверху лес совершенно прозрачный!); наблюдать за манёврами войск на военных учениях или следить за футбольным матчем!.. Он ловил рукою орлов, увёртывался от падающих метеоритов. Однажды он сунул руку в густое белое облако. Руку приятно покалывало холодком, и она покрывалась бессчётными бусинками воды… Но и в сильно уменьшенном состоянии тоже были свои преимущества. Например, можно было легко и быстро поесть. Ёлкин садился на мороженое в стаканчике или прямо на гороховый суп в тарелке и черпал рукой съедобную жижицу: она не растекалась в руке и была похожа на пену. А вкус, к его изумлению, оказался совсем не тот, к которому он привык. Крошка даже самого свежего хлеба получалась какой-то резиновой и совсем безвкусной. Зато сок ягод был хоть и тягучим, но, как и прежде, приятным и сладким. Кроме того, можно было без особых проблем переждать непогоду, холодный ливень и ветер, укрывшись в ухе деревенской коровы (как там тепло и уютно!) и даже немного вздремнув под чавканье мерно жующей бурёнки…
