В обед Петька и Мишка из принесенных из дому свинины и картошки сварили себе на костре гуляш. Вернее, варил его я: начистил картошки, нарезал свинины с луком и положил в кастрюлю с водой. Теперь у меня уже был опыт.
У ребят третьей ложки не оказалось, и я ел свой первый трудовой гуляш широкой щепкой с заостренным концом. Лопаточкой я подхватывал картошку, а на острие насаживал мясо.
Петька дал мне большой ломоть хлеба, но я его разделил на две части и одну половинку спрятал под бревна. А из трех широких лопухов, скрепленных между собой тоненькими щепочками, я соорудил плошку, и Петька наполнил ее густым гуляшом - для Владимира Сергеевича.
О нем я помнил все время. Как он там один? Как чувствует себя?
Когда мы, сидя по-турецки вокруг кастрюли, навалились на гуляш, Мишка случайно обернулся, посмотрел вдоль улицы и прошептал:
– Кажись, моя любовь идет! Коляскин!
– А кто, он у вас тут? - спросил я.
– Председатель колхоза, - ответил Петька и стал газеткой обтирать свою ложку.
К нам подходил высокий человек в синей сатиновой рубахе, подпоясанной узким кавказским ремешком. Лицо у него было морщинистое, черное от загара. Он шел быстро и тоненькой хворостинкой охлестывал свои пыльные сапоги.
Мишка и Петька встали. Я тоже.
Коляскин остановился около четырехугольной траншеи и молча осмотрел ее.
– Значит, на точке замерзания? - наконец сказал он.
– Нет, почему же, Иван Спиридонович, - ответил Петька. - Вон мы уж сколько заложили. Сегодня закончим забутовку, а завтра уж цоколь начнем гнать.
– Да что ты меня завтраками кормишь? - вдруг вскипел Коляскин и с силой хлестнул хворостинкой по сапогу. По договору уже клуб должен стоять, а у вас?
– И будет стоять! - сказал Мишка. - Людей вот не хватает.
– А ты что, не знаешь, где люди? В поле! Я вас специально освободил, а вы? То у тетки Евфросиньи на крыше подхалтурили, то у Тимофея сарайку поправили…
– Ну, просит же народ… Мы ведь после работы, - опустил голову Петька.
– Я видел, как после работы. Чуть председатель в район, так они уж пошли налево! И цемент бросили из баржи разгружать?
– Да ладно тебе, Иван Спиридоныч, - попытался улыбнуться Мишка. - Сделаем - сам похвалишь за ударный труд. Вот садитесь с нами обедать.
– Не буду! - сердито сказал Коляскин.
Петька огорченно бросил свою ложку в кастрюлю, и она черенком воткнулась в гуляш.
Председатель повернулся и быстро зашагал от нас.
– Товарищ Коляскин! Товарищ председатель! - крикнул я и побежал за ним.
Иван Спиридонович оглянулся.
– Здравствуйте, - вежливо сказал я. - Вот у вас людей не хватает, возьмите, пожалуйста, меня, а? И у меня еще двое приятелей есть! Они тоже могут!
– А ты сам-то откуда? - прищурив глаза, спросил председатель.
– Из Москвы!
– Из дачников, что ль?
– Да вроде бы, - помялся я. - Мы… в шалаше…
– А-а… слыхал. А какие документы у тебя?
– Могу привезти из дому дневник. Достаточно?
– Если паспорта нет - достаточно. А что умеешь делать? - Иван Спиридонович, пощупал у меня мускулы.
– Да я… куда пошлют!
Председатель усмехнулся и, вертя в воздухе хворостинкой, задумался. Потом сказал: «Идем!» - и пошел обратно к стройплощадке.
– Вот что, вы, работяги! - обратился он к Петьке и Мишке. - Назначаю к вам ученика. Парня не обижать. Ясно? А ты… одним словом, - он повернулся ко мне, - будешь помогать им, что скажут…
Я кивнул головой.
– А на шалашное пропитание, - продолжал он, - я тебе сейчас дам записку, и ты получишь аванс. Картошку там, кислой капусты, огурцов. В общем, с голоду у меня не помрешь. А там под конец - полный расчет…
Когда председатель ушел, Петька хлопнул меня по плечу:
– Вот как у нас люди растут! От горшка два вершка, а уже строительный рабочий.
У меня было очень радостно на душе. Назначение на работу произошло так быстро, словно по мановению волшебной палочки. И даже аванс уже можно получить! Так это на каждые летние каникулы можно в колхоз выезжать! И кормежка будет! Красота!
Под вечер в рогожном куле, который я взял у тети Груни, я нес к Владимиру Сергеевичу из колхозной кладовки мой аванс.
Выдал мне его одноглазый мужичок. Мне казалось, что он в колхозе какой-то большой начальник, а на самом деле это был простой кладовщик. И притом какой-то чудной. Вместо полупудовой гири при взвешивании картошки он поставил пудовую. А отпуская килограмм меду, он ошибся на полкило. Потом, правда, он заметил свою ошибку и набросился на меня за то, что я его не поправил. Но мне, вошедшему со света в полусумрачную кладовую, просто не было видно ни гирь, ни чашек весов.
Выдавая мне квашеную капусту в кочанах и огурцы, он приговаривал:
– Вы небось уж сегодня пировать будете. Ежели что, можете позвать. Я к вашим услугам. А чего это председатель так расщедрился: и на работу поставил, и вот уж продукты, пожалте!
– Строительных рабочих готовит, - ответил я. Мне было противно смотреть на этого человека. И хоть неудобно было себя хвалить, я добавил: - Он почувствовал, что человек хочет по-настоящему работать.
– А я, значит, не хочу? - насторожился одноглазый. А ну-ка клади капусту обратно за оскорбление при служебных обязанностях!
Я выложил из мешка мокрый кочан.
– Вот так! А теперь можешь его взять обратно. И ты не раздражай мои нервы.
Как таких дураков держат на работе, не понимаю. А может быть, это он только со мной так себя ведет, издевается?
Мне очень хотелось размахнуться мешком картошки и трахнуть этому типу по роже. И в правлении он мне помешал, и тут кочевряжится… Но я должен был терпеть. Чуть бы я взбунтовался, он мог закрыть свою кладовку и сказать:
«Зайдете завтра!». А до завтра мы ждать не могли.
По дороге к шалашу со мной произошло еще одно событие.
На узкой тропинке, которая шла через высокую рожь, я встретил Нарика и Гарика. Они словно меня поджидали.
– А ну, постой-ка! - схватил меня за мешок длинноволосый Нарик. - Ты что несешь?
– Картошку, - ответил я и хотел пройти мимо.
– А ты не торопись, - загородил дорогу щуплый Гарик, растопырив руки. - Положи на землю, мы сейчас проверим. На колхозном поле выкопал?
– Я в кладовой получил.
– У Филимона? - спросил Гарик и прикрыл свой левый мышиный глаз.
– У Филимона.
– А где накладная?
– Какая накладная?
– При каждом товаре должен быть документ! - сказал Нарик и дал мне затрещину.
Дело оборачивалось худо. Драться я не мог. На спине у меня лежал мешок, а в правой руке я нес банку с медом.
Я втянул голову в плечи и спросил:
– Двое на одного, да?
Но они меня даже не удостоили ответом. Гарик нахально засунул указательный палец в банку и облизал его.
– Нарька! - вдруг обрадовался он. - Сплошная потрясенка! Ей-богу, мед!
Если бы у меня в руках был тот самый дрын, который мы изготовили для врагов в шалаше, ух и устроил бы я этим типам медовое угощение!
Пусть они вдвоем в конце концов и отдубасили бы меня - один Нарька был в два раза выше меня, - но кому-нибудь я бы все-таки оставил на память фонарь. Я парень был отчаянный. Помирать - так с треском!
А теперь я должен был стоять и смотреть, как эти два На-Гарика (так мы их стали называть чуть позже), отняв у меня банку, макали в нее пальцы и пожирали мой труд.
Я не понимал, в чем дело. Почему они напали на меня? И только когда они вылизали весь мед и забросили банку в рожь, я понял.
Нарик поднес к моему носу кулак и сказал:
– На, понюхай. Чуешь, чем пахнет? Будете Зойку к себе зазывать, сделаем из вас антрекоты с гарниром.
– И студень! - добавил Гарик и тоже поднес кулак к моему носу. - Ультиматум предъявлен, а за остальное пеняйте на себя!
– Мы ее не зазывали, - сказал я, - Она сама к нам приходит.
– А кто ей пишет любовные записочки, как вы там называете… из Кара-Бумбы? - Гарик толкнул - меня плечом и вынул из своего кармана записку Владимира Сергеевича: - «Зоя! Я вас очень прошу, достаньте немножко пенициллина. Я». Это не ваше послание?
Я был поражен: значит, Лешка тоже побывал в их лапах?!
– Вам ясно наше предложение? Вы свободны!
И, получив от Нарика оплеуху, я отправился восвояси. Владимира Сергеевича я застал у костра. Он помешивал кофе. Черно-бурая пена, словно лихо сдвинутый набок берет, лежала на кастрюле.
Под удивленным взглядом Владимир Сергеевича я сбросил на землю мешок и спросил:
– Ну, как себя чувствуете?
– Немножко отпустило… Только слабость, - через силу улыбнулся Владимир Сергеевич. - А это что? - Он указал ложкой на мешок.
– Первый заработок! - сказал я. - Я тут еще немножко гуляшу принес. А Лешка еще не приходил?
– Пришел.
– А где он?
– Твой дружок арестован! Вот такие дела, - бесстрастно сказал Владимир Сергеевич.
– Как арестован?
У меня задрожали коленки.
– А очень просто: схвачен и брошен в кутузку! За темные махинации с фотоаппаратом!
– И он уже сидит?
