Антон рванулся, чтобы подбежать к Павлу Васильевичу, но тут дорогу ему загородил поток машин. Они катились друг за другом — самосвалы, автобусы, такси. А когда вспыхнул зеленый светофор, дяди Паши уже не было видно.
Но он в Москве! Это точно.
Ну, а раз дядя Паша в Москве, значит, и папа приехал. Они всегда из экспедиций возвращаются вместе.
И порадуется же папа, когда узнает, что Антон готовится к соревнованию! Поглядит теперь, как он кролем идет…
Вбежав в дом, Антон кинулся через кухню прямо к их комнате. Рывком дернул на себя дверь. Чуть не крикнул: «Папа, знаю, что ты здесь!..»
Но дверь была буднично заперта на ключ.
Лишь из комнаты соседки раздался ворчливый голос:
— Телеграммы-то не видишь, что ли?
Тут Антон увидел белый прямоугольничек, лежащий на краю кухонного стола. Схватил его. Из Барнаула телеграмма. От отца, от папы.
Раскрыв телеграфный бланк еще влажными от дождя пальцами, он прочел:
«Экспедиция задерживается. Обнимаю. Целую».
И все.
Елена Петровна вернулась с работы в обычное время. Дождь и ее не пощадил. Сухой нитки на ней не было.
— Помоги, Антоша, — попросила она, отдавая Антону мокрое пальто, мокрую шляпу, разувая мокрые, забрызганные грязью туфли. — Устрой, пусть сохнет.
Дождь за окном продолжался без передышки. По железу крыши часто и громко стучали дождевые капли. Казалось, будто все, что скопили дождевые тучи, льется сейчас именно сюда, на их старенький деревянный домик.
Антон взял шляпу, пальто, туфли. Одно повесил, другое разложил. Пусть просыхает! Принес маме шлепанцы и лишь тогда молча протянул ей папину телеграмму.
— От папы?! — встрепенувшись, воскликнула Елена Петровна. — Что ж ты сразу мне не дал, дурачок? Наконец-то!
Но, пробежав телеграмму глазами, она как-то сразу потускнела. Со вздохом заметила вслух:
— Значит, опять задержка…
Потом, прочитав телеграмму снова, и еще раз, и опять, словно недоумевая, сказала:
— Странная телеграмма…
И тут Антон рассказал маме о своей встрече по дороге в бассейн. Увидев дядю Пашу, он был совершенно уверен, что папа приехал. Наверно, уже дома. Из бассейна он спешил домой, ну, прямо как сумасшедший! Ведь еще ни разу не бывало, чтобы папа и Павел Васильевич возвращались из экспедиции порознь. И вдруг вот такая телеграмма!
— Ты, вероятно, обознался. Конечно, это был не Павел Васильевич, — сказала Елена Петровна.
— Но так похож, так похож! Прямо две капли воды…
— И очки?
Кивнув, Антон скруглил пальцы вокруг глаз, показывая, какие очки у Павла Васильевича: «Во-о-о! Настоящие окуляры…»
Но если действительно Павел Васильевич приехал, нужно позвонить ему. Тогда все станет ясным.
Они оба, Антон и мама, начали вспоминать телефон дяди Паши. Но, как назло, телефон ими забыт. Они перебивали друг друга, называли то один номер, то другой и наконец окончательно и полностью запутались. А живет Павел Васильевич хотя и в этом районе, но очень далеко, чуть ли не у Тимирязевского парка.
— А где та папина старая записная книжка? Ну та — растрепанная? — вдруг пришло в голову Антону. — Может, там есть телефон дяди Паши?
Наконец они находят старую папину записную книжку и в ней на букву «И» телефон Павла Васильевича Иннокентьева. Елена Петровна быстро одевается, берет с собой зонтик и бежит к телефону-автомату. Автомат находится на углу Ленинградского проспекта и их переулка.
И тут все становится ясным…
Да, экспедиция действительно вернулась в Москву. Вернулась только сегодня. Нет, Антон не обознался — возле троллейбусной остановки он действительно видел дядю Пашу, именно его, а не кого-нибудь другого. А папа и еще один сотрудник экспедиции остались в Барнауле. Папа лежит в больнице, у него воспаление легких; сотрудник же остался с ним, чтобы папа не был один.
Павел Васильевич, хотя они с папой большие друзья, должен был уехать из Барнаула, потому что именно ему папа поручил доставить в Москву все материалы экспедиций. «Я как раз сию минуту собирался к вам», — сказал по телефону маме Павел Васильевич.
И теперь после разговора с ним мама и Антон обсуждают, что им делать дальше. Но обсуждать, собственно говоря, нечего. Просто Елена Петровна втолковывает сыну, как он должен жить и вести себя, пока она там, в Барнауле, не поставит папу на ноги, чтобы уже вместе с ним вернуться в Москву.
Антон слушал маму и немного досадовал: неужели всего этого он сам не понимает? Уж слишком подробно мама ему обо всем говорит. Что он маленький, что ли?
Пусть мама не беспокоится. Он великолепно справится один. Обедать будет в школе, а полдничать — в бассейновом буфете после тренировки. И уроки у него всегда будут приготовлены. И в школе все будет в порядке. И в бассейне…
Да! Ведь мама еще не знает, он же не успел ей рассказать.
Но Елена Петровна, не вникнув, с озабоченным видом, перебила сына:
— Деньги на расходы кладу сюда. Здесь, я думаю, достаточно. А на всякий случай, если нам с папой придется задержаться, тут еще и запасные деньги… Сюда их кладу.
— Зачем мне столько? Возьми лучше запасные с собой! Вообще ты можешь на меня положиться. Вот посмотришь, все будет хорошо!
Тревога за отца у Антона прошла на следующий же день. Вечером он получил из Барнаула телеграмму. Там было написано, что папе лучше, пусть Антон не скучает. Скоро они, то есть папа и мама, вернутся домой, в Москву.
А новая жизнь, полная свободы, ему начала нравиться: делай что хочешь — никто тебе слова не скажет.
Пойдешь в школу — правильно, так и надо! А пропустишь — твое дело, сам перед собой в ответе.
Можешь есть в школе на обед суп, котлеты, компот, одним словом, все, что там дают, по полной форме. А желаешь — покупай вместо этого пирожные. И опять — ты сам себе хозяин, никто тебе не указчик.
Можешь читать хоть всю ночь напролет и даже в кровати. Красота! Рядом нет мамы, которая в конце концов отнимет у тебя книгу и скажет: «Хватит. Пора спать!»
Можешь не чистить зубов, не умываться.
Можешь просидеть в бассейне до вечера и смотреть, как упражняется в воде твой собственный тренер.
Можешь…
Короче говоря, можно делать все, что душе угодно. Ну и жизнь!
Но прошел день, другой, прошел третий и четвертый, и Антон вдруг почувствовал — свобода свободой, да что-то не так… Вроде бы путаница началась в его жизни. Вкривь и вкось полетели у него дни.
А тут как-то раз он действительно зачитался. Интересная попалась книга — «Три мушкетера». Три мушкетера, а четвертый — вечно веселый и не унывающий д’Артаньян. Страницы летели за страницами. Одни приключения сменялись другими. И Антон уже был не Антоном: д’Артаньян было его имя! Шпага, пистолет, кошелек, полный золотых червонцев, и где-то прекрасная дама, за честь которой он готов драться насмерть…
Утром еле встал. К тому же и будильник с вечера забыл завести. Посмотрел на часы — куда там в школу! Проходит второй урок. Не идти же на третий?
Не торопясь напился чаю. А соседка Людмила Васильевна — ей-то что за дело? — из кухни ворчит:
— Безобразие. Совсем распустился. Завтра напишу матери…
Антон усмехнулся. Показал ей в спину язык: чтобы написать, надо знать адрес! Даже ему, Антону, адрес неизвестен. Ему-то мама велела посылать письма — «Барнаул, главный почтамт, до востребования». А Людмила Васильевна разве знает, куда ей писать?
Если не в школу, надо как-то убить время. В бассейн рано, до тренировки часов пять осталось. Антон отправился было в библиотеку книгу менять, да на дворе носом к носу столкнулся с Валерой Герасимовым, мальчиком из их школы, только из четвертого класса. Во второй смене занимается.
Хоть раньше вместе учились, хоть и на одном дворе живут, Антон с ним не очень-то водился. Так себе парень. Лодырь, второгодник.
Но сегодня от нечего делать Антон остановился и давай с ним болтать. О том о сем. Потом Валерка вздохнул:
— Эх, в киношку бы! Знаешь, какая картина идет в кино «Ленинград»! Закачаешься…
— Пошли, — сказал Антон.
— А деньги?
— Есть, — сказал Антон, сунул руку в карман и побренчал там монетами.
Валерка даже не поверил:
— Неужто сведешь?
— Сведу.
— И мороженым угостишь?
— Могу и мороженым.
Перед сеансом съели по порции. И после кино, выйдя на улицу, снова. На этот раз — по два пломбира.
Потом Валерка заспешил в школу, на занятия. Но Антону все равно в бассейн рановато. Теперь куда?
Пошел в другое кино, посмотрел еще один фильм. И опять за мороженое. Нацелился было взять эскимо на закуску, да вдруг с отвращением отвернулся. Хватит! Ну его, мороженое всякое, пломбиры! Теперь сто лет не возьмет он в рот ничего такого. Противно.
И обедать ему не захотелось. Так и пошел в бассейн, сытый одним лишь мороженым.
