Рисунки О. ШухвостоваОставляя на влажном песке следы ног, Пташка мчался домой вдоль затона.
Близ паромной переправы он внезапно остановился и, запустив руку в карман длинных штанов, торопливо ощупал табель: не потерять бы! Переведя дух, он оглянулся: школа еле виднелась на взгорье. Он с удовольствием подумал, что на все лето только и задано, что повторить несколько параграфов по грамматике да собрать и засушить степные цветы. Ощущение совершенной свободы и радостной легкости вновь охватило Пташку, и он, подпрыгивая, помчался дальше.
У сходней он заметил белый моторный катер. Утром его не было здесь. На борту чернела надпись: «Судоверфь». «Заводской, значит. Подходящий! Покажу Власьевне отметки — и сюда», — решил Пташка.
С разбегу он спугнул кур, гревшихся на завалинке в лунках сухой земли. В сенях под его ногами запрыгали рассохшиеся доски пола так, что выплеснулась вода из ведер, стоявших в углу на лавке.
Распахнув дверь в избу, он так и замер у порога: на столе, покрытом чистой скатертью, кипел самовар. Власьевна в чистой белой кофте, аккуратно причесанная, разливала чай, а напротив нее сидел загорелый молодой мужчина в брезентовых сапогах, в поношенной гимнастерке без погон.
— Здравствуйте! — пробормотал Пташка смущенно.
— Здравствуй, пионер! — сказал гость, пристально вглядываясь Пташке в лицо, и, встав, протянул ему руку. Рука у него была сильная, большая, немного шершавая в ладони. — На сестренку здорово похож, — заметил он, обращаясь к Власьевне, и снова сел. — Что, не узнал меня?
— Нет, — признался Пташка. — А вы меня разве знаете? — спросил он, отдуваясь и поправляя сбившуюся рубашку.
И гость и Власьевна только рассмеялись.
— Ты что же это! — сказала Власьевна. — Человек тебя, глупого, от смерти спас. Тебе, небось, сколько про дядю Федю рассказывали!
Пташка действительно слышал не раз, что давно-давно, во время войны, когда он был совсем еще маленьким, его спас старшеклассник Федя, из Настиной школы. Снарядом разбило катер, на котором много людей переправлялось через реку из горящего города. Мать, на руках у которой сидел маленький Пташка, была убита осколком бомбы. Пташка оказался в воде и стал тонуть. Вот тогда-то Федя бросился за ним в реку и, держась за обломок катера, переплыл на другой берег — в слободу.
— Да где ж ему помнить! — сказала Власьевна. — Совсем же крохотный был — в корзинке спал.
— Ну, уж и в корзинке! — недоверчиво проговорил Пташка; ему вовсе не хотелось, чтобы Власьевна рассказывала сейчас про то, как он был таким маленьким.
Пташке налили чаю и дали большой кусок ржаного пирога с картофелем.
— А вы почему так долго не приезжали? — спросил Пташка. — Вы только еще с фронта?
— Какой уж теперь фронт! Я после войны на Урал поехал, там и работал. А фронт у нас теперь вон какой: реку перекрываем, море устраиваем. Ты разве не слышал?
— Это я слышал, — сказал Пташка. — Наша Настя тоже там работает. Вы ее не встречали?
И вдруг Пташку охватило радостное предчувствие: а может быть, этот человек знает Настю и приехал, чтобы отвезти его к ней?
— Вы ее видели, да? — спросил он.
— А как же! Она-то меня к тебе и прислала, — улыбаясь, сказал гость. — Поедешь к ней?
— Сейчас? — Пташка стремительно соскочил со стула, забыв про чай и пирог.
— Да ты ешь, не прыгай! — в сердцах сказала Власьевна. — Ученье-то свое кончил?
— Кончил, — сказал Пташка. — Нас сегодня на все лето распустили. И табель вот дали.
Он извлек из кармана табель и протянул Власьевне.
Женщина вытерла руки о передник, взяла табель, бережно развернула его и, отодвинув от себя на вытянутую руку, медленно прочитала:
— «Постановлением педагогического совета школы переведен в третий класс». Ну ладно, — сказала она, — выходит, не зря учился. Вот уж не знаю, кто только там за тобой смотреть будет… Сама-то ведь она еще, почитай, девчонка девчонкой.
Дядя Федя тоже посмотрел отметки.
— Без ученья теперь ни в каком деле не обойдешься, — сказал он.
— Помоложе бы быть, и я бы на курсы пошла, — мечтательно проговорила Власьевна.
Дядя Федя встал и посмотрел на свои ручные часы.
— Что же, — обратился он к Власьевне, — нам собираться пора!
Власьевна достала из комода полотенце, Пташкину рубашку, двое трусиков.
— И чего это спешка такая! — ворчала она, связывая узелок.
Пташка видел, что Власьевна недовольна его отъездом, и, боясь, что она вздумает его удерживать, поскорее снял с вешалки свое пальтецо; поплевал на щетку и почистил ботинки. Оставалось только потуже затянуть ремень с настоящей матросской бляхой, надеть кепку, и он был готов!
Белый катер все еще стоял у сходней. Моторист, завидев дядю Федю, кивнул ему и стал заводить мотор.
— Разыскали, значит, тебя! — сказал он Пташке. — Ну, садись на корму, да смотри на ходу не вставай!
Пташка обрадованно шагнул через борт. Вот уж не ожидал он, что придется прокатиться на таком катере!
Власьевна протянула ему бутылку с молоком и сверток с лепешками.
— Скажи Настеньке — напишет пусть мне: как вы там… Не обижайся, коли что, — добавила она. Доброе лицо ее вдруг некрасиво сморщилось, и слезы часто закапали из глаз.
«Что ты, Власьевна? Ведь все так хорошо сейчас», — хотел сказать Пташка, удивляясь, что она плачет. И вдруг ему самому нестерпимо жаль стало расставаться с ней и захотелось чем-нибудь утешить ее. Он почувствовал, что глаза его туманятся. Но в это время мотор завелся, катер дернуло, и Пташка, покачнувшись, неловко сел на скамью.
Власьевна еще что-то говорила ему, но уже ничего не было слышно: вода, гудя, вспенилась за кормой, и катер пошел.
Вы, конечно, сами понимаете, как хорошо мчаться на моторном катере по могучему речному раздолью. Пташка и оглянуться не успел, как исчезли из глаз знакомые места. Катер, взметая брызги, обогнул песчаную косу и понесся вдоль берега.
Хотя Пташка и родился и вырос на реке, но до сих пор ему приходилось плавать только на барже да на обыкновенной весельной лодке. У него дух захватывало от быстроты. Иногда казалось, что он поднимается над водой и несется по воздуху, подобно летающей рыбе. Дядя Федя только изредка поглядывал на Пташку, но не говорил ни слова. Да разговаривать все равно было бы невозможно: так сильно гудел мотор.
Вскоре, не сбавляя хода, они повернули к правому берегу, пронеслись мимо стоявших у самой воды серых заводских зданий и причалили к старым сходням.
Дядя Федя поблагодарил моториста и стал подниматься на глинистый невысокий берег. Пташка последовал за ним.
— Это мы куда приехали? — спросил он.
— На судоверфь. Тут у меня втулка вытачивается для экскаватора. Заберем и поедем дальше. Нам к самому Дону.
— Тоже на катере?
— Нет, зачем, он тут и останется. А мы на грузовик пересядем. По степи на катере пока нельзя. Вот пророем канал, тогда — другое дело.
У заводских ворот их встретил паренек в синей футболке. Дядя Федя называл его Гришей. Втулка, оказывается, была уже выточена и погружена, оставалось только выправить пропуск, чтобы вывезти ее с завода.
Взрослые ушли, а Пташка остался ждать. Солнце припекало сильнее, чем на реке. Хотелось пить. Пташка вспомнил, что у него в кармане уже давно хранится маленький серебряный гривенник. Он достал его и у продавщицы воды, стоявшей у ворот со своей голубой тележкой, выпил два стакана газированной воды без сиропа. Гордое сознание самостоятельности и свободы овладело им. Вода приятно отдавала в нос.
Пташка собрался было перейти через дорогу — в тень под деревья, но в это время открылись заводские ворота и из них выкатилась старенькая полуторка с обшарпанными бортами.
Гриша, оказывается, был шофером. Он вел машину, а дядя Федя сидел с ним рядом.
— Забирайся в кузов! — крикнул он Пташке.
Пташке не впервой было ездить на грузовике. Он перебросил в кузов свои узелки, уперся ногой в колесо, схватился руками за борт, подтянулся и ловко перевалился через него всем туловищем.
В кузове у самой кабины лежала на брезенте медная тумба величиной с бочонок. Это, должно быть, и была втулка. Рядом валялось запасное колесо с шершавой рубчатой покрышкой.
Пташка уселся на колесо и уложил рядом свои пожитки.
— Готов? — спросил дядя Федя.
— Готов!
Мотор зашумел сильнее, машина тронулась.
Мимо понеслись дома. Вдали, на реке, мелькали мачты и трубы судов, стрелы подъемных кранов…
Но вот поселок кончился. Жаркий, пропитанный степными полынными запахами ветер дохнул Пташке в лицо. Потянулись заборы, склады, бараки. Земля вокруг была вздыбленная, взрытая. Песчаный хребет, как горная гряда, уходил вглубь степи.
