— Если во время урока вам станет душно, раскрывайте на переменах окна пошире. Дышите свежим воздухом всюду, где только сможете.
Конечно же, он имел в виду не только то, что классы надо как следует проветривать. Он подразумевал немецкую пропаганду — спертый воздух, которым нам придется дышать на уроках. Тот же самый спертый воздух, о котором говорил Велиранд. Только двуличный Велиранд не верил в то, что говорил, а директор безусловно верил. И было чудно слышать, как директор в своей речи говорил о Велиранде. Конечно, не прямо о нем самом, а о похожих на него людях.
— Мне бы хотелось, чтобы мы по-прежнему оставались дружной семьей, — сказал он. — Надеюсь, что никто из нас не подставит другому ножку: в школе это еще просто шалость, а в жизни — подлое преступление. В жизнь вы вступите скорее, чем можете себе сейчас представить. Потому что в беде люди взрослеют быстрее.
Подставляющий другим ножку в жизни — именно таким и был этот господин Велиранд. Станет ли кто-нибудь из нас тоже таким? Я посмотрел на Гуйдо. Он слушал столь же внимательно, как и другие. Понял ли он эту речь так же, как я?
Но тут директор заговорил о том, что нам придется научиться думать своей головой, и эта часть его речи особенно понравилась мне.
— Учебные часы короче, чем в прошлом году, — говорил он. — К тому же половина года уже прошла. Что же делать! Думаю, что вы сами должны искать добавки к школьной программе. Ходите в библиотеку. Слушайте радио. Наблюдайте жизнь широко раскрытыми глазами. И пытайтесь разобраться во всем собственными мозгами. Мышление развивается только тогда, когда его упражняют. Голова дана человеку для мышления, и если он даст своему мыслительному аппарату заржаветь, такая голова ни на что не будет годиться. Он даже не сможет бодаться, как баран, потому что для этого надо иметь хотя бы рога.
Так говорил наш директор. Мы слушали его и пытались своей головой понять его речь. Когда он кончил говорить, аплодировали так, что ладоням стало больно.
Затем мы разошлись по классам, и первый урок вела классная руководительница, как и положено в первый день нового учебного года.
Мы все заметили, что учительница Соовик, наша классная руководительница, постарела и стала более замкнутой. Она даже не спросила, как мы провели лето. Сказала только, что в этом учебном году осталось уже мало времени и что нам придется как следует напрячься. Ходили слухи, что муж ее погиб в начале войны.
Из нашего класса выбыли лишь Вайке Мяги и Инес Ристисаар. Но вместо них появились новенькие: один парень и одна девчонка, так что число учеников осталось прежним.
— Надо выбрать старосту класса, — сказала учительница Соовик. — Выдвигайте кандидатов!
Только теперь я заметил, что расстановка сил в нашем классе изменилась в пользу мальчишек: в прошлом году было на одну девочку больше, а теперь больше на одного парня! У нас уж так было заведено, что всегда, когда выбирали старосту класса, выдвигали двух кандидатов — одного мальчика и одну девочку. И все ребята всегда голосовали за мальчика, девчонки — за девочку. Стало быть, на нынешний год старостой класса выберут парня, подумал я. Оно и верно. Время военное. Нужна более твердая рука.
— Гуйдо Сумер!
Вот тебе и крепкая рука, недавно превратившая мой нос в картошку! Ну конечно, это Атс, сосед Гуйдо по парте, выдвинул кандидатуру своего друга.
— Линда Вескоя.
Значит, Линда кандидат девочек.
— Если больше кандидатов нет, приступим к голосованию, — сказала учительница Соовик.
Я толкнул Олева локтем.
— Что будем делать? — шепнул я. — Может, воздержимся от голосования?
— Зачем? Уж если так… Или ты имеешь что-нибудь против Линды?
— Нет, но все-таки… Она ведь девчонка!
— Она славная девчонка, — сказал Олев.
Шестнадцатью голосами против тринадцати старостой класса избрали Линду. За нее голосовали все девочки и мы с Олевом. Это было неслыханное в нашем классе дело, чтобы кто-нибудь из мальчишек голосовал за девчонку.
— Так нечестно! — завопил Атс. — Пихлат и Кивимяги голосовали за Вескоя.
— У нас в классе пока еще демократический порядок, — сказала учительница Соовик и впервые улыбнулась.
«Надеюсь, что мы по-прежнему останемся дружной семьей», — всего полчаса назад говорил директор. Но теперь я понял, что это останется лишь пожеланием. И в конце концов, как же мы можем быть дружной семьей, если весь мир разделился на два лагеря, которые боролись между собой не на жизнь, а на смерть.
Учительница Соовик принялась объяснять, что нам предстоит пройти по эстонскому языку.
А мы с Олевом стали центром всеобщего внимания. Ребята пялили на нас глаза. Некоторые злились, лица некоторых выражали изумление. Очевидно, они не знали, как понимать случившееся. Девчонки удовлетворенно хихикали. Победа словно свалилась им с неба. Лица Линды я не видел — она сидела впереди.
Затем сзади передали записку. Я развернул ее. На листке были изображены два парня, бегущие за девчонкой. A под картинкой стихи:
Тот, кто плетется в хвосте у девчонок,
может внезапно лишиться печенок!
Скоро перемена. Тогда они все набросятся на нас. Что же мы скажем ребятам?
Тут-то и зазвенел звонок. Непривычно быстро. Уроки ведь были короче. И все случилось точно так, как я себе представлял. Никто не покинул класса. Когда учительница скрылась за дверью, ребята столпились вокруг нас, а девочки наблюдали за развитием событий со стороны.
— Хотим послушать, что вы можете сказать в свое оправдание? — начал Мадис Салувээр, самый здоровый парень в нашем классе.
— Сыграем свадьбу! — прохрипел Атс.
— Блохам не пищать! — прикрикнул на него Салувээр. — Пусть говорят Юло и Олев.
«Теперь нам крышка», — подумал я. Но Олев ответил совершенно спокойно:
— По-моему, неправильно разделять на два лагеря ребят и девчонок. Я скорее проведу черту между собой и Гуйдо, между собой и Атсом. А Линда мировая девчонка.
Наступило гробовое молчание.
И вдруг раздался голос Линды:
— Прошу всех из класса! Разве вы не слыхали, что говорил директор — классы надо проветривать!
Девочки стали выходить из класса, и совершенно неожиданно ребята последовали за ними.
Староста класса была избрана. Следующий урок — история. Занятия начались.
В середине января Олев заболел. Зима была жестокой, и он, очевидно, простудился. Ежедневно после школы я заходил к нему, показывал, что задано, и рассказывал новости.
Учеба шла напряженно. Учебный год был коротким, а программу предстояло пройти всю. И главное — в этот год мы кончали начальную школу.
Бурные настроения первого дня словно бы поутихли. Конечно, я знал, что Гуйдо никогда не простит нам провала на выборах старосты класса. Атс иногда бросал плоские замечания по поводу Олева и Линды или Линды и меня. Но до прямого столкновения дело не доходило. Так сказать, огонь тлел под пеплом.
Во время болезни Олева однажды ко мне на перемене подошел наш новенький. Мы почему-то все еще звали его новичком, хотя у него имелись имя и фамилия — Хельдур Трей. Он спросил, можно ли ему пересесть ко мне за парту, пока Олев не выздоровеет. До сих пор Хельдур сидел за своей партой один. Конечно, я не был против — вдвоем веселее и легче, хотя бы насчет подсказок.
Честно говоря, до сих пор я как-то не замечал Хельдура. Это было странно. Обычно появление в классе нового ученика — событие. Но на него никто не обращал особенного внимания. Может быть, оттого, что сам он был очень тихим и несловоохотливым парнем. Он был дружелюбным, но в то же время держался настороженно. О новенькой девочке уже в первый день все было известно: что она приехала из Таллина, что она играет на рояле, что отец у нее инженер, что у нее есть собака, которая умеет ходить на двух лапах, разумеется задних. А о Хельдуре мы как-то ничего не знали, кроме того, что его зовут Хельдур Трей. Но даже это казалось лишним, его прозвали просто «Новичок».
Теперь, очутившись с ним за одной партой, я узнал его получше.
Однажды субботним вечером, когда мы вместе шли из школы, я спросил, как он попал в наш город. Казалось, Хельдур несколько минут сомневался, потом сказал:
— А ты никому не расскажешь?
Я с удивлением посмотрел на него:
— Если это тайна, не стоит рассказывать даже мне. Мы ведь слишком мало знакомы.
— Ты меня мало знаешь, — сказал Хельдур.
Я понял, что он имел в виду. В то время, как мы ничего о нем не знали, он успел все-таки изучить нас. Он говорил мало, мало спрашивал, но замечал все, что происходило вокруг и делал из этого свои выводы.
— Мы с мамой приехали с острова Сааремаа, — вдруг сказал он. — Мой отец был журналистом. Он хотел бежать в Россию, но, кажется, опоздал. В руки к немцам он тоже, видимо не попал, иначе мою маму не стали бы допрашивать. Но мы действительно не знаем, где он теперь.
