Эдуард Бабаев
Я хочу видеть укротителя
Неподалёку от нашего дома, на улице Южной, был зоосад. Я пропадал в нём целыми днями.
То, что я видел, казалось мне удивительным.
Орёл сидел на белом камне, надвинув на себя чёрные крылья, как бурку.
Волк ходил из угла в угол в своей сумрачной клетке, как будто он что-то забыл и никак не может вспомнить.
Пасть у бегемота открывалась, как саквояж. А губы у него были живые, розовые, нежные.
В научной библиотеке зоосада работал мой дядя, и меня к нему пускали в любое время. Хотя я ещё не умел читать как следует, я помогал ему расставлять на полках книги. Больше всего мне нравились басни с картинками.
Дома, просыпаясь, я слышал, как кричат павлины и обезьяны. Их голоса очень схожи.
А засыпая, слышал плач шакалов и рыканье льва — дикие звуки пустыни.
— Ты кто такой и зачем сюда ходишь каждый день? — спросил меня молодой нестрогий человек в светло-синем халате.
— Я здесь живу, рядом, — ответил я.
Он посмотрел на меня внимательно. Видно, ему хотелось поговорить с кем-нибудь не по делу, а просто так.
— Тебе что, нравится здесь? — спросил он.
— Нравится. Я привык.
— И я привыкаю…
Мы сели на скамейку возле бассейна с водоплавающей птицей. Здесь было прохладно, хотя и шумно. Утки-кряквы крякали, нырки ныряли…
Моего нового знакомого звали Сеня Зюкин. Он недавно вернулся из армии и собирался поступить в цирковое училище. А пока работал смотрителем у львов.
— Только фамилия у меня неподходящая, — сказал он. — Укротитель Сеня Зюкин! Смех… — Он посмотрел на меня своими спокойными зелёными глазами и спросил: — Вот твоя как фамилия, скажи?
Я сказал.
— Тоже не подходит, — задумчиво продолжал Сеня. — Я у всех спрашиваю. И всё не годится. Надо, чтобы звучало! Понимаешь? Это цирк!.. Про меня ещё, может быть, книжку напишут.
С тех пор я часто встречал Зюкина. Но не каждый день. Потому что он иногда болел. А болел он потому, что много закалялся и сильно простужался. Примет ледяной душ и заболеет. Поправится и говорит:
— Видно, надо повторить.
— Он упрямый, — говорила про него Зоя Пухова из медпункта.
Ледяной душ помог. Кожа на спине и на груди у Сени стала такая жёсткая, как на руках, и теперь ему не страшны были ни солнце, ни холод.
— Закаляйся и ты, — сказал мне Сеня Зюкин. — Ты что будешь делать, когда вырастешь?
— Я, может, книжку про вас напишу, — ответил я.
— Ну-ну, — протянул Сеня. — Посмотрим…
Читать я учился сам по табличкам на вольерах. Увидишь льва прочитаешь: лев; увидишь оленя — и прочитаешь: олень. Ещё лучше, чем по книге с картинками.
А Сеня Зюкин тем временем научился ходить на руках. Когда львица Дамаянти увидела, как он идёт по дорожке вверх ногами, она взяла своего львёнка за шиворот и утащила его в тёмный угол клетки и там спрятала за ящиками.
— Этого львёнка мы назовём Добряк! — сказал Сеня Зюкин.
Львёнок раскрыл пасть и попытался зарычать. Сеня сунул ему бутылку с молоком. Львёнок зажмурился и стал тянуть молоко через соску, цепляясь за горлышко и за рукав Сениного халата то одной, то другой лапой.
— Пей, пей, — говорил Сеня. — Расти большой и умный.
Добряк рос быстро.
Каждое утро Сеня водил его на прогулку по главной аллее. Иногда Добряк убегал вперёд.
Так было и на этот раз.
Я качался один на деревянных качелях. Время было раннее. В тени под деревьями дремала Ведьма, рыжая дворняжка. Днём она всё больше спала, а ночью ходила по всему зоосаду, за что её и прозвали Ведьмой.
Вдруг из-за поворота показался Добряк. Он заметил меня издали, бросился ко мне и полез на качели. Ведьма подняла голову и насторожилась. Я не знал, что мне делать. В кармане моей куртки были бутерброды, завёрнутые в бумагу. Добряк зацепил зубами свёрток и тянул его к себе.
Ведьма вскочила на ноги и зарычала. А Добряк уже навалился на меня своими тяжёлыми лапами.
— Сеня! — закричал я. — Сенечка!
Свёрток вывалился из моего кармана, и бутерброды рассыпались по земле.
Добряк, сильно качнув доску, спрыгнул с качелей. В ту же минуту Ведьма вцепилась зубами в его ухо. Добряк отбивался от неё, мяукал и рычал.
Теперь я испугался, что Добряк обидится на меня из-за этой Ведьмы. А подойти было страшно.
Сеня Зюкин бежал к нам, перепрыгивая через клумбы и размахивая руками. Ведьма сразу отпустила Добряка и зарычала на Сеню. Но он ей сказал:
— Ну знаешь! Это уж слишком! Ты моих львов не трогай!
Ведьма что-то проворчала в ответ и ушла в кусты.
— А ты чего испугался? — сказал мне Сеня. — Он же Добряк, мухи не обидит.
Добряк съел мои бутерброды и смотрел на меня, зажмурившись. Правое ухо, за которое его оттрепала Ведьма, слегка оттопыривалось.
— Да я-то ничего, — сказал я, собравшись с духом, — только у меня все пуговицы отлетели.
Пока Зоя Пухова пришивала пуговицы к моей куртке, Сеня рассказывал, какой номер он покажет на манеже.
— Я поднимусь с Добряком под купол цирка, — говорил Сеня. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил я.
— Нет, ты послушай! Я поставлю два самолёта на карусель. Мы с Добряком сядем в машины, а они — круг за кругом — будут подниматься выше и выше!
Я ещё никогда не видел Сеню Зюкина таким. Он поднял правую руку, как бы приветствуя публику.
— Представьте! — продолжал Сеня, обращаясь ко мне и к Зое. — Цирк полон. У кассы, возле которой толпятся люди, висит объявление: «Билетов нет».
Зоя Пухова, опустив на колени мою куртку, молча и внимательно смотрела на Сеню.
— Но я хочу видеть укротителя! — сказала Зоя Пухова.
— Я тоже хочу видеть укротителя! — сказал я.
Сеня засмеялся.
— Это и есть настоящий цирк, когда все хотят видеть укротителя…
Он вздохнул.
Он всегда вздыхал, когда говорил о цирке. Это была его мечта — цирк, зажжённые огни, толпа у входа.
И Добряк на арене.
— Да, друзья, — сказал Сеня Зюкин, — на свете есть тысяча дорог. Но где-то на перекрёстке сверкает огнями цирк. И мы с вами непременно встретимся, если вы к тому времени не забудете Добряка с улицы Южной.
Добряк зарычал и ударил себя хвостом по бокам.
Сеня Зюкин сидел на солнышке возле клетки Добряка, завтракал и читал учебник алгебры. Он готовился к экзаменам. Алгебра давалась ему нелегко. Гораздо легче было управляться со львами.
Добряк смотрел на Сеню и вздыхал. Сеня не обращал на него внимания. Тогда Добряк зарычал. Сеня удивлённо поднял глаза. Лев подошёл к решётке и подставил ему свою большую рыжую голову. Правое ухо у него слегка оттопыривалось.
— Не даёшь заниматься! — сказал Сеня и почесал ему за ухом карандашиком.
Добряк закрыл глаза от удовольствия: от Сени пахло хлебом и молоком.
Когда Сеня начал работать в зоосаду, он курил. Но привычку эту скоро бросил, потому что Добряк не выносил табачного запаха. Он отворачивался, закрывал глаза лапами и даже кашлял. От дыма у него кружилась голова. И вообще он не доверял человеку, у которого изо рта идёт дым.
— Добряк прав! Что я, в самом деле, дракон, что ли, чтобы дым изрыгать, — сказал однажды Сеня и решительно забросил пачку папирос в мусорный ящик.
Сеня внёс в клетку Добряка лестницу и влез на неё, чтобы вычистить верхние брусья. А свой учебник положил на нижнюю ступеньку.
Добряк попробовал лапами, крепкая ли это лестница.
— Ничего, — сказал Сеня, — лестница крепкая, выдержит!
Добряк поднялся на одну ступеньку, потом — на вторую…
И вот Сеня Зюкин стоит на верху лестницы, а Добряк карабкается к нему по ступенькам. В зубах он держит учебник алгебры.
Повадилась Ведьма ходить на виноградник.
Вся морда у неё, и грудь, и лапы перепачканы виноградным соком.
— Ах, Ведьма, — говорит Сеня Зюкин, — опять ночью на виноградник летала?
А Ведьма возле него прыгает, скачет. Весёлая такая Ведьма!
И вдруг она загрустила, перестала есть, пить. Целый день только скулит и лает. Задремлет — и залает, проснётся — и заскулит. Никто не мог понять, что с ней случилось.
Сеня привёл доктора Тарантьева.
— Зверя надо понимать, — объяснял мне Сеня. — Он ведь сам сказать ничего не может. А Тарантьев понимает. Он, может быть, и есть самый лучший укротитель. Давеча у слона из хобота занозу вытащил. И слон стоял перед ним как миленький. Вот у кого учиться надо.
Тарантьев посмотрел на собаку, на то, как она щёку на лапу укладывает, и сказал:
— Это у неё зуб болит. Ну-ка, Ведьма, раскрой пасть!
Он взял Ведьмину голову, заглянул ей в пасть и добавил:
— Так и есть. Поранила десну какой-то колючкой. Всё виноград не даёт ей покоя. Пойдём, Ведьма!
