Много столбиков с красной пятиконечной звездой оставил за собой дивизион капитана Каблукова. Где-то плакали вдовы и напрасно ждали отцов мальчишки и девчонки. На смену погибшим приходили другие и клялись нерушимой солдатской клятвой отомстить врагу и не дрогнуть в бою, дойти до победы.
И вот наконец Берлин. Всего несколько дней осталось до окончания войны. Но для скольких тысяч бойцов стали они последними днями жизни. Сколько из них не увидело Красного знамени над разбитым фашистским рейхстагом.
Шли последние дни штурма. Над головой и рядом все ревело, грохотало, рушилось, горело от взрывов мин, снарядов, бомб. Капитан Каблуков, в поисках более удобных огневых позиций для своих «катюш», вбежал во двор, заваленный обломками разрушенного дома. Следом — ординарцы. Обследовали нижний этаж. Срезали из автомата притаившегося у окна фашиста с фаустпатроном. Капитану двор понравился. Широкий. И одна стена низкая. Мешать не будет.
— Свиридов! — приказал он. — Аллюр три креста! Живо, чтоб все хозяйство здесь было.
Ординарец скрылся в проломе стены. Второй побежал подыскивать удобный наблюдательный пункт в разбитом доме. Капитан прошелся по двору. За грудой кирпича, у открытого водопроводного люка, уткнувшись головой в розовый от крови кусок штукатурки, лежал маленький солдат в немецкой форме. Рядом валялась пилотка. «Совсем мальчишка, — подумал капитан, глядя на тоненькую птичью шею, худые ноги в грубых, не по росту, сапогах с широкими голенищами. — Совсем птенец. Ему бы учиться. А Гитлер воевать заставил, приказал убивать. Но убили его…»
Капитан задумался. Большие потери понес дивизион в последние дни.
Маленький солдат за его спиной, чуть приподняв голову, осмотрелся. Бесшумно, как ящерица, переполз к обломкам стены, выдернул припрятанный автомат.
— Schmutziges russischen Schwein![1] — задыхаясь от ненависти и упиваясь своей безнаказанностью, выкрикнул гитлеровский выкормыш, и автомат затрясся, выплевывая свинец в спину человеку.
…Очнувшись на двенадцатые сутки во фронтовом госпитале, Каблуков первой увидел Олю. Ее лицо на фоне глубокого майского неба. И, услышал самую чудесную музыку на земле — тишину мирного послевоенного дня.
А потом он стал поправляться. И они поженились.
Шли годы. Давно уже Ивана Николаевича Каблукова называют «товарищ полковник». Его часто переводят из одной воинской части в другую. И Оля, бывший санинструктор, а теперь просто Олимпиада Трифоновна, всегда едет вместе с ним.
И растут у них две дочки — Соня и Клава.
Рано утром к Ренате влетела восторженная Клава:
— Папа приехав! Насовсем! Подарков привез всем…
Ренате хотелось подробнее расспросить подругу про ее папу. Но Клаве не сиделось.
— Я побегу… Я потом еще приду. А то папа все самое интересное пораскажет. — И убежала.
В тот же день, за ужином, Рената спросила:
— Папа, а есть правда?
— Странно, — сказал папа, — а разве ты сомневаешься, что она есть? Разве я или мама тебя обманывали?
— Нет, пап. Я про другое говорю. Вот Клаву обижает Сонька. Сама что-нибудь наделает, а на нее свалит. И мама ее накажет, а Сонька смеется. Говорит: «Если ты меня слушаться не будешь, то хоть разорвись, а тебе никто не поверит». А это не по правде. Ведь Сонька врунья. А Клава хорошая. И Клаву мама наказывает за Соньку. Что ли, так делают?
— Может быть, она слишком верит своей старшей дочери. Или…
— А что сделать, чтоб она поверила, что Клава хорошая? И чтоб Соньке не верила?
— Ну, Ренка. Это дело сложное. Нужно доказать… Ты думаешь, что все видят, кто хороший и кто плохой? В жизни все было бы в сто раз проще, если бы люди знали, кто какой. Плохой сам любому глаза выцарапает, чтобы доказать, что он хороший. Соврет, подлость любую сделает. А хороший ведь подлость не сделает, не соврет, да и вообще стесняется хорошее о себе говорить… Значит, друзья должны защитить…
— Ладно, папа, я защитю!
— Не «защитю», а «защищу», — поправила мама.
— Ну, все равно, пусть все по правде будет! — сказала Рената.
* * *
Поговорить по правде с Клавиной мамой не удалось. Ренату попросту выставили за дверь. А Ренкиной маме Олимпиада сказала:
— И слушать не хочу. Своей занимайтесь! А то она у вас просто уличная девчонка…
Тогда Рената решила поговорить с Клавиным папой и рассказать ему всю правду. Вечером она поджидала полковника у своего подъезда. И только повернулась на минутку, чтобы отогнать серую кошку, которая охотилась за воробьями, как увидела, что Клавин папа уже поднимается по ступенькам крыльца.
— Дя-дя-а! — крикнула Рената.
Он оглянулся, помахал ей рукой и скрылся за дверью.
Рената чуть не заревела от досады. А потом стала думать: «А почему он не подождал? — Еще немного подумала и решила: — Он же военный! А разве полковникам говорят «дядя»! Надо у папки разузнать». И, перешагивая через две ступеньки, заторопилась домой.
Папа помогал маме на кухне чистить картошку. Рената примостилась рядом на корточках:
— Папа, а ты генерала видел?
— Видел, — не поднимая головы, ответил лапа.
— А полковника?
— И полковника.
— И он говорил с тобой?
— Вот чудная. Конечно. Если по делу. И обращаться по форме.
— А как это — по форме?
Отец улыбнулся. Велел принести его фуражку и, став по стойке «смирно», отрапортовал:
— Товарищ каперанг! Глав-старшина Бикбаев по вашему приказанию прибыл!
— Здо́рово, папка! А если не по приказанию?
— Товарищ каперанг. Разрешите обратиться с личной просьбой?! — браво повторил отец.
— Папка! — удивилась Рената. — Ты же говорил, к полковнику. А сам говоришь «пират»?!
— Не пират! А ка-пе-ранг. Это так сокращенно на флоте говорят: капитан первого ранга. А это все равно что полковник. Ну, поняла?
— Еще как поняла, папка! — засмеялась довольная Рената и выскочила из кухни.
— Стоп! А зачем тебе это надо?
Но Рената не слышала папу. Она уже была в комнате и примеряла черные тренировочные штаны, кофточку-матроску. На синий берет прицепила красную пластмассовую звездочку. Покрутилась перед зеркалом и нашла форму в полном порядке…
* * *
Полковник Каблуков, не торопясь, шел по бульвару, отдыхая после трудного дня. Разглядывал акации и тополя, одетые в молодую листву, причудливые облака. Он щурился и прикрывал глаза рукой от солнца. Вдруг кто-то загородил ему дорогу.
— Товарищ полковник, здравствуйте! Разрешите обратиться?!
Перед ним по всем правилам строевого устава стояла черноволосая смуглая девчонка в матроске, держа руку у берета со звездой. Темные глаза смело смотрели на него.
— Пожалуйста, товарищ матрос, — улыбнулся полковник.
— Можно с вами поговорить о Клаве… И как Сонька на нее наговаривает, а мама ей верит. А она не виновата.
— Вольно! — скомандовал полковник. — Давайте-ка лучше присядем на эту скамеечку да поговорим в неофициальной обстановке.
— А матросам можно с полковниками сидеть? — недоверчиво спросила Рената.
— Можно, можно. А потом — я же сам тебя прошу. Я ведь не на службе. А тебя зовут, если не ошибаюсь…
— Рената!
— Точно! Так это о тебе у нас столько разговоров? А скажи мне, Рената, кто тебя научил так вот, по уставу, обращаться?
— Папка. Он был самым главным старшиной на эсминце «Отважном». Только вы не подумайте, это я сама решила. Нужно очень.
— Ну и молодец! Раз нужно — решила сделать. А раз решила — взяла и сделала. Так, что ли?
— Ага. Только я не сразу решила. Я сначала думала долго.
— Так. А знаешь, называй меня просто: дядя Ваня. Ведь так удобней?
— Ага. Дядя Ваня, Клаве совсем плохо жить стало. Плачет она чуть не каждый день… — и Рената рассказала все.
Говорила она долго. Солнце уже зашло. Стало темнеть. Полковник Каблуков сидел молча, прикрыв глаза. Рената даже подумала, что он заснул. Но он, будто подслушав ее мысли, вдруг сказал:
— Нет-нет, Рената. Я не сплю. Я все слышал и теперь думаю, как быть… Вижу, что ты любишь мою Клаву. Ты настоящий товарищ…
Полковник еще немного посидел на скамеечке и резко поднялся:
— Так, морячка, решено! Нечего в долгий ящик откладывать. Идем к нам домой, там все и решится.
Сонька пришла из школы веселая:
— Красота! Нас отпустили на все лето!..
Бросила портфель и отправилась путешествовать по комнатам. Заглянула в холодильник, в кухонный шкаф, в ниши.
— Компотику хочется. Я открою банку.
— А мама не велева. Компот в ховодильнике есть.
— Фу, кислятина! Я хочу из баллончика. Мы возьмем немного. А потом опять закроем. Она и не заметит, — не слушая возражений Клавы, она поддела открывалкой крышку двухлитрового баллона.
