– И ты еще защищаешь людей, Меррилегс! – презрительно вздернула верхнюю губу Горчица. – Выходит, даже самые умные и добродушные среди них и то постоянно делают глупости. Иначе почему бы нашему сквайру или конюху Джону не освободить своих лошадей от шор?
– Должен признаться, они об этом уже подумали, – ничуть не смутился пони. – Однажды я подслушал их разговор. Хозяин говорил Джону, что шоры, может быть, и вредны, но, если лошадь с ними объездили, наверное, будет опасно ее запрягать по-другому. И тогда Джон сказал, что в некоторых других странах лошадей объезжают вообще без шор, и он ничего не имел бы против, если бы у нас, в Англии, стали поступать так же. Когда я это услышал, – продолжал Меррилегс, – я понял, что еще не все кончено. Думаю, уже на нашем с вами веку шоры будут отменены. А теперь, – в нетерпении начал он двигать ногами, – предлагаю всем пробежаться на тот конец сада. Я слышал, как от ветра там только что попадали на землю яблоки. По-моему, нам лучше их съесть, прежде чем они достанутся червякам.
Предложение Меррилегса всем нам пришлось по вкусу. Забыв о серьезных беседах, мы побежали на другой конец сада. Слух не подвел нашего умного пони. В траве нас действительно ждали великолепные яблоки.
Мистера Гордона и миссис Гордон знали в наших краях абсолютно все. Они были добры и отзывчивы. Помогали они не только людям, но и животным, если те нуждались в участии или поддержке. Чем дольше я жил в Бертуик-парке, тем сильнее гордился своими хозяевами. Лучшего места для порядочного коня не существовало, наверное, на всем свете. Все слуги в поместье старались вести себя так же, как сквайр и его жена. Если последние узнавали, что кто-нибудь из деревенских детей обижал или мучил животных, наказание следовало неотвратимо.
В особенности заботились в Бертуике и окрестностях о лошадях. Сквайр Гордон вместе с первым моим хозяином фермером Греем вот уже двадцать лет убеждали жителей этих мест не пользоваться мартингалом. К тому времени как я появился на свет, им удалось достигнуть такого успеха, что мартингал встречался в наших краях очень редко. Если хозяин или хозяйка всё же встречали какую-нибудь бедную лошадь, которая, неестественно выгнув шею, тащила тяжело нагруженную повозку, они всегда останавливали возницу и старались уговорить его отказаться от варварского приспособления.
Особенно удавались подобные уговоры хозяйке. Ни один мужчина не мог устоять перед ней. Жаль, на нее не все леди похожи. Потому что, будь они все такими, наш мир давно уже состоял бы из одних справедливых и добрых людей.
Хозяин тоже всегда старался воздействовать на хозяина лошади. Помню, однажды утром мы возвращались с прогулки. Навстречу нам ехал маленький пони, который легко вез фаэтон с крупным, тяжелым мужчиной. Поравнявшись прежде, чем мы, с воротами, пони хотел завернуть в поместье. В это время толстый мужчина так грубо дернул за повод, что у бедного маленького коня от неожиданности и боли едва ноги не подкосились.
Немного оправившись от потрясения, пони попробовал снова пройти в ворота. Мужчина в ответ огрел его изо всей силы кнутом. Пони рванулся вперед. Тогда хозяин с такой силой дернул за повод, что удивляюсь, как у коня уцелела челюсть. Дальнейшее было ужасно. Не выпуская из рук повода, толстый негодяй наносил удар за ударом ни в чем не повинному пони. Мой хозяин все это видел. По его просьбе я быстро домчал его до ворот.
– Сойер! – строгим голосом обратился сквайр Гордон к жестокому человеку. – Мне кажется, вы забыли, что имеете дело с живым существом.
– Не только с живым, но и с ужасным характером, – мрачно ответил хозяин пони. – Он своевольничает. А я этого не потерплю, сэр.
Когда мы подъехали ближе, я узнал этого человека. Он работал строителем и часто наведывался по каким-то делам в Бертуик-парк.
– Неужели вы надеетесь таким образом исправить характер коня? – еще строже спросил хозяин.
– Когда лошади велят ехать прямо, она должна слушаться, а не сворачивать, – сердито отвечал толстяк.
– Но вы же часто приезжали на этом пони ко мне. Вот он и решил завернуть в ворота. У него просто хорошая память. Но, в общем, и это не имеет никакого отношения к делу. Вынужден вам сказать, мистер Сойер, что еще никогда не видал хозяина, который так безобразно обращался бы с пони. И неизвестно, кому вы наносите своей яростью больше вреда, себе или вашей лошади. Помните, на небесах нас будут, в частности, судить и за то, как мы относились к животным.
На этом мой хозяин тронул повод, и мы медленно поехали к дому. Я чувствовал, что он очень расстроен.
Впрочем, и на джентльменов сквайр Гордон за неправильное обращение с лошадьми сердился не меньше. Однажды я прогуливал хозяина на своей спине. По пути мы встретили его друга – элегантного капитана Ленгли. Капитана везли в коляске два потрясающих жеребца серой масти. Едва поздоровавшись, он закричал:
– Ну, Дуглас, скажи скорее, как тебе нравятся мои новые лошади?
Хозяин попросил меня отъехать немного назад и с минуту внимательно разглядывал коней капитана.
– Просто красавцы! – ответил наконец он. – Если они еще хороши и в работе, могу тебя только поздравить, Ленгли. Жаль только, ты так и не перестал мучить своих лошадей.
– Как это «мучить»? – с удивлением поглядел на хозяина капитан. – Ах, да, – махнул он рукой, – ты снова о мартингале. И чем он тебе так не нравится? По-моему, очень нарядно, когда у лошадей в упряжи так изогнуты шеи.
– Если бы лошади сами держали так головы, мне тоже бы очень понравилось, – кивнул головой хозяин. – Но насильно… По-моему, не может быть речи ни о какой красоте, когда животное мучается. Конечно, я понимаю, Ленгли. Ты человек военный и любишь строгую выправку. Тебе хочется, чтобы лошади в упряжи выглядели не хуже солдат на параде. Но вообрази себе на минуту, что солдатам твоего отделения привязали бы доски к затылкам и спинам. Один раз пройтись на параде они, возможно, смогли бы. Но я уверен, что они выбились бы из сил. На поле боя подобным солдатам вообще делать нечего. Ты, Ленгли, знаешь не хуже меня, что в атаке солдата ничего не должно сковывать. Иначе он нипочем не добьется победы. То же самое происходит и с лошадьми. Запрягая их с мартингалом, ты, Ленгли, им просто портишь характер. Вместо того чтобы по-настоящему выложиться в работе, твои бедные лошади тратят почти все силы на борьбу с мартингалом. Странно мне, Ленгли. Лошадей ты вроде бы любишь. Неужели тебе неясно, что лошадь не станет хорошей, если ее движения скованы. Кроме этого, мартингал иногда бывает просто опасен. Ты, наверное, знаешь: когда у лошади голова и шея свободны, она сохранит равновесие, даже если споткнется. А вот с мартингалом, скорее всего, упадет. Ну, – усмехнулся хозяин, – теперь я, наконец, высказал тебе все свои доводы, Ленгли. Прошу, подумай. Если знаток лошадей, вроде тебя, откажется от мартингала, это послужит хорошим примером. Многие наверняка захотят сделать то же.
Мистер Ленгли какое-то время молчал.
– Кажется, ты все-таки прав, – наконец произнес он. – И насчет солдат ты попал в самую точку. Я подумаю над твоим предложением, Дуглас.
Поздней осенью сквайр собрался в поездку по какому-то важному делу. Править он решил сам, но так как путь был неблизкий, мы взяли с собой на всякий случай и Джона. Меня запрягли в фаэтон. Из всех экипажей это мой самый любимый. Он легок, колеса высокие и вертятся просто отлично.
Конечно, погоду я предпочел бы получше. Дожди шли уже несколько дней подряд, а ветер так разгулялся, что опавшие листья носились в воздухе тучами. Впрочем, это мне не слишком мешало. От самого дома я бежал очень резво и остановился только возле шлагбаума, который перегораживал въезд на деревянный мост через реку.
Этот мост как бы лежал на крутых берегах реки. В половодье поверхность его захлестывало течением, и только крепкие перила, которые шли с обеих сторон, защищали людей и их экипажи от падения в воду. Пока хозяин платил за проезд по мосту сторожу у шлагбаума, тот с тревогой разглядывал воду.
– Река прибывает, сэр, – предостерег он. – Ночь, видно, выдастся не из легких.
Шлагбаум открыли. Я перевез фаэтон на тот берег. Теперь путь наш лежал вдоль лугов, которые уже были целиком покрыты водой. Когда дорога шла под уклон, мои ноги тоже оказывались в воде по щиколотку.
Однако грунт еще не размыло, хозяин управлял мною правильно, и я двигался с прежней легкостью.
Когда мы приехали в город, меня ждал чудесный обед. Сил у меня вскоре настолько прибыло, что я уже мог снова везти хозяина. Сквайр Гордон, однако, появился очень не скоро. Дела задержали его почти до самого вечера, и, когда мы выехали обратно, солнце уже садилось.
Ветер задул сильнее.
– Знаете, Джон, – донесся вдруг до меня голос хозяина, – ни разу в жизни не приходилось мне ехать в подобную бурю.
