— И говорят, если утро тихо-тихое, — продолжала Ксана, — а вода совсем прозрачная, то…
— Церковь виднеется, — насмешливо подсказал Вандышев.
— Ага. И купола разноцветные, и золотые кресты горят. А еще некоторые пение слышали. Красивое пение. И шествие праздничное, крестный ход. Все нарядные, и все поют. Представляешь?
— Представляю.
Вандышев, не торопясь, поплыл к берегу, Ксана — рядом. Дождь лил стеной. Спешить было некуда.
— Вообще-то озеро это бездонное, так уж считается. На середине, конечно. Пытались измерить, — кричала Ксана.
— Церковь и шествие на бездонном дне. Легенда красивая. Но нелогично, — с серьезным видом парировал Вандышев.
— А что вообще-то логично? — заспорила Ксана. — Вот, мокнем в воде, а все равно дождь, это логично? Или вон Сысоев: наворовал продуктов, а самому ведь пировать не придется! Отнюдь. Какой уж тут пир. Где логика?
— Он не знал, — Вандышев ухмыльнулся деланно-глупо.
— Не знал. Вот еще!
Багровая яростная вспышка. Оба зажмурились, инстинктивно ушли под воду. Но все равно оглушил мощный удар, зловеще-пронзительный треск, будто все сосны по берегам сразу рассыпались в мелкую щепу. Ощутила Ксана — воду вокруг и ее тело тоже пронизала особая, мелкая дрожь, будто ток электрический прошел. Едва не задохнулась, то ли от страха, то ли от этого жуткого ощущения. Вандышев нашарил ее в воде, встряхнул.
— Цела?
Состроил испуганное лицо, потешно взвыл:
— Ой, старцы святые, спасайтесь, спрячьте! Ма-а-ма!
Страх сразу прошел, да и не до страха, тут со смеху умереть можно. Едва не захлебнулась от хохота.
— Ну, хляби небесные закрываются на обед, — продолжал хохмить Вандышев, — главные ресурсы исчерпаны, с боезапасами заминка. Объявляю отбой!
Он сложил ладони рупором, затрубил торжественно:
— Отступаем в полном порядке, потерь нет, настроение бодрое!
И правда, уже шел тихий, мелкий дождик. Солнце проглядывало из-за посветлевшей тучи, вокруг мирно зеленели берега. Вандышев протянул ей руку, вместе побрели к берегу, взбежали на травянистую кручу.
— Н-да… — Он огорченно разглядывал свою промокшую одежду. — Уж лучше опять к старцам на дно, чем это вот на себя налепить. И все из-за тебя. Спасать надумал, а?! Вот чудик!
Кое-как выжал, накинул на плечи мокрую рубаху, начал усердно отжимать брюки.
Совсем другое дело — Ксанины вещи. Куртка намокла сверху, зато уж остальное все было в целости, все сухое. Захватила узел, отбежала в сторонку, к соснам, там за тройным широким стволом она всегда переодевалась. Подбежала и ахнула. Мощная, свеже-зеленая верхушка сосновая лежала на земле. Один из трех стволов разбило молнией, чернели острые зубья излома, от верха и до самой земли выжгло глубокий обугленный желоб. А вокруг валялись осколки. Сосновые осколки, на них смола запеклась прозрачными красными натеками, и не щепки это были, а именно осколки разбитой грозовым ударом сосны. Пахло смолой, парным дождем и еще чем-то, легким и тревожно-радостным. «Озон, — поняла Ксана, — вот как он пахнет, озон…» И неожиданно для себя позвала:
— Леня! Ой, погляди!
— Что случилось?
Вандышев приближался, на ходу вытирая голову и шею мокрой рубахой. Замер, оценивающе глядя на Ксану.
— Ничего себе! Ты, оказывается, взрослая. А я-то… Думал, ребенок.
Она смутилась, отступила за ствол. Совсем забыла, что не одета. Было неловко, беспокойно отчего-то, но весело. Может, потому, что вот заметил ее все-таки Вандышев и смотрел сейчас на нее сквозь зеленую крону поваленной сосны совсем иначе, не как раньше. А раньше вроде и не замечал. «Пошли. Лезь на забор», «Быстро» — вот и весь разговор…
— Ты только погляди, что творится! — крикнула она из-за сосны. — Дерево-то!
— Ого! — Он обошел вокруг, потрогал обугленный ствол. — Расколотило нормально. Вдребезги.
Ксана нагнулась, подобрала тяжелый, набрякший от сырости кусок дерева. Понюхала.
— Такую махину разбило будто фарфоровую. Это когда ударило, помнишь? Еще по воде вроде ток прошел… Ну, мне показалось, что ток…
Вандышев брал в руки то один, то другой осколок, рассматривал.
— Ничего не скажешь, прямое попадание.
Выбрал длинный кусок, кора на нем блестела от запекшейся смоляной глазури. Долго рассматривал бурые, волнистые натеки.
— Пожалуй, стоит это с собой взять. На память. А? Я возьму. Жареная сосна, оригинально.
Ксана, уже в джинсах и кофточке, натянутых кое-как прямо на мокрый купальник, удивленно озиралась.
— Гляди, гляди! Земля-то! Трава вся вытоптана. А были здесь такие ромашки! И трава по колено. А теперь будто бы все выжгло…
— Черти горох молотили, — беззаботно пошутил Вандышев. — Эх, сейчас бы горяченького чего. Чаю бы попить…
Он поежился, охватил себя руками. Только теперь вспомнила Ксана про тетю Пашу, про подруг, про горячие оладьи с чаем.
— А у нас сегодня оладьи, — вырвалось у нее. — И самовар. Пошли к нам! А что? Я приглашаю.
Вандышев ежился, подпрыгивал то на одной, то на другой ноге.
— В мокром виде? — он присел, по-собачьи тряхнул головой, с длинных прядей полетели брызги. — Нет уж, в таком виде не могу. Как говорится, конфузно. Конфуз перед дамами.
Он так смешно это произнес, что Ксана не удержалась, согнулась от хохота. Будто какой-нибудь галантерейный приказчик из пьесы Островского.
— Ничего, ничего, — смеялась она, — там и просушим одежду. У самовара.
— Нет уж, увольте-с. Как-нибудь в другой раз, очинно вами благодарен.
— Ой, хватит смешить!
— Нет, и правда — не могу, — неожиданно серьезно сказал он. — Там ребята ждут, сегодня мы перебазируемся. Все-таки я староста, нельзя. И так опаздываю!
Он уже мчался вдоль берега, зажимая под мышкой трофей — «жареную сосну» и свои скрученные в жгут брюки. Издали крикнул «пока», махнул рукой.
Ксана постояла еще немного, подобрала два-три смолистых осколка и побежала домой.
Было ей радостно, а почему, не знала сама. Так просто. Потому что дождь кончился, пахло мокрой травой и листом березовым, и ноги бежали так легко. В гору, а легко. И еще Вандышев: какой он ловкий и смелый и какой смешной. На бегу пыталась вспомнить, что он такое выдавал во время грозы, когда оба в озере мокли, но все сейчас как-то забылось. Ведь было смешно, хохотала. Что же он такое говорил? Все равно: она знала, что вспомнится каждое слово. Потом. Даже хороню, что не сразу вспомнится.
Вот улягутся все спать, и она тоже. Будет смотреть сквозь решетчатые стены на звезды, будет лежать тихо-тихо. Подруги заснут, а она и не подумает. Будет вспоминать. И все снова, с самого начала переживет. И купание в грозу, и все, что он тогда говорил. Каждое слово. На целую ночь хватит.
Вот и сарай виднеется. Запахло дымом, значит, тетя Паша уже баню топить начала.
Ксана замедлила шаги, остановилась. Оглянулась. Внизу озеро отблескивает полированной сталью, у того берега — голубая кайма. Небо. «Все-таки наше озеро волшебное, — подумалось Ксане. — И эти вот куски сосны, смолистые, звонкие, они волшебные тоже. Их молния опалила. И пахнут молнией. Всегда буду хранить их. Талисман. Пусть это будет мой талисман!»
После бани улеглись в избе, Прасковья Семеновна велела. Не доверяла девчонкам, да и сыро на сеновале после дождя. Одна простуда. Да оно и спокойнее… Ксана уснула первая. И отсыпалась чуть ли не до самого обеда. Будить не стали, тетя Паша не позволила. А в обед прибежали девочки, рассказали, что студенческий стройотряд уехал. В Рябинино уехал, это километрах в двадцати. Там строят овцеферму. Сильно жалели Люба с Иришкой, что не будет больше ни танцев, ни кино. Ксана молчала… Все равно через несколько дней кончался срок их практики. Впереди город, дом, школа. Последний учебный год.
…— Ракитина Ксения! Вашу зачетку, пожалуйста.
— Ах, да. Сейчас…
Ксана подошла к столу, не глядя подала зачетную книжку. Она была вся поглощена обдумыванием темы, которая ей досталась. Вернулась на свое место, на листке бумаги набросала пункты: первый, второй, третий. Кажется, проясняется, в каком порядке будет она освещать предмет. Римское право. Вообще-то она не слишком боялась этого зачета, очень уж интересный материал. За этот год много прочла всего, даже те статьи читала, которые в списке обязательной литературы и не значатся. А все же… Все же страшновато. Сейчас она подойдет к столу, сядет перед преподавателем. Да, надо поторопиться. Она последняя осталась. Кажется, и педагог то и дело на часы поглядывает. Вообще-то она готова. Можно идти… Вот, разве нос платком промакнуть. На всякий случай. И тогда — в атаку!
Вытащила из стола сумочку, раскрыла, стала рыться в ней.
— Что вы там ищете? «Шпоры», что ли? Зачем, не надо, не советую!
Ксана вздрогнула. Сумка едва не выпала из рук. Подняла лицо: над ней высился… Вандышев, собственной персоной.
