– Я не скудоумная! – топнула ножкой Полл.
– Скудоумная! – топнул ножкой король. – И ничего удивительного! Сидишь целыми днями со своей птицей, скоро последние мозги растеряешь! Я вообще прикажу эту птицу выкинуть!
– Не смей! Если ты её хоть пальцем тронешь…
– Да ни за что на свете! Не то что пальцем, даже щипцов для сахара пожалею.
– Нету у тебя щипцов для сахара!
– А я специально прикажу выковать, чтоб не трогать ими твою глупую птицу. Это ж надо – целый год выхаживать какую-то серпоклювку!
– Ей уже лучше.
– Ничуть. Ей всё хуже, хуже и хуже! И завтра она умрёт!
– Она вчера дважды подпрыгнула!
– Не подпрыгнула!
– Я сама видела!
– А я не видел!
– А тебя там и не было!
– Держишь птицу в идиотской клетке с дом величиной! – издевательски захохотал Нолличек. – Перья у тебя в голове! Пух и перья!
– А у тебя лён! И мозгов-то не осталось! Один лён!
– Перья!
– Лён!
– Перья, перья, перья!
– Лён! Лён! Лён!
Нолл и Полл затопали друг на друга ногами, и в детскую прилетела на шум мамаша Кодлинг.
– Господибожемой! – заверещала она. – А ну перестань на мою девочку топать! Такой большой король вырос, а ума – что у младенца.
Однако Нолличек топал всё громче.
– Перья! – кричал он.
– Лён! – кричала Полл.
– Такой большой король! – кричала мамаша Кодлинг.
В детскую вперевалку вбежала кухарка с солонкой в правой руке и с сахарницей – в левой.
– Вы чего развоевались? – спросила она. – У меня аж потолок на кухне трясётся и в голове всё путается. По вашей милости соль с сахаром смешала!
– Перья! – кричал Нолличек.
– Лён! – кричала Полл.
– Такой большой король вырос! – кричала мамаша Кодлинг.
– Соль с сахаром смешала! – кричала кухарка.
– Что тут происходит? – спросил с порога дворецкий.
– Что тут творится? – спросил из окошка садовник. Привлечённый шумом, он приставил к стене дворца садовую лестницу.
– У него лён в голове! У неё перья в голове! – одновременно закричали Нолл и Полл.
– А такой большой король вырос! – в сердцах сказала мамаша Кодлинг.
– Я из-за них соль с сахаром смешала! – пожаловалась кухарка.
– Ну и дела! – протянул дворецкий.
– Вот так так! – сокрушённо сказал садовник.
Следующие несколько минут шум в детской стоял невообразимый. Иногда вдруг можно было различить отдельные возгласы: «Лён!» – «Перья!» – «Такой большой король вырос!» – «Соль с сахаром!» – «Вот так так!»
– А ну цыц!
Все расступились, и мгновенно воцарилась мёртвая тишина. Посреди детской стояла Нянька и неодобрительно всматривалась в лица.
– Кто зачинщик?
Тишина.
Нянька окинула Нолличека цепким взглядом:
– Что скажешь в своё оправдание?
Нолличек обиженно ткнул пальцем в Полл:
– Она ногами топала…
– Кто начал-то? – возмутилась Полл.
– Ты!
– Нет, ты!
– Врёшь ты всё!
– Ладно, может, и я, – вздёрнула нос Полл. – Но ты обозвал меня скудоумной.
– Такая и есть! – сказал Нолличек.
– Нет!
– Да! – Нолличек топнул ножкой.
– Нет! – Полл тоже топнула ножкой.
– Ещё ты сказала, что у меня двойная натура! – Нолличек захныкал.
– А то какая же? – сказала Полл.
– Конечно, двойная!!! – подхватили все таким дружным хором, что больше Нолличек спорить не мог.
Он зарделся как маков цвет и с плачем подбежал к Няньке:
– Они меня ругают, а когда меня ругают, я очень ругаюсь.
– Иди прямиком в свою комнату, – промолвила Нянька самым суровым тоном, – зашторь окна, стань в угол и считай до тысячи одного.
Нолличек понуро побрёл к двери. А перед тем как шагнуть за порог, обернулся, скорчил Полл рожу и прошипел:
– Перья!
– Лён! – завопила девочка.
– Цыц! – прикрикнула на неё Нянька. – Сама хороша! Иди к себе и считай до тысячи одного. И, чур, без пропусков, слышите вы, оба!!!
И Нянька вытолкала их из комнаты. Следом исчезли мамаша Кодлинг, кухарка, дворецкий и голова садовника в окне.
Долл осталась в детской вдвоём с ребёночком, который проспал весь этот тарарам как сурок.
– Ой, бедная моя девочка!.. – запричитала Долл. – Что же нам делать? Беляночка моя голубоглазенькая, льняной цветочек на стебельке… Мне же в жизни столько льна не спрясть! Что делать-то, доченька? Неужто я и крестин твоих не увижу, не доживу…
Долл ярко представила соседнюю комнату с горой льна под самый потолок, и вздохи её превратились во всхлипы. Она закрыла лицо ладонями, и…
– Чего слёзы льёшь? – послышался голосок совсем рядом, возле самого её локтя.
– Тебе что за дело? – всхлипнула Долл и отняла руки от лица. – Ой! Это ты, что ли?..
Около неё стоял Прядильный бес. Стоял и молодцевато покручивал хвостик.
– Я! Я! Я! – противно хихикнул он. – А то кто же!
– Зачем пришёл? – спросила Долл.
– Ой-ёй-ёй! За то-бой! – нараспев сказал бес и снова хихикнул. – Она ещё спрашивает! Год-то кончился, Долл Кодлинг, ты теперь моя!
– Ты что ерунду-то мелешь? – возмутилась Долл.
– Это не ерунда, а чистая правда. Ты моя! – сказал бесёнок.
– Ничего подобного, мистер, как бишь тебя?..
– А вот как бишь меня, ты и не знаешь, – хихикнул бес. – И не узнаешь, покуда я тебя отсюда не умыкну и не упеку в такую глухомань, где ты лица человечьего не увидишь, речи человечьей не услышишь.
И бес, злорадно пританцовывая, забегал по детской. Наконец он сунул нос в колыбельку.
– Что это у тебя завелось, Долл Кодлинг? Никак детёныш? – И он протянул к малышке чёрную, страшную лапу.
Долл поспешно схватила ребёнка и прижала к груди.
– Не смей трогать, мерзкая нечисть! Прочь от моего ребёнка!
– Ты, наверно, любишь детёныша, – вкрадчиво сказал бес.
– Люблю.
– Жаль было бы расстаться?
– Конечно. Но я не собираюсь с ней расставаться! Маленькая моя, солнышко моё, никогда с тобой не расстанусь, – заворковала Долл над младенцем.
– Ой ли? – хихикнул бес. – Что ж, проверим, королева Долл. Не угадаешь моё имя с девяти попыток, расстанешься со своим сосунком сей же час.
– Ты сжалишься! Ты не посмеешь! – воскликнула Долл.
– Ещё как посмею. А жалости во мне нет, поскольку хранить её негде. Сердца-то тоже нету! Хи-хи-хи! Пробуй ровно девять раз – станешь ты моей тотчас. Ну, говори!
– Билл, – предположила Долл.
– Неправильно, – сказал бес. – Это был раз! – И он закрутился веретеном от радости.
– Тогда Нед, – предположила Долл.
– Неправильно! Это два! – И бес закрутился ещё быстрее.
– Может, Марк?
– Неправильно! Это три!
– Савл?
– Неправильно! Это четыре!
– Неужели Мафусаил?
– Неверно! Это пять!
– Не Зеведей?
– Нет! Нет! Нет! Это шесть!
Долл тревожно наморщила лобик, вспоминая мужские имена.
– Твоё имя Хаздрубал, – сказала она.
– Неправильно! Это семь!
Долл не на шутку перепугалась – в запасе у неё было лишь две попытки. И она произнесла дрожащим голоском:
– Тебя, наверно, зовут Навуходоносор.
– А вот и нет! Вот и нет! Это восемь! Ну, Долл Кодлинг, пробуй последний раз!
Что же сказать? Неужели есть ещё имена, которые она позабыла? Долл ничего не соображала от ужаса. Оглянувшись вокруг себя в полнейшем отчаянье, она заметила толстый «Словарь имён», который Нолличек оставил на подносе.
– Знаю! – закричала она торжествующе.
– Нет, не знаешь! Не знаешь! – завопил Прядильный бес.
– Знаю! Знаю! Знаю! Тебя зовут Никодемус!
Бесёнок мерзко захихикал и проговорил:
– Это девять! Чья взяла? Ты моя, моя, моя!
Он веретеном завертелся по детской и снова остановился около колыбели.
– Эй, детёныш! Говори маме до свиданья. Какой хорошенький, красивенький, упитанный детёныш! Прощайся с ним, Долл!
– Нет! Нет! Ни за что! – отчаянно закричала Долл.
Бес протянул было к ребёнку чёрную паучью лапу, но тут глаза его замерцали хитро и злобно, и он сказал:
– Ох и жаль разлучать мать с детёнышем! Давай знаешь что сделаем? Ты его возьмёшь с собой!
– Мою доченьку? В твоё ужасное логово? – Долл вздрогнула от ужаса.
– Там отличненько! Прекрасненько! Красивенько! И детёныш твой красивенький будет там как раз к месту. Он мне очень нравится, твой детёныш. Прямо как ты сама. Давай я знаешь что сделаю? Дам тебе ещё ночку на раздумье. А завтра приду, и ты будешь снова угадывать с трёх попыток. Не угадаешь – моя навсегда вместе с ребёнком.
– А если угадаю? Уберёшься ты наконец с глаз долой на веки вечные?
– По рукам, Долл Кодлинг!
Долл на миг задумалась, а потом сказала:
– Что ж, по рукам.
Но тут, вспомнив ещё о чём-то, снова заплакала, заламывая руки.
– А сейчас чего слёзы льёшь? – осведомился бес.
– Как же мне не плакать? Я ведь должна сегодня до вечера спрясть целую гору льна, иначе мне завтра отрубят голову.
