Галина Ширяева - Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды

Дождь все не кончался. Звенящие струи, всю дорогу хлеставшие Дину по спине, размыли крутую глинистую тропинку, и девочка шагала по щиколотку в густой, шоколадного цвета грязи. Грязь была мягкая и теплая. Здесь, на Соколиной горе, прокаленной солнцем, она всегда была такой. В нее приятно проваливаться босыми ногами.

Надо было бы, прежде чем спуститься с горы, смыть грязь в мутном ливневом ручье, но Дина этого делать не стала: все равно на ее грязные ноги никто не обратит внимания. Когда смотрят на Дину, то прежде всего смотрят на ее глаза. Спрячешь глаза за ресницами - смотрят на ресницы. Прикроешь ресницы ладонью - смотрят на Динины волосы. "Вот это глаза! Вот это ресницы! Вот это волосы!"

Скользкая тропинка вывела ее к деревянным домам, на знакомую с детства окраинную улицу.

По улице от Соколиной горы несся поток дождевой воды. На углу, свернув к Волге, он, как всегда, захватил часть тротуара, и мальчишки-"бизнесмены" с соседних дворов, перекинув через поток мостик несколько сколоченных вместе досок, - требовали с прохожих уплаты трехкопеечной пошлины.

Дина перешла улицу прямо через поток, даже побултыхалась в воде немного, смывая грязь с ног, - назло "бизнесменам" и на зависть какой-то девчонке с зонтиком и в ботинках с галошами, у которой не было трех копеек и которая изо всех сил ругала мальчишек, называя их почему-то контрабандистами.

- Э! - грозно крикнул Дине один из "контрабандистов".

"Э" могло означать только угрозу. Дина обернулась.

Мальчишка узнал ее, смутился, даже покраснел, а товарищи стали сердито пихать его кулаками в спину: знай, кому грозишь! Все мальчишки на их улице, в особенности те, что поменьше, относились к Дине с уважением: знали, что она сестра Андрея.

Мальчишкам было лет по двенадцати. С такими можно в случае необходимости справиться и без помощи Андрея. Но в это время девчонка с зонтиком сумела проскочить по доскам, не уплатив пошлины. Мальчишки ринулись за ней, позабыв про Дину.

Дина постояла немного под дождем у калитки своего дома, ожидая результатов битвы, готовясь прийти на помощь галошам и зонтику. Но зонтик справился сам.

Тогда Дина распахнула калитку и вошла во двор. Здесь было пусто и тихо. Окна и на первом и на втором этажах были закрыты: косые струи били прямо в стекла. Только дождь нарушал непривычную тишину во дворе да водосточная труба сердито гудела, выплескивая на землю плотную струю прозрачной воды.

Двор, отгороженный от улицы двухэтажным каменным домом, был большой, заросший зеленью, похожий на сад. Правда, росли здесь только одни клены: клены до крыши дома, клены до плеча Дине, клены до пояса, клены до колен. За сараем вырос целый кленовый лес ростом в несколько сантиметров.

Удобная лестница с перилами вела на чердак. Там было душно и сумрачно, ноги тонули в толстом слое пыли. По углам - паутиновые сети, тоже обросшие пылью. Но зато отсюда в маленькое слуховое оконце можно видеть за крышами соседних домов Волгу.

Сосед Алексей Николаевич, терапевт из районной поликлиники, уверял всех, что из этого окошка в военные ночи было видно зарево далекого боя.

Конечно, это была неправда! Линия фронта проходила далеко от города, и никакого зарева нельзя было увидеть с чердака их дома, но никто не спорил с Алексеем Николаевичем и никто не доказывал ему, что в те ночи горели где-то недалеко на волжском берегу цистерны с нефтью, подожженные немецкой бомбой-зажигалкой. Никто не спорил. Все соглашались. Первыми поверили дети, и их не разуверяли.

Пусть так. Пусть это был бой. И пусть его зарево действительно было видно из чердачного окна их дома. Из того самого слухового окошка, из которого сегодня утром маленький Валерка Иванов дразнил мальчишек с соседнего двора. Тот самый Валерка, который отчаянно картавил и, чтобы лишний раз не спотыкаться о злополучное "р", называл мать Дины и Андрея не тетей Шурой - так звали ее все ребятишки во дворе, - а тетей Сашей. Но зато когда он говорил "тетя Саша", то всегда добавлял еще и ее фамилию. То ли извинялся за "тетю Сашу", то ли для того, чтобы всем было ясно, какую именно Сашу он имеет в виду. Дина с Андреем иногда, подшучивая над матерью, называли ее тоже по-валеркиному: "Тетя Саша Чижикова проснулась! Доброе утро, Саша Чижикова!"

Старый клен у крыльца - самый старый и самый высокий - хлестнул Дину по лицу мокрой веткой, когда она проходила мимо. Клен разбух от воды, обвис отяжелевшими ветками, и Дина весело подумала о том, как после дождя заманит под этот клен Андрея и тряхнет ветку.

Она надеялась, что Андрея дома нет: он еще с утра собирался к Игорю, однокласснику. Но оказалось, что дверь квартиры приоткрыта. Значит, Андрей дома. Дина вздохнула и стала подниматься по лестнице.

Тоненько, как гитарная струна, запела стоящая под лестницей пила, когда Дина ступила на рассохшиеся ступеньки. Пила умела петь по-разному. Она умела радоваться: трень-брень, трень-брень, когда по лестнице бежали, подпрыгивая на каждой ступеньке. Она умела грустить, если по лестнице поднимались медленно и тяжело. Несколько раз пилу уносили в сарай, но Дина каждый раз потихоньку приносила ее назад, под лестницу. Без нее было скучно.

"Э-эх! - пела сегодня пила, сочувствуя Дине. - Э-эх! Сейчас попадет!"

Сейчас попадет! Сегодня Дина провинилась: ей запрещалось мокнуть под дождем, а тем более шлепать босиком по лужам. Дождь и лужи казались матери и Андрею страшными чудовищами, готовыми в любую минуту слопать Дину или, в лучшем случае, уложить ее в постель с высокой температурой.

Ой, как Дине иногда хотелось поссориться с матерью из-за этих луж! Ну так же, как она ссорилась с подругой Лелькой!

Если посмотреть на мать чужими, не Диниными глазами, то ее можно принять за девчонку. Маленькая, худенькая, морщин на лице почти нет, а седые паутинки в волосах незаметны, потому что волосы у матери светлые. Недаром же все знакомые зовут ее просто Шурой. Никто не называет по имени и отчеству.

Но Дина с матерью никогда не ссорилась. Тем более из-за луж. Здесь мать была права, никуда от этого не денешься: у Дины плохо с легкими. И с Андреем Дина тоже из-за луж никогда не спорила и не ссорилась. А вот сейчас будет ссора.

Андрей сидел за столом и пришивал пуговицу к своей рубашке. Он не пошевелился, даже плечом не повел, когда Дина вошла в комнату. Дина попробовала с налету к нему подступиться:

- Давай пришью!

Он ответил ворчливо, сквозь зубы:

- Обойдусь как-нибудь.

Дина вздохнула и прошла мимо него в кухню. Здесь она стянула с себя мокрое платье, накинула на плечи мамин халатик и выгрузила из авоськи на стол длинную тяжелую рыбину, из-за которой ходила через Соколиную гору в поселок нефтяников: жареную рыбу любили и мать, и Андрей, и Дина, и котенок Кузька.

Кузька, почуя рыбу, завертелся волчком вокруг стола.

- Подожди! - громко сказала ему Дина. - Потерпишь. Еще никто не обедал. Может быть, кое-кто еще голоднее тебя. Может, кое-кто с самого утра тут без меня голодный.

Андрей не откликнулся. Теперь, если ничего непредвиденного не произойдет, он будет молчать до самого вечера. Он упрямый. Да и Дина упрямая, в него!

В школе их дразнили "чудом природы": родились они близнецами, а росли не похожими друг на друга. Дина напоминала матери отца, а Андрей чем больше взрослел, тем все больше и больше становился похожим на мать. Даже не внешностью, а чем-то другим, неуловимым - то ли улыбкой, то ли взглядом, то ли походкой, то ли еще чем-то. Дина никак не могла понять, чем же именно.

Он был коренастый, крепкий. И кулаки у него крепкие. И вообще хорошо иметь такого брата!

У них были одни учебники на двоих, один портфель на двоих, одна пара валенок на двоих и одни тайны на двоих. Например, тайна про овраг, о которой даже мать ничего не знала...

Улица, на которой стоял их дом, достигнув подножия Соколиной горы, обрывалась и разбегалась в разные стороны неширокими тропинками. Одна тропинка вела к нефтяным вышкам и поселку нефтяников. По ней ходили редко, потому что в поселок вела другая дорога - широкое асфальтовое шоссе, проложенное где-то там, за горой. Другая тропинка тянулась к кирпичному заводу - туда тоже вела большая удобная дорога с Волги, из-под горы.

И еще одна тропинка мимо старого татарского кладбища выводила к глубокому оврагу. Все мальчишки с их улицы утверждали, что целое лето на дне его лежит лед: такой он глубокий.

Однажды мать купила им коньки, одну пару на двоих. До зимы было еще далеко, а испытать коньки не терпелось, и они отправились к оврагу.

Дина подбежала к нему первая и, привстав на цыпочки, глянула вниз. На дне оврага действительно что-то поблескивало.