Синие горы не давали мне покоя. Я продолжала донимать пассажиров вопросами. Наконец, меня услышала одна старая женщина. Она лежала на нижней полке через три купе от меня. Нога на ногу, в бриджах. Вены на ее ногах были старые и перекрученные, синие, как реки на картах. Мне даже страшно за нее стало – как она встанет, как шагнет? У нее были такие же синие глаза, как эти далекие горы. Они были похожи на Лёвкины, юные и живые. Они так контрастировали с ногами, со старыми венами, с морщинками на лице.
– Это Урал, деточка, – сказала она, приподнявшись и посмотрев в окно через раскрытые двери купе. – Полярный Урал.
– Спасибо! А я живу за Уральскими горами, на востоке.
– Вот ведь как. Живешь за Уралом, а едешь через Москву. Потому что нет от Воркуты железнодорожной ветки на восток, только лишь на юго-запад.
– А почему нет?
– Кто ж знает. Но строят ветку потихоньку, Белкомур называется. Свяжет Белое море, Мурманск и Коми. От твоего востока до Воркуты будет легче добираться.
Как будто я каждый год собираюсь в Воркуту ездить! Хотя кто его знает! Может, мне понравится? Все на юг, а я – на север. Очень будет прикольно!
Женщина рассказала мне про пять природных зон. Грамотная тетя, наверное, профессорша какая-нибудь. Уж не равнодушная, это точно.
Вот такой хочу в старости быть, если уж доживать до нее. Таких никак не хочется называть «старухами» или «старушками». Дама лет семидесяти в расцвете сил и ума, вот как надо их называть.
Длинна дорога до шахтерского города. И выспаться успела, и почитать.
Около станции Бугры написалось наконец-то стихотворение:
Полупьяные и пьяные столбы.
С каждым часом ниже елки и березки.
Летом тут, наверное, грибы
Ростом с станционную сторожку.
За окном Великие снега,
Поезд рвет пространство на снежинки,
По ночам Великая Луна
Превращает их в мои слезинки.
«Прямо Есенин», – подумала я про себя, ухмыльнувшись. Потому что не мой это был размер, не мой настрой, не мой ритм… мне же Бродский нравится, а у него совсем по-другому стихи устроены.
А что до столбов, правда, не было среди них ни одного прямого – «трезвого». Ветер их подмял под себя. Какие тут ветра-ветрища! Просто вселенские драконы! На какой-то станции у дежурной меховая оторочка на капюшоне трепетала так, как будто решила поднять в воздух свою хозяйку… Вот-вот еще немного, и девушка с желтым флажком унесется в снежную высь.
На одной станции поезд поджидало шесть снегоходов «Буран». Господа пассажиры, это для вас такси! А пространства тут сколько! Едешь бесконечное количество часов, книжку прочтешь, а за окнами одно и то же белое безмолвие. И вдруг посреди тундры видишь аккуратные зеленые вагончики, мощные бульдозеры. Что-то разрабатывают посреди безмолвия белого. Может, золото отыскали… Нет, из окна я увидела много чего любопытного! На реках около станций снег был утыкан палками, ветками, превращая снежное пространство в подобие ежиной спины.
– Рыбаки ставят около своих лунок, – объяснил один попутчик, – а рыбы тут, девушка, навалом, какой хочешь. Даже муксун водится.
– Вкусная рыба? Ни разу не пробовала, – признаюсь я.
– О, это царь-рыба, – хвалит муксун попутчик, – самая вкусная из всех рыб. Я ел, так нечаянно палец себе откусил.
Невольно смотрю на его руки. Верхней половины указательного пальца на правой руке действительно нет. Я с недоумением смотрю на человека. Не поймешь, какого он возраста. Кажется, как папа, ему лет около сорока.
– Видишь? – в качестве доказательства он подносит обрубленный палец прямо к моим глазам.
И вдруг палец становится целым! Дяденька заразительно смеется, а я шарахаюсь в сторону.
– Испугалась?
– Ну да… Немножко… Как вы это делаете?
– Да просто палец загибаю, – и человек весело демонстрирует незамысловатый фокус.
В Воркуту поезд пришел под вечер. Я знала, что в квартире Капитоновых шаром покати. Полгода никто там не жил. Поэтому, прежде чем туда пойти, купила в магазине хлеба, воды в бутылке, сыру и яблок. И заявилась на центральную улицу, где был Лёвин дом. Конечно, улица называлась Ленина, как все главные улицы в городах нашей страны. Мало кто помнит, кто такой был этот самый таинственный Ленин, но это имя подарили улицам навечно. Дом был панельный, непрезентабельный внешне, каких тут большинство. Нашла я его легко – Лёва объяснил, каким автобусом добираться, а названия улиц и номера домов тут были написаны Гулливером, слепой прочитает. Квартирка уютная – небольшая кухня и три комнаты. Самая маленькая – Лёвкина детская. Сейчас здесь стояла старенькая тахта и колченогий стул на вытертом коврике. Еще почему-то чайник был около тахты. Прибрел, наверное, из кухни с тахтой побеседовать, скучно же: тишина полгода. Чай вскипятила на газе, в алюминиевой кастрюльке с длинной ручкой, в ней можно было даже кофе сварить. Люблю кофе по утрам. Я очень оригинальна! Завтра куплю молотого кофеечку и сварю себе непременно. Почему же завтра? Сегодня куплю! Как же здорово: целых четыре дня я буду жить в полном одиночестве в квартире, в которой пятнадцать лет своей жизни обитал гениальный пианист Лев Капитонов. Сначала ползал, открывая двери лбом, потом неуверенно топал на толстеньких ножках, а уж потом бегал, прыгал, шалил… Конечно, шалил, он же нормальный был ребенок, хотя и гений! Отсюда пошел в первый класс, здесь выводил в тетрадках первые каракули, подбирал на фоно первые нотки… А где фоно? Его продали перед отъездом за копейки… Я осматривала голые стены: они слышали звуки, рожденные его длинными пальцами. Лёва-а! Вот бы ты был рядом! Где ты?
Я налила себе чаю в чашку с отбитой ручкой, распаковала пачку сухариков, купленных в магазине. Мне вспомнилось, что когда мы шли в школу первого сентября, то говорили о сухариках: хорошо бы с ними в Воркуте чаю попить… вот и купила мечтательных сухарей. Попью чаю с сухариками, как и мечтали, только, к сожалению, без Лёвы.
И тут позвонили в двери. Ничего себе! Кто бы это мог быть?
Никому не открою. Никто не знает, что в квартире кто-то есть. Она пустая. Она пустая вот уже почти полгода. Отстаньте, почтальоны, электрики, сантехники, дистрибьюторы разных товаров. Все отстаньте. Хочу быть одна. Или с Лёвой.
Звонок все требовательнее, все звонче.
Даже не подойду!
Зазвонил мобильный. На дисплее нарисовалось: Лёва.
Я нажала на кнопку приема.
– Ветка, ты чего не открываешь? Это я.
– Что? Кто? Лёва? Лё… ва? Ты где?
– Где-где… В Воркуте… Стою под родными дверями…
От удивления я чуть не выронила трубку. Здесь? Вот здесь – за дверью – Лёва? Он что, с неба свалился? Не может быть!
– Ну, открывай, быстрее! – Я уже направлялась к дверям и слышала эти слова по телефону и одновременно – в коридоре. Внизу двери нетерпеливо застучали башмаком.
Я открыла.
На пороге стоял Лёва. Реальный, взрослый, со своим длинным шарфом.
– Лёва!
– Ветка!
Все слова куда-то пропали. Он пахнет снегом и ветром. Его потрясающих глаз не видать. В прихожей темно. Ах да, ведь можно включить свет. Я стою и не двигаюсь. Меня словно парализовало. Я опираюсь на стену. Я даже на секунду прикрыла глаза – может, я сплю и в этом случае надо продолжать спать, чтобы досмотреть этот чудный сон?
– Ветка! Рябиновая! Рябинка! Ну, ты что, а? Это же я, я! Ну, очнись!
Вспомнил! Вспомнил, что я рябиновая! Как же долго он вспоминал!
И мы обнялись.
Мы обнялись. В первый раз в жизни! Без всякого напряжения. Без раздумий – можно-нельзя, что подумают… Мы сжали друг друга в объятиях как самые родные люди, которые долго не виделись. Искренне и душевно. И стояли так целую, наверно, минуту. Вернее, я стояла как вкопанная, застывшая в его объятиях, а он топтался в прихожей и меня обнимал, обнимал, крепче, крепче.
Мир такой хороший.
Наконец, я вспомнила, что умею говорить.
– Откуда ты, Лёва?
– С неба свалился!
– Я так и подумала!
– Самолет немножко задержался. А вообще-то я намеревался тебя встречать, – сообщил он, когда мы оторвались друг от друга. – Вот бы ты удивилась! А я как представил твое удивление, так сразу бросился собирать вещи!
Вещи! За Лёвиной спиной прятался тощий рюкзачок.
– Лёв, я бы с катушек съехала, если бы открыла квартиру своим ключом, а тут – ты стоишь с шарфиком длинным!
– Так хотелось Воркуту навестить, – сказал он, понизив голос. – И… тебя. Это ничего, что я прилетел? Не помешаю тебе, Рябинка?.. Рябинка! – нежно прошептал он и снова меня обнял.
Мир очень хороший.
– Лёва! Я даже мечтать об этом не смела. Лёва! Ты такой замечательный! Ты… ты знаешь кто? – Я сняла с него шапку и надела ее на себя. – Ты – мой Маленький Принц!
Он отстранился, внимательно посмотрел на меня.
– Правда? Значит, ты моя Роза?
– Розины колючки – точно мои!
– Так ведь это прекрасно. Осталось заиметь ее бутон, растрепанные лепестки… Ну а колючки – это же главное! – Он засмеялся. – Что за роза без шипов?.. – Снял куртку, кинул ее в прихожей в угол, на мою одежку.
