— Дежурных уважать надо.
Плаврук смирился — показал руки. Бастик поступил благородно — не стал придираться, не попытался проучить, а вежливо пригласил:
— Пожалуйста, пдоходите! Пдиятного аппетита!
…Перед крыльцом кладовки громоздилась куча пыльного старья. Чего только не было здесь! Колченогие стулья, допотопные изорванные костюмы, разрозненная детская обувь с «голодными» подметками, раздавленные пластмассовые куклы, поломанные шахматные доски, смятые картонные коробки, дырявые резиновые мячи и всякое другое, давно потерявшее свой первоначальный вид барахло — подчас не поймешь, чем оно было «при жизни»? Полторасыч горестно сутулился возле кучи, будто это была свежая могила. Столько добра предстояло списать, изрубить, сжечь — разве можно смотреть спокойно?
Когда подошли Валерий Васильевич, Пантелей и Бастик, Полторасыч даже не оглянулся. Шаря взглядом по куче, он доставал из нее то одно, то другое, долго рассматривал и неохотно бросал обратно.
— Павел Тарасович, — вежливо заговорил вожатый, — у нас к вам просьба.
Полторасыч вздохнул и не ответил.
— Нам дали важное и срочное задание, — как бы продолжая речь вожатого, заговорил Пантелей. — Мы сегодня должны сделать…
Полторасыч обернулся к Пантелею.
— Обязаны сегодня закончить, — подтвердил Бастик. Полторасыч покосился на кучу, будто сказал ей: погоди, еще потолкуем. И спросил ребят, точно давно ждал их и рад им помочь:
— Так какая у вас, хлопчики, забота?
В этом месте едва начавшегося разговора Валерий Васильевич допустил просчет и чуть все не испортил — он нетерпеливо вмешался:
— Необходимо получить у вас несколько сортов материи и крепкий шнур.
Полторасыч тяжело задумался. Лицо его стало хмурым — не подступишься. Валерий Васильевич виновато подмигнул Пантелею: дескать, попробуй ты.
— Флажки все белые стали. И разлохматились, — пожаловался Пантелей. — Смотреть стыдно…
— А костед вот-вот, — добавил Бастик.
Полторасыч закивал:
— Да-да, случается такое… Случается. Что ж, материи дам. Подсчитали, чем обойдетесь?
— Подсчитали, — предупредительно сказал вожатый и, вроде о пустяке говорил, напомнил: — И шнура. Мы осмотрели старый — не годится он, поверьте нам.
— Верю, конечно, верю. Но он ведь не мог выцвести? Ну, серым стал, так весь серый. Бывает те серый шнур!
— Бывает… Но на этом — узелок на узелке, — объяснял Валерий Васильевич.
— А нельзя узелки флажками замаскировать? — с надеждой спросил Полторасыч.
— Можно. Но… — Пантелей не успел закончить фразу.
Полторасыч ткнул пальцем в сторону вожатого и наставительно произнес:
— Слыхали: можно!
Валерий Васильевич нервно рассмеялся, а Полторасыч снова замкнулся. Полез в кучу, отбросил картонный коробок, потряс перед; собой ветхую мешковину. И вдруг на глаза ему попался пионерский барабан. Полторасыч повертел его в руках, ковырнул краску на облупленном боку, сунул палец в дыру.
— Ай-яй-яй, что с тобой сделали, — шепотом запричитал Полторасыч и бережно опустил барабан на кучу, но тут же снова взял, костяшками пальцев ударил по бледной, какой-то старчески пятнистой коже. Барабан жалобно охнул.
Полторасыч поднялся на веранду, положил барабан на стол. Зашел в кладовку, вынес новенькие барабанные палочки. Огляделся, примерился и стукнул. Раз, другой. Легонько стукнул, едва слышно. Барабан, видно, уже не один год лежал без дела. Да и какие дела у него, тяжелораненого, осипшего от времени и работы, от пыли и сырости, в которых пребывал немало дней. Чувствовалось, что от малейшего прикосновения ему больно. А тут — палочками его! Как в пору далекой и невозвратной молодости!
Однако он был барабаном и помнил лучшие времена. Он потерял голос, но еще слышал и чувствовал ритм. И он все-таки отозвался на легкий стук палочек. Он зазвучал тихо, с хрипотцой, пытаясь исполнить марш. Да беда, что и Полторасыч в последний раз играл на барабане лет сорок назад, не меньше. Марш получался сухой, отрывистый, сбивчивый. Барабан стыдился, покашливал, а Полторасыч страдал, сокрушенно признавался:
— Да!.. Да, не то!
Вожатый и ребята давно уж были на веранде. Валерий Васильевич попросил:
— Дайте мне попробовать…
Полторасыч ревниво спрятал палочки за спину:
— А вы умеете?
— Да, как вам сказать…
— Барабан не для баловства, — насупился Полторасыч.
— Какое баловство! Что я, не понимаю! — взмолился Валерий Васильевич. — Если потренироваться, все вспомню: приходилось мне играть!
Полторасыч отдал палочки вожатому. Тот и так и этак повернул барабан, а потом коряво сыграл фразу. Ясно, что не впервые берет палочки в руки, да позабыл то, что когда-то знал.
— Погодите, — остановил Полторасыч вожатого. — Послушайте: там-там, там-там, та-та… та-та-та-та!.. Там-там, там-там, та-та… та-та-та!.. Улавливаете?
Валерий Васильевич улавливал с трудом, а Полторасыч безо всяких церемоний отобрал у него палочки и передал их Пантелею:
— Попытайся ты, хлопчик…
У Бастика такое появилось в глазах, что Полторасыч нашел нужным сказать:
— И ты, Бастилий, испробуешь. После него…
Пантелей примеривался, а Полторасыч советовал:
— Поаккуратней, но не робей. Напевай про себя: «Кем был, кем был, старый ба-ра-бан-щик… Кем был, кем был, стрый ба-ра-… бан!»
Шевеля губами в такт словам, Пантелей стал выбивать:
— Кем! Был?… Кем! Был?… Старый!.. Барабанщик? Кем! Был? Кем! Был?… Старый барабан?
Полторасыч одобрительно приговаривал:
— Должно у тебя выйти, должно!
Пантелею не хотелось расставаться с барабаном. Сейчас бы впереди отряда оказаться. Ударить так, чтоб все подтянулись и зашагали ровно и твердо!
А рядом стоял невеселый Бастик, и Пантелей пересилил себя:
— Пусть он теперь…
Полторасыч и для Бастика повторил слова, обращенные к старому барабанщику и к старому барабану.
Бастик забылся и — в голос:
— Кем!! Был!!! Кем!! Был!!!
— Погоди, — Полторасыч придержал руки Бастика. — Ты головы не теряй. Ты вдумчиво играй…
Бастик сжал губы и лупанул по барабану.
Полторасыч насторожился:
— Постой-ка, Бастилий. Спой это так… голосом.
Бастик выполнил просьбу.
— Да, у тебя, кажется, слуха нет! Спой еще раз, бедолага…
Бастик открыл рот и ни звука не издал — в глазах слезы.
— Что ты! — расстроился Полторасыч. — Не хотел я обидеть тебя…
— Не обижаюсь я. У меня сдоду не было слуха. Только голос.
— Люди и так живут. Ты ведь не музыкальным взводом командовать собираешься… Запомнил ритм и играй, — Полторасыч приготовился подсказывать Бастику ритм: — Начинай…
Бастик положил палочки на стол:
— Зачем?
— Зря ты оробел! — Полторасыч в сердцах ударил палочками, барабан вскрикнул и застонал.
На стон из камеры хранения вышла Меланья Фаддеевна. Поправила широкую белую прядь в серых от седины волосах, дернула острым носиком — очки блеснули:
— Позвольте мне…
Полторасыч вскинул брови: что со старушкой?
Меланья Фаддеевна была самой старшей по возрасту среди сотрудников лагеря. Ребятишки, забывая ее редкое имя-отчество, называли ее бабушкой: она аж до революции родилась!.. Целыми днями сидела она в камере хранения, выдавала пионерам их вещи, шила костюмы к концертам и смотрам, чинила одежду детям и взрослым, разучивала с малышами старые песни.
Меланья Фаддеевна отобрала у Полторасыча палочки, подергала ремень на барабане — крепок ли? — и перекинула через плечо. Приладила барабан перед собой, бережно погладила ладошкой кожу, как по щеке провела. Долго перекладывала палочки из руки в руку и… ударила!.. Как она ударила! Какую дробь выбила!
Преодолевая удушье, барабан зарокотал. Он запел и призывно и востороженно загрохотал, будто вел за собой сотни пионеров в рядах и будто ему подпевали золотые горны!
Со всех сторон сбегались к камере хранения мальчишки и девчонки. Самые азартные лезли на веранду, висели на перилах, толпились на ступенях.
Меланья Фаддеевна вскинула голову, на худых щеках ее появился румянец, а глаза за стеклами больших очков были сосредоточенными и грустными. Она не сразу обратила внимание на ребятишек и играла марш. И вдруг, заметив, что публики хоть отбавляй, смутилась, опустила руки с палочками.
— Играйте!.. Еще играйте! — просили ребятишки.
— Извините, — Меланья Фаддеевна сняла барабан и положила на стол. — Извините, у меня — дела…
Только хотела уйти в свою камеру хранения, как прибежала старшая пионервожатая Василиса Максимовна:
— Что здесь происходит?
— Да вот, — Меланья Фаддеевна беспокойно заморгала.
— Имущество перед списанием обследуем, — сказал Полторасыч, раскидывая кучу и извлекая из нее пробитые барабаны и помятые горны.
