Наташка многозначительно поглядывала на меня: мол, соображаешь?
Я соображала. И еще я думала о том, что хорошо бы устроить такой же допрос Вовке. Ведь он был там и девчонок этих знает. С другой стороны: зачем мне все это надо? Не хватало еще устраивать разборки с парнем, которого я едва знаю, да и вообще вряд ли когда-нибудь еще увижу. Зачем все портить? Мне и так хорошо. Лето неумолимо перевалило за середину, до отъезда оставалось каких-то несчастных пара недель. Так чего же я хочу?
Данька клятвенно пообещал принести сегодня гитару и устроить нам импровизированный концерт. Еще он предложил нам сходить в местную студию, ну, студия – слишком громко сказано. Скорее репетиционное помещение, где стояла аппаратура и где можно было даже что-то записать. Оказывается, местным ансамблем руководил бывший преподаватель Даньки из музыкальной школы. У них сохранились хорошие отношения, вот Данька и договорился прийти поиграть с друзьями, то есть с нами.
Конечно, нам с Наташкой было очень интересно.
– Как раз сегодня вечером студия свободна, – сообщил Данька, – идем?
Разумеется, мы согласились не сговариваясь.
От Наташки мы с ним вышли вместе.
Всю дорогу я изображала из себя рубаху-парня. И когда мы расстались в парке, вздохнула с облегчением.
«Надо оставить все, как есть», – твердила сама себе до самой калитки. Это только летнее приключение, больше – ничего. Я уговаривала себя, объясняла и, почти уговорила. Только одно воспоминание не давало мне покоя: мой зимний сон, темная зелень листьев, блестящие ягоды вишен и мальчик с бархатными глазами…
Вечером мы встретились у клуба, Данька проводил нас с Наташей на второй этаж. Здесь, в довольно просторном помещении с большими окнами, стояла всевозможная аппаратура, о назначении которой я лишь смутно догадывалась. Вовка и Генка уже сидели за пультом и о чем-то увлеченно спорили. С ними был еще один парень, нас представили, оказалось, что он умеет играть на ударных, попросту говоря – барабанить.
Ну и началось. Снова долго настраивали гитары и спорили, кто на какой будет играть. Наташка обнаружила электроорган и страшно заинтересовалась. Короче говоря, все нашли себе занятия, кроме меня.
– Потерпи, – пообещал Данька, – ты будешь главным ценителем.
Но вообще-то они скоро забыли обо мне. Я бродила по студии, натыкалась на углы, рассматривала какие-то громоздкие черные ящики, потом нашла бесхозный микрофон, разобралась с ним, подключила и, от нечего делать, стала напевать «Only you». Я ее неплохо знаю, даже в школе приходилось петь, наша англичанка как-то устроила концерт со всякими сценками, стихами и песенками на английском.
Ну вот, я потихоньку пела, усевшись в уголке. И вдруг поняла, что в студии наступила тишина. Я замолчала, удивленно оглядываясь.
– Ну, что же ты! – крикнул Данька, – давай!
Он начал играть, Вовка подстроил звук. Я пожала плечами и запела сначала.
– Круто! – сказал Данька, когда песенка кончилась. – Ты где-нибудь пела раньше?
– Ну, в хоре. В нашем школьном ансамбле… Потом еще одни знакомые ребята приглашали попеть, но я отказалась.
– Почему?
– Слишком много времени все это отнимает. Этому надо посвятить всю жизнь, а мне что-то не хочется.
– Жаль, я, честно говоря, подумал, что ты занималась вокалом. А еще что-нибудь споешь?
Я вспомнила пару песенок из репертуара «Фабрики звезд», Данька их не знал, но попытался подобрать на ходу. Ему удалось. Наверное, он действительно обладал музыкальным талантом. Потому что подбирал мелодии на удивление быстро и точно. Еще у него была потрясающая музыкальная память. А вот пел он не очень хорошо. К тому же, все портил небольшой речевой дефект. Пока Данька говорил, это даже казалось интересным; но пение не прощает никаких погрешностей. Тот единственный раз, когда мне понравилось, как он поет, был скорее исключением. Просто это было впервые, я была слишком очарована, да к тому же, мы выпили по несколько коктейлей…
Нас прервала строгая тетенька в синем халате. Громыхая связкой ключей, она сказала только одно слово: «Закругляйтесь». И все, и пошла дальше по коридору, хлопая дверями, проверяя, не засели или еще где-нибудь припозднившиеся деятели культуры… Ударник нас отпустил, пообещав, что все выключит и проверит.
Как обычно, мы двинулись в парк. Вовка сбегал за гитарой, мы еще посидели, попели все вместе. Потом пошли провожать Наташку. На обратном пути встретили давешнего ударника, с ним еще каких-то ребят с гитарами. Они только что сошли с электрички, возвращались из города, отыграв концерт. Ребята, хоть и усталые, еще, как говорится, находились под драйвом (не путать с кайфом, ничего общего, хотя кто-то со мной начнет спорить о том, что кайф в драйве и наоборот…). Домой никому не хотелось. Слишком свежими были воспоминания. Мы снова оказались в парке. И здесь уже устроили настоящее выступление для полуночников. Постепенно вокруг нас собрались все припозднившиеся парочки, какая-то подвыпившая компания, где, среди прочих, я узнала Шерхана. Он стоял чуть в стороне и смотрел на меня с грустью. Должно быть, я окончательно поколебала в нем веру в девичью верность.
Я грелась потихоньку в лучах чужой славы. Оказывается, так приятно ощущать свою причастность к тем, кто «делает искусство». Наверное, громко сказано. Но ведь все всегда с чего-то начинали. Легендарные The Beatles – ливерпульская четверка, выходцы из рабочих районов…
Данька был задумчив. Почти не отрываясь, смотрел на меня, его взгляд в темноте казался масляно-влажным, я ощущала его как прикосновение. Странное чувство.
О чем он думал? Не знаю. Мне казалось, что ему захотелось вдруг, чтобы я осталась. Осталась просто, навсегда, стала бы одной из местных девчонок, с которой можно запросто встретиться и поговорить, попеть в парке под гитару…
Расходились мы уже под утро. Меня провожали Генка с Вовкой. Данька ушел с ребятами. Он снова бросил меня, пусть не одну, но бросил же.
С этого момента я перестала что-либо понимать вообще. Моя вспыхнувшая было влюбленность, не найдя, так сказать, пищи для горения, все еще теплилась крохотным синим огоньком, поддерживаемым исключительно моим самомнением, да Данькиными странными выпадами. Наши отношения стали походить на игру в пинг-понг, только очень медленную. И Данька в этой игре явно лидировал, потому что я заняла глухую оборону. Точнее так – мне не хватало опыта, но я никак не хотела признаться себе в этом.
Данька оставался для меня тайной за семью печатями, в то время как я для него не представляла никакой загадки.
Он держал меня на коротком поводке. Потому что я рвалась на свободу, потому что я не понимала, как это: нравится девушка, но ты не провожаешь ее домой каждый вечер, а перепоручаешь это друзьям; говоришь девушке гадости, только для того, чтобы ее позлить, или для того, чтоб снизить ее самооценку?
Как там говорил Вовка: «Не надо становится одной из Данькиных баб?» Да я и не собиралась! В конце концов мне скоро уезжать, лето заканчивается, и как там дальше сложится наша жизнь – неизвестно. Но это – потом! Потом будут другие девушки и парни, другая жизнь с другим ритмом. А сейчас есть мы. Мы могли бы быть вместе, пусть ненадолго, но вместе. Ведь я знаю, чувствую, что небезразлична ему, а он – мне.
Так почему, как только я открываюсь, он смеется?
Но, как только я ухожу, он бежит следом?
Что за странная игра, в которой он всегда на шаг впереди?
Я думала об этом весь день, ну, может, не весь, если учесть, что проснулась я около полудня.
Вечером я решила: ни за что не встречаться сегодня с Данькой. Ни за что!
По телефону сказала, что буду занята и не смогу. Но не тут-то было.
Около восьми часов вечера под окнами раздался свист.
Я долго стояла, спрятавшись за занавеской. Смотрела на Даньку, они о чем-то болтали с Генкой, смеялись, ждали… Вовки с ними не было. Моя затея. Значит, наполовину удалось.
Что ж, теперь дело за мной.
Бабушку просить бесполезно, она врать не станет. Ладно, сама справлюсь. Где бабушкин халат? Вот он.
Напустив на себя весьма удрученный вид, я вышла на крыльцо, путаясь в полах длинного байкового халата.
Данька уставился на меня, как будто видел впервые в жизни.
– Извините, ребята, сегодня никак не могу, – голос у меня был жалобный. Еще бы, пойти-то мне очень хотелось!
– Что с тобой? Женские дела? – Данька ухмыльнулся.
Желание идти с ним мгновенно улетучилось.
– Нет, – простонала я, – мне кажется, у меня на тебя аллергия.
Генка хохотнул.
– Понятно, – констатировал Данька, – мы удаляемся. Я знаю, с женщинами в таком состоянии лучше не спорить.
И он пошел к калитке. Генка еще успел быстро пожать мне руку и пожелать скорейшего выздоровления.
Что это было, ничья?
Выждав полчаса после их ухода, позвонила Вовке.
