Я взяла пылесос, включила его и стала возить туда-сюда по коридору. Он был такой тяжелый, такой неуклюжий, такой неповоротливый! Руки болели, спину ломило от наклонов, а мне удалось пропылесосить лишь маленький участок ковра. А впереди был огромный Дампинг-Граунд, который нужно было вычистить до блеска. Я стукнула пылесос о плинтус да еще дала ему пинка.
На мне были мягкие тапки. Было ужасно больно. Я выключила ненавистный пылесос и скрючилась от боли, обхватив руками ушибленные пальцы на ногах.
Послышались шепот и хихиканье.
– Эй, вы, замолчите! – огрызнулась я.
Питер просунул голову в кухонную дверь:
– Трейси, с тобой все в порядке?
– Я в шоколаде, – злобно ответила я, – в молочном шоколаде, шоколаде с орехами и изюмом. А ты сам-то как думаешь? Как я должна себя чувствовать, если передо мной стоит грандиозная задача в одиночку убрать Дампинг-Граунд?
– Не совсем в одиночку, – ответил Питер. – Эй, команда!
Все ребята вдруг высыпали из кухни в коридор. Питер стоял впереди, закатав рукава свитера на тощих ручонках и повязав посудное полотенце вокруг пояса как передник. Они все держали тряпки, швабры, щетки и ведра.
С ними была Луиз – длинные волосы подвязаны косынкой. Жюстина, вооружившись половой щеткой, замыкала группу – на ней был полосатый фартук Майка.
– Мы все будем убираться, – объявил Питер. – Ужасно несправедливо, что ты должна все делать в одиночку. Мы тебе поможем. Будет весело!
– Ничего не вижу веселого, коротышка! – сказала Жюстина, жонглируя щеткой.
За ней следом заговорила Луиз:
– Мы так же виноваты, как и ты, Трейси. Все сошли с ума. Питер прав: мы все должны направить нашу агрессию в нужное русло, на работу по дому.
– Итак, войска, за дело! – скомандовал Питер. Он взглянул на меня. – Хорошо, Трейси?
Впервые у меня не нашлось слов. Я только отчаянно кивала, моргала и надеялась, что не разревусь и не опозорюсь. Мы разрешили Хлюпику Питеру нами командовать и распределять обязанности – так было проще, иначе бы мы, ребята постарше, без конца спорили.
Мы включили радио на полную громкость. Из каждого угла Дампинг-Граунд доносился рок или рэп, и мы с энтузиазмом принялись за дело.
Окликнув нас сквозь шум, вошла Илень-Мигрень. Съежившись, она отступила назад, зажав уши, но когда Дженни и Майк ввели ее в курс дела (для этого им пришлось немного покричать), она радостно захлопала в ладоши и начала суетиться вокруг нас, поздравляя всех с пробуждением командного духа.
– Это отражает саму суть Рождества, праздника, символизирующего любовь, заботу и стремление поделиться с другим всем, что у тебя есть, – верещала она, напялив на голову свои рога северного оленя и крутясь вокруг, одобрительно похлопывая каждого по спине.
Удивительно, что после выступления Илень-Мигрень-Рогатый-Олень ребята не подумали: с какой стати я здесь скребу, когда мог бы смотреть телевизор, или играть на своей игровой приставке X-box, или просто валяться на кровати, ковыряя в носу, потому что совершенно точно не люблю Трейси Бикер, и мне на нее наплевать, и уж конечно я не хочу нести наказание вместе с ней.
Но, как ни странно, они не обращали на нее внимания, продолжая вытирать пыль, мыть пол и пылесосить. Я чувствовала, как во мне смывается и счищается до блеска все грязное, неопрятное и чумазое. Может быть, я им хоть чуточку нравлюсь?
После рейда в шкаф Илень, где хранились принадлежности для поделок, у меня кое-что осталось. В ту ночь я долго колдовала над большой открыткой. Я нарисовала Дампинг-Граунд и всех ребят, стоящих у дома и вооруженных тряпками, щетками и швабрами. Я даже красиво изобразила Жюстину, хотя очень хотелось перечеркнуть ей глаза и пририсовать торчащие из носа козявки.
Себя, лучезарно улыбающуюся, я поместила в самый центр.
Вокруг рисунка я изобразила солнечные лучи, а затем написала очень красивыми, переливающимися разными цветами печатными буквами, расположив их над головами ребят в форме радуги: СЛУЖБА УБОРКИ ТРЕЙСИ БИКЕР: СПАСИБО ВСЕМ ЗА ПОМОЩЬ!
Прокравшись вниз, я прикрепила открытку к столу, чтобы все увидели ее за завтраком.
Я стащила полпакета кукурузных хлопьев и апельсин, чтобы позавтракать в своей комнате. Мне не хотелось крутиться около, когда они заметят открытку. Было бы как-то неловко. Я не привыкла подлизываться и говорить «спасибо». Нельзя было показать слабинку.
Я привыкла быть самым трудным ребенком в детском доме. Было бы нелепо раскисать теперь. Я изо всех сил старалась быть злой и раздражительной. Собрала всю волю в кулак, чтобы дерзить учителям и ссориться с ребятами, но это оказалось непросто. Поймала себя на том, что на спортивной площадке делюсь шоколадным батончиком с Питером, и помогаю подняться какому-то малышу, который упал, и возвращаю мяч в игру, поступая как мисс Паинька – Две Кроссовки[5], а не как Буйная и Ужасная Трейси Бикер.
Когда все отправились на репетицию «Рождественской песни в прозе», я стала гадать, кого из трех девчонок-кукол мисс Симпкинс выберет на роль Скруджа. Я, конечно, порадовалась, что все они ни на что не годятся.
На середине первого урока за мной прислала миссис Дарлоу.
– Ах, Трейси, – печально сказала мисс Браун. – А сейчас-то ты что натворила?
– Ничего, мисс Браун. Я целый день вела себя как ангел!
Кажется, мисс Браун мне не поверила.
Я не могла ее винить. Она не была обязана знать, что теперь я Бикер Безгрешная – Добрая и Ласковая.
Я потащилась в кабинет миссис Дарлоу, гадая, станет ли она обвинять меня в чужих проступках. Может быть, она думает, что это я написала грубый пошлый стишок на стене туалета для девочек? Или считает, что это я приклеила суперклеем учительский стул? Может, она подозревает, что это я оторвала водосточную трубу, когда карабкалась по ней за мячом? Все это я делала в прошлом, но не теперь. И все равно меня обязательно в чем-нибудь обвинят.
Устало вздохнув, я постучала в дверь кабинета миссис Дарлоу, решив, что бесполезно отстаивать свою невиновность перед такой мрачной, не желающей прощать дамой. Бесспорно, она готовится СУРОВО НАКАЗАТЬ Трейси Бикер.
Я представляла себе, как она выбирает самый хлесткий кнут и орудия пыток для носа и больших пальцев, смахивая ненужные бумаги со своего стола, чтобы растянуть меня на нем как на дыбе. Я бы выползла из школы растянутая во все стороны как резинка, с кровавыми подтеками на исполосованной спине, изуродованными пальцами и порванным носом, свисающим ниже подбородка.
На миссис Дарлоу был брючный костюм сурового черного цвета. Она сидела за письменным столом, подперев подбородок руками, хмуро глядя на меня поверх своих очков.
– Проходи и садись, Трейси Бикер, – сказала она.
Она всегда называет меня по имени и фамилии, хотя другой Трейси в школе нет.
– Как ты сегодня? – спросила она.
– Похвастаться нечем, миссис Дарлоу, – ответила я.
– И мне тоже нечем, Трейси Бикер, и мне тоже.
Она взяла большую стопку бумаги, листы которой были сплошь исписаны именами.
– Знаешь, что это?
Я промолчала, почувствовав, что не стоит говорить «листы бумаги».
– Не знаю, миссис Дарлоу, – такой ответ казался более безопасным. Я и вправду не знала. Почерк был не мой. Листы были исписаны разноцветными ручками – черными, синими, красными, – в общем, на них красовались подписи всех цветов радуги (и аккуратные, и нацарапанные как курица лапой).
– Это петиция с просьбой восстановить тебя в пьесе в роли Скруджа.
– О боже! Петиция Питера!
– А ты уверена, что не подбивала его на этот шаг?
– Абсолютно уверена! У него же целая куча подписей!
– Это правда. Хоть я внимательно изучила каждую страницу и некоторые подписи повторяются, я не уверена, что Микки-Маус, Гомер Симпсон, Робби Уильямс и Бейонсе – ученики нашей школы.
У меня задрожали губы. Я боялась, что рассмеюсь, и все-таки у меня зачесались глаза и я почувствовала, что начинается приступ аллергии. Все эти подписи! Я представила, как Питер ходит-бродит по школе, собирая их, и все ребята подписываются, потому что хотят, чтобы я была в пьесе.
– Очевидно, Питер очень хороший друг, – сказала миссис Дарлоу.
– Да, – тихо подтвердила я.
– Меня впечатлили его инициатива и настойчивость. Когда он принес петицию сегодня утром, он весь дрожал, но все равно сделал свое собственное пылкое заявление. Он сказал, очень точно сказал, что нет другой такой девочки, которая хоть отдаленно напоминала бы тебя, Трейси Бикер.
Я улыбнулась.
– Он хотел, чтобы его слова прозвучали как комплимент, но я поняла их по-другому. Мне было очень жаль маленького Питера, когда я сказала ему, что вряд ли изменю свое решение, хотя его петиция произвела на меня большое впечатление, – заявила миссис Дарлоу.
– Ой, – сказала я, сползая со стула.
