Федя кивнул головой.
Поезд на полустанке стоял две минуты. Варвара Степановна вытащила в тамбур тяжёлый чемодан и увесистый рюкзак, неловко спрыгнула с подножки вагона и попросила проводницу подать ей вещи.
Принимая от проводницы чемодан, она вдруг оступилась; старенькие, разболтанные замки на крышке щёлкнули, и чемодан открылся. Из него выпали какие-то пакеты, свёртки, стеклянные трубочки, пузырьки с жидкостью. Несколько хрупких трубочек разбилось, и на чёрные шпалы посыпались стёкла.
— Ох, господи! — ахнула проводница. — Всю свою аптеку загубите.
— Да не аптека это. Химикалии везу, оборудование… В городе раздобыла. Для ребят, для школьных опытов…
Проводница смутилась:
— Так вы учительница?.. Ну, извиняйте… А я подумала, что вы по аптечному делу.
Поезд тронулся.
Варвара Степановна торопливо собрала пакеты, пузырьки, закрыла чемодан и огляделась: как же теперь добраться до Родников?
У пристанционного склада, под навесом, стояло несколько грузовых машин. Колхозники нагружали их сыпучим минеральным удобрением.
«На дворе зима, а весна уже даёт себя знать», — подумала учительница, направляясь отыскивать попутную машину.
— Здравствуйте, Варвара Степановна! — услыхала она знакомый голос.
К ней подошёл председатель соседнего, рогачёвского колхоза «Коммунар» — Просеков. Высокий, поджарый, в короткой кожаной куртке, весь запорошённый белёсой пылью, словно заиндевевший, он поздоровался с учительницей.
— Видали такого?.. — усмехнулся Просеков, стряхивая с куртки пыль и вытирая платком лицо. — Вид у меня как у заправского мельника.
— Отличный вид! — улыбнулась Варвара Степановна. — Хорошо весну встречаете.
Они были давние знакомые. Просеков был когда-то учителем в соседней деревне, потом инструктором райкома партии, затем его избрали председателем колхоза «Коммунар», и вот уже третий год он неплохо работал в Рогачёве.
— Поздравляю, Варвара Степановна, — усмехаясь, сказал Просеков.
— С чем это?
— С успехами школьной бригады. Читал я в газете, читал. И ловко ваши ребята рапортовать научились! Всё-то у вас в ажуре, всё в порядочке…
Варвара Степановна нахмурилась:
— И я, Василий Андреевич, читала. А только рапорт ещё ни о чём не говорит. Вот еду домой и думаю: зачем это всё? Кому нужно так школу захваливать?
— Известно кому. Директор ваш с председателем колхоза стараются. Их хлебом не корми, дай только перед начальством покрасоваться — мы, мол, передовые…
— А вы тоже, коммунаровцы, хороши, — заметила Варвара Степановна. — Ваши дети у нас же, в Родниках, учатся, а вы никогда в школу не заглянете. Хоть бы посмотрели, чему да как мы ребят учим… И школьной бригаде могли бы помочь.
— Вот как, мы же и виноваты? — удивился Просеков. — А вообще-то, пожалуй, вы правы… Подумаем, Варвара Степановна. — Он подхватил её чемодан и невольно ахнул. — Ну и нагрузились вы! Словно камни везёте. Опять, наверное, что-нибудь для школы?
Учительница призналась, что в чемодане химикалии и оборудование для школьной агрохимлаборатории.
— И почему это ваш председатель не расщедрится, не приобретёт для школы лабораторию?
— Считает, что мы ещё не доросли до этого, что это лишние расходы… Вот и собираем с бору, с сосенки…
Просеков усадил Варвару Степановну в кабину грузовика и велел шофёру довезти её до Родников.
Вскоре машина вырвалась из путаницы пристанционных улочек и, обгоняя медлительные подводы с грузом, споро побежала по заснеженной равнине. Замелькали перелески, деревни, фермы, мастерские.
Широколицая, скуластая, с резкой продольной складкой на переносице, с частой паутинкой тонких морщинок под глазами, Варвара Степановна напряжённо всматривалась в дорогу, словно вела вместо шофёра машину.
Учительница хорошо знала эти места.
Здесь, в Родниках, в десяти километрах от станции, она родилась, провела детство, бегала с подружками за малиной во все знаменитые леса в округе и потом, не заходя домой, несла свою добычу на полустанок к скорому поезду. Шумный горячий паровоз с длинным хвостом вагонов подкатывал к полустанку, словно взмыленный конь, и стоял считанные минуты. Пассажиры, едущие на юг, не решались спускаться с подножек, и девчонки крикливой гурьбой осаждали поезд. Торопясь продать малину, они наперебой совали в руки пассажиров корзиночки и кузовки, отталкивали друг друга от покупателей, и Варька Ведерникова почему-то всегда оказывалась позади всех.
Её кузовок с лесными дарами пассажиры подхватывали уже на ходу поезда, и девочка обычно не успевала получить ни кузовка, ни денег.
Подружки, подсчитывая выручку, от души смеялись над растяпой Варькой; дома мать горестно разводила руками, а девочка, словно об увлекательной прочитанной книжке, рассказывала ей о горячем паровозе, резвом перестуке колёс, о блестящих, как зеркала, вагонах, уносящих людей в дальние края.
— Ты как святая у меня. По старым временам тебе бы в монастырь надо, в сподвижницы… — вздыхала мать.
После десятилетки Варя поступила в областной педагогический институт.
И опять полустанок встал на её пути. Правда, теперь это уже была оживлённая большая станция со складами и элеватором, с шумным посёлком по обеим сторонам железной дороги.
Варя приезжала домой и на каникулы, и в праздники, и в выходные дни.
Несколько часов езды в поезде, потом от станции до Родников напрямик через лес, через три страшных оврага и заболоченный лужок, по шаткому мостику через Можайку — и она дома.
Зимой пурга заносила узкую, еле приметную тропинку, мороз обжигал щёки, уши, колени, но Варя шла и шла, радуясь, что у неё здесь так много добрых примет, которые не дадут ей сбиться с дороги. Вот расщепанная молнией сосна на косогоре, вот знакомые заросли орешника, вот могучий дуб с ржавыми, ещё не опавшими листьями и, наконец, незамерзающий родничок в овраге, который чуть слышно булькал и позванивал, словно хотел сказать: «Так идёшь, так… Здесь твоя дорога».
Однажды Варя всё-таки заблудилась и добралась до дома только к полуночи. Мать растёрла ей снегом обмороженные колени и, радуясь приезду дочери, не могла не побранить её: в такую стужу и собака из конуры не выглянет, а она пешком шагала со станции.
— Надо мне, мама, надо! — оправдывалась Варя.
У неё уже было немало друзей и в школе и в деревне. Она привозила ребятам и старикам семена редких злаков, овощей, черенки и саженцы ягодников и плодовых деревьев, показывала, как надо начинать опыты и вести наблюдения. В те годы с её лёгкой руки на усадьбах многих колхозников с успехом привилась крупноплодная смородина, которую, к немалому смущению Вари, в Родниках назвали «ведерниковской».
— Да не моя это, не моя, — улыбалась Варя. — Эту смородину в питомнике вырастили…
— Ты её привезла, ты посадила — твоим именем и звать будем, — отвечали ей колхозники.
В начале войны Варя Ведерникова — теперь уж Варвара Степановна — вернулась в Родники с дипломом учительницы и стала преподавать в школе биологию и химию.
Но теперь уж было не до опытов. Мужчины ушли на войну, в колхозе работали женщины, старики, ребятишки, и Варвара Степановна вместе с ними выращивала хлеб, картошку, доила коров, косила Потом её даже избрали в колхозе бригадиром.
… Машина, съехав с пригорка, ворвалась в большое село Перегудово. Шофёр вёл машину, не снижая скорости.
Варвара Степановна тронула шофёра за рукав и кивнула на дорогу.
У школы, недалеко от шоссе, на вытоптанной снежной площадке, мальчишки бесшабашно играли в футбол.
Неожиданно от чьего-то сильного удара мяч залетел на шоссе и, подпрыгивая, покатился навстречу машине. Мальчишки с визгом побежали его догонять.
Шофёр, резко затормозив, остановил машину, выскочил из кабины и, выругав мальчишек, достал закатившийся под колёса мяч. Он был старый, мокрый, из разорванного бока выпирала оранжевая камера.
Не зная, что делать с мячом, шофёр покачал головой, потом подбросил его вверх, с силой взмахнул ногой — и промахнулся. Вместо мяча, смешно кувыркаясь в воздухе, вверх взлетела галоша с его валенка.
Мальчишки захохотали и, подхватив мяч, бросились врассыпную.
— Коноплёв! Лёня! — позвала Варвара Степановна, вылезая из кабины.
Рослый подросток, прижимавший обеими руками мяч к животу, оглянулся и замедлил бег. Потом остановился и, немного помедлив, направился к учительнице.
— Здравствуйте, Варвара Степановна… — растерянно заговорил Коноплёв, распаренный, словно после бани. — Это не я забил. Я в защите стою… Это из нападения бахнули…
— Значит, плохая из тебя защита, — сказала Варвара Степановна. — Дай-ка сюда мяч, Лёня.
Вздохнув, Коноплёв отдал мяч. Подошли другие школьники и, поздоровавшись с Варварой Степановной, стали упрашивать её не отбирать у них мяч. Они уже начали тренировки и думают весной вызвать родниковских школьников на футбольное состязание.
