Дело приняло по-настоящему опасный оборот.
Зря мы рыдали и умоляли — папа оставался непреклонен и утром собирался отнести щенка в приют.
— Мне тоже его жалко, — согласился с нами папа. — У него очень милая мордочка.
— Они его убьют, — не переставал рыдать я. — Они засовывают собак в пакет и топят!
— Да нет же, — возражал папа. — Они будут за ним ухаживать, пока не найдется новый хозяин. Он будет счастлив, вот увидишь. Он будет жить в большом доме, где много места. А здесь, в маленькой квартирке, он скоро сойдет с ума. Вы согласны?
Мы кивнули, спорить было бесполезно.
На следующий день я ничего не мог есть. В школе плакал из-за пустяков. Проходя мимо мусорки, ждал, что ко мне вот-вот выскочит наш неуклюжий щенок, и на глаза наворачивались слезы.
— Уверяю тебя, ему там хорошо, — пыталась успокоить меня мама. — Ему тоже нужны друзья. Приют для него как детский лагерь.
Но по голосу было слышно, что она сама не верит в то, что говорит.
Однажды вечером папа вернулся с работы с мешком в руках.
— Держите, — сказал он, покашливая. — Это — вам.
Это была перевязанная веревкой коробка из-под обуви с продырявленной крышкой.
Внутри сидела маленькая белая мышь.
Она была не больше десяти сантиметров в длину с острой мордочкой и маленьким розовым хвостиком. Я взял ее в руки, и она сразу же заползла ко мне в рукав! Сама меня приручила!
— Это нам?! — повторял я, не веря своим глазам. — Навсегда?!
— Конечно, — сказал папа. — Она очень чистоплотная и привита от всех болезней. Но убирать за ней будете сами. На меня даже не рассчитывайте.
Мы бросились обнимать папу.
— Обещаешь мне больше так не грустить? — спросил папа, когда подошла моя очередь его обнять.
А через несколько минут мы все вместе уже вовсю тискали мышку в руках и придумывали ей имена — словом, в комнате воцарился привычный гам.
— Как вам «Жан-Мышонок»? — предложил папа. — Продавец сказал, что это мальчик и с ним будет… меньше проблем.
Папа — очень хороший врач. Когда через неделю брюшко Жана-Мышонка стало вдруг округляться, он добавил:
— Это естественно, вы же его так кормите.
Но когда однажды утром в клетке мышонка обнаружилось пять крохотных, еле заметных мышат, папа был просто в ужасе.
— Ничего не понимаю, — не мог он успокоиться. — Продавец же меня заверил…
Надо было где-то поселить это мышиное семейство, и мы принесли из гаража старую клетку. Все прутья у нее были поломаны, и чтобы мышата не повыскакивали, мы поставили клетку в ванну. Так надежнее.
Самое интересное начиналось, когда кто-нибудь собирался мыться. Прежде чем залезть в ванну, нужно было вылавливать из нее мышей по очереди — пока достанешь одного, второй опять соскальзывает вниз. Лично меня это не беспокоило — мыться я ненавижу.
А вот папа, похоже, был не очень доволен. В ванной пахло мышиной мочой, а к мыльнице прилипали маленькие какашки. А однажды он нашел мышонка в кармане своего банного халата.
— Всё! Они больше не могут здесь оставаться, — не выдержала мама. — Это противоречит всем правилам гигиены, а скоро у нас еще и малыш появится. Они же и дальше будут плодиться. Я не позволю превратить наш дом в зверинец!
Папа был вынужден договориться с продавцом, чтобы тот забрал мышат. И мне было не так грустно, как тогда, когда он сдал моего щенка в приют. Мышь — это все-таки не собака. С ней, конечно, можно поиграть, но она же не сможет разыскать опасного преступника по запаху или спасти людей после схода снежной лавины.
Мой друг Франсуа говорит, что он надрессировал свою белую мышь проникать на секретные базы и устанавливать там взрывчатку. Но ее, бедняжку, как-то съел на завтрак Шаммурамат Бургундский.
Франсуа говорит, что щенок принял мышь за двойного агента, но я не верю.
Как-то мы играли в футбол на пляже, и за мячиком стал гоняться пес-дворняга. Я его сразу узнал по черному пятнышку вокруг глаза — он всегда был похож на пирата.
Он вырос, а на шее поблескивал новый ошейник.
— Гвардеец! — крикнул Жан А.
— Милу! — позвал Жан В.
— Тимми! — присоединился я.
Это был точно он, мой любимый Тимми, спасенный из приюта!
Он хватал мяч зубами, мотал головой в разные стороны и весело бегал между нами, щедро обсыпая нас песком.
Потом его позвал хозяин, и он побежал к нему со всех лап, прыгая от радости, как будто они знали друг друга всю жизнь.
Меня он не узнал. Естественно. Как он мог помнить? Он же и дня у нас не пробыл.
Но я-то знал, что никогда в жизни не забуду о тех пяти часах, когда у меня была собака.
Май выдался странным.
— Малышу нужно свое, отдельное место, — сказал как-то папа. — Переезжать мы не будем. Поселим его в комнатке, где стоит стиральная машина.
Каждый вечер после работы папа надевал старые домашние брюки, перепачканную краской рубаху и шел делать комнату для малыша.
Папа — мастер на все руки.
Он не выносит маминых советов и нас тоже выгоняет всякий раз, когда мы под предлогом «помочь» наблюдаем, как он работает.
Из комнатки доносятся «шлепы» и «плюхи» вперемежку с отборной руганью.
— Дорогой, может, тебе помочь? — тихо спрашивает мама.
— Только вот не надо помогать! — рычит папа. — Этот недоделанный мебельщик опять продал мне сломанную этажерку!
Временами его растрепанная голова показывается в проеме двери.
— Кто тот умник, который додумался приклеить жвачку на пилу? — кричит папа.
— Не подходите к нему близко, дети, — беспокоится мама. — Папе нужно сосредоточиться на работе.
Когда нас наконец позвали посмотреть, что получилось из бывшей прачечной, мы ахнули — комната напоминала коробку конфет! На стене красовался ковер розового цвета, на котором россыпью висели разные картинки. Папа с гордостью заявил:
— Ну вот, все готово! Как вам?
— Чудесно, милый! — восхищенно воскликнула мама. — Но столько розового? Может, рановато?
— У нас будет девочка, — категорично заявил папа. — Судя по тому, как малыш ведет себя сейчас, я в этом даже не сомневаюсь.
Папа — превосходный врач.
— Так что, разве это не шедевр, по-вашему?
— Гениально! — воскликнули мы разом.
— И я сам собрал комод, — скромно добавил папа.
— Отлично, а то я уж было подумала, что он упал, когда его выгружали из грузовика. Только ящик не выдвигается почему-то. Так надо?
— Комод из Швеции, — обнадежил папа. — Мебель на века.
— А, ну раз из Швеции… — пробормотала мама.
Потом папа одолжил у соседа дрель.
— Вы точно сами справитесь? — уточнил сосед, всегда готовый прийти на помощь.
— Я только повешу светильник и верну вам дрель через две минуты, — заверил его папа.
Он взобрался на табуретку и начал сверлить стену. Но сверло застряло, и дрель стала вертеться вхолостую, а папа никак не мог ее остановить.
Он уже просверлил до соседского ковра — и тут отключилось электричество.
— Это забастовка, — сказал сосед.
Его позвала мама, на помощь.
— Отключили электричество и воду в знак протеста, — добавил сосед.
— Забастовка? — повторил папа, пытаясь вытряхнуть из волос остатки штукатурки.
— Забастовка, — повторил сосед уверенно. — Вы что, телевизор не смотрите?
Да, май 1968 года действительно был странным. Маме рожать через две недели. Она уже и сумку в роддом собрала. Дырку в стене малыша заткнули и замаскировали.
Однажды утром мама пошла на почту за посылкой от наших парижских друзей Виермозов. (Мамаша Виермоз связала для новорожденного всякого разного.) Когда она вернулась, мы все были дома.
— Почему вы не в школе? — удивилась мама.
— Там забастовка, — ответил Жан А.
— Забастовка? — удивилась она еще больше.
— Школа закрыта, занятий не будет, — добавил Жан А.
— Только этого не хватало.
А мы были довольны.
Забастовка началась как раз тогда, когда у нас должны были быть контрольные!
Не будет ни уроков, ни домашних заданий. Каникулы как летом, только раньше.
Мы целыми днями катались на роликах и велосипедах на стоянке возле дома. А к вечеру поднимались домой пешком по лестнице, потому что электричества не было.
Нам, конечно, не особенно хотелось тащить на себе велосипеды на десятый этаж, к тому же всего в пять часов. Но мама была непреклонна:
— Даже не уговаривайте меня. Я не пущу вас на улицу позже пяти. Посмотрите, что там творится!
Прямо напротив нашего дома находился Дом профсоюзов. Каждый вечер ровно в пять мы прилипали к окну и смотрели на забастовку.
Людям на улице, похоже, нравилось бастовать. Они несли транспаранты, держались за руки и выкрикивали: «Это только начало! Мы будем бороться! Вперед! Вперед! Вперед!»
