Во дворе никого не оказалось.
Пёрышкина с недоумением оглядывалась вокруг. Ведь Пантелей только что был здесь, он просто не мог так быстро исчезнуть!
Но – увы! – его нигде не было видно. Пуст был и пришкольный участок.
Только, как всегда, одиноко торчало на своём месте Пугало, около которого валялся принадлежащий Пантелею, сильно потрёпанный в результате футбольной игры портфель.
Пёрышкина опять печально вздохнула и медленно пошла по участку, поглядывая кругом в поисках Пантелея. Одновременно она по привычке устраняла следы ущерба, нанесённого им окружающей среде.
Так, она умело выпрямила примятые Пантелеем цветы, сложила в аккуратную горку рассыпанные по земле яблоки. Потом вынула из кармашка бинт, который на всякий случай всегда носила с собой, и заботливо забинтовала надломленную яблоневую ветку.
После чего Пёрышкина подобрала сиротливо лежащий портфель и, разочарованно пожав плечами, решила вернуться в школу.
На Пугало Люда Пёрышкина даже и не взглянула. Оно её совсем не интересовало.
И между прочим, совершенно зря! Потому что если бы она повнимательней присмотрелась, то непременно бы заметила, что глаза у Пугала испуганно моргали!
И как ты думаешь, почему?
Думай, думай, всё не так просто, как тебе кажется.
А пока ты думаешь, произошло следующее.
Вдруг глаза у Пугала перестали моргать и округлились от удивления, почти так же, как раньше у Пёрышкиной, на уроке литературы, помнишь? Пугало явно увидело что-то невероятное!
В свою очередь это что-то заметила и сама Пёрышкина. Она остановилась и даже побледнела от негодования.
В окне второго этажа было хорошо видно, как по лестнице поднимается…
Кто по-твоему?
Ну, конечно, он, Пантелей! В том, что это был именно Пантелей, у Пёрышкиной не возникло никаких сомнений, хотя он и был повёрнут к ней спиной. Но она сразу же узнала его по меловому отпечатку ладони на пиджаке.
Пёрышкина возмущённо подпрыгнула и устремилась к школе.
Дверь школы за ней захлопнулась, и пришкольный участок снова остался пуст.
И почти сразу произошло чудо. Хочешь – верь, хочешь – нет! Пугало ожило!
Знаешь, как в игре «замри!» замеревший, как статуя, игрок после команды «отомри!» отмирает? Вот примерно то же самое произошло с Пугалом.
Оно «отмерло», сдвинуло шляпу на затылок и задумчиво почесало лоб.
Теперь, читатель, ты понял в чём дело?
Я уверен, что да. Тут уже тебе должно быть совершенно очевидно, что это вовсе никакое и не Пугало, а сам Пантелей. Как говорится, собственной персоной.
А Пёрышкина тем временем взбежала по лестнице, влетела в опустевший школьный коридор и застала там следующую удивительную картину.
У двери, которая, видимо, только-только захлопнулась, стоял Пантелей с отпечатком ладони на спине. Вся его фигура выражала исключительную заинтересованность тем, что происходило за закрытой дверью класса. Пантелей явно прислушивался к тому, какие звуки долетали оттуда. А звуки доносились очень даже мелодичные. Потому что это был кабинет пения.
Такой интерес к уроку был, конечно, не слишком типичен для Пантелея, но Пёрышкина долго размышлять над этим не стала. Она быстро и почти бесшумно приблизилась к нему и решительно дотронулась рукой до его плеча.
Пантелей обернулся, и…
У Пёрышкиной от неожиданности снова (уже в третий раз!) открылся рот и вытянулось лицо. Потому что, как ты понимаешь, это оказался вовсе не Пантелей, а самое что ни на есть Пугало!
Оно любовно прижимало к себе учебник и застенчиво, даже немножко боязливо смотрело на Пёрышкину.
И Пёрышкина внезапно всё поняла. До неё дошло.
А до тебя?
На всякий случай поясню.
Желание учиться у Пугала оказалось столь велико, что с ним и в самом деле случилось чудо – оно вдруг оказалось способным слезть со своего шеста и прийти в школу.
Пёрышкина, будучи первой ученицей в классе, просто не могла не оценить такое стремление к учёбе. И поскольку она была сторонницей решительных действий, то тут же взяла Пугало под свою опёку.
– Ничего не бойся! – объявила она. – Идём со мной!
И прежде чем Пугало успело сказать хоть слово, Пёрышкина схватила его за руку, распахнула дверь и ввела за собой в класс.
Дверь за ними захлопнулась.
Все бывшие в классе ученики, конечно, тут же перестали петь и с любопытством повернулись к вошедшим. Учительница пения Лора Геннадьевна, сидевшая за пианино, прекратила играть и тоже повернулась.
– Больше не опаздывай, Люда! – сказала она. – А кто это с тобой?
– Это? – на секунду задумалась Пёрышкина. – Это новый ученик. Фамилия Пугалкин. А зовут… зовут его… Стёпа.
– Ну что ж, Стёпа Пугалкин, проходи, садись! – сказала Лора Геннадьевна.
И просиявшее от радости Пугало уселось за парту рядом со своей покровительницей.
А Пантелей в это время одиноко переминался на пришкольном участке. Он совершенно не знал, как ему быть дальше.
Начал накрапывать дождь.
Пантелей смотрел на школьные окна, прислушивался к весёлым голосам, доносившимся со стороны школы, и ему неожиданно стало уж-ж-жасно тоскливо.
Знаешь, о чём он думал?
Никогда не догадаешься. Ведь бывает, что мысли, которые лезут в голову, не имеют никакой прямой связи с тем, что вокруг происходит.
Помнишь вопросы, которые я тебе задавал в самом начале? Ну, насчёт подписи под портретом Пёрышкиной?
Теперь-то ты понимаешь, кто это сделал. Так вот Пантелей почему-то думал, что зря он так поступил. Что Пёрышкина на сама-то деле совсем неплохая. И косички у неё классные! И вообще, никакая она не Людка-дудка, а скорее уж Людка-незабудка.
Так он думал.
В классе же продолжался урок пения.
Пёрышкина по просьбе Лоры Геннадьевны дирижировала, и все подпевали весёлой песне о том, что мечты обязательно сбываются, если мечтать всерьёз, и о том, что в жизни чего только не случается!
Бывает, что и Пугало может стать человеком, если очень хочет учиться, а бывает, что и человек становится пугалом, если он умеет только бездельничать и прогуливать.
Пела Пёрышкина, пело уж-ж-жасно счастливое Пугало, пели ребята, и пел…
Да, да, представь себе, читатель, пел, стоя под дождём, унылый Пантелей. Больше ведь ему ничего не оставалось.
Только почему-то в его исполнении песня приобретала прямо противоположный смысл. Например, если из школы доносилось: «ВСЁ У НАС ИДЁТ НЕПЛОХО!», то Пантелей подхватывал: «ПЛОХО, ПЛОХО!»
Или, скажем, в классе пели: «И ПОЙДЁМ МЫ ТУДА, ГДЕ РАСТЁТ ЛЕБЕДА!..», а Пантелей подхватывал: «БЕДА, БЕДА! ОДНОМУ БЕДА!»
При этом бубенчики на его шляпе печально позвякивали.
К тому же, откуда ни возьмись, прилетел намокший от дождя воробей. Он конечно же принял Пантелея за настоящее Пугало.
А поскольку птицы не раз использовали тулью соломенной шляпы Пугала в качестве гнезда, то воробей преспокойно расположился у Пантелея на голове.
И сколько Пантелей ни пытался прогнать нахального воробья, ничего из этого не вышло. Так что пришлось бедному Пантелею в конце концов примириться с неизбежным.
Так он и стоял под дождём в виде Пугала, с воробьём на голове. Позвякивал бубенчиками на дырявой соломенной шляпе и грустно подпевал весёлой песне, доносившейся из школьных окон.
Вот такая история произошла в городке (извини, в посёлке городского типа!) Зеленогорске.
Хочешь верь, хочешь нет.
В одном городе, состоящем из многоэтажных каменных домов, каким-то чудом сохранился старый деревянный дом. Все остальные деревянные дома уже снесли, а этот почему-то уцелел. Как это случилось, я вам объяснить не могу. Может быть, просто очередь до него не дошла. А может быть, важные чиновники, которые решают судьбы домов, и вообще про него забыли. Теперь уже не разберёшь. Впрочем, и не в этом совсем дело.
А дело в том, что на чердаке этого старого дома как раз и жил домовой Петруша. Причём жил он там с незапамятных времён. А с каких именно, он и сам не помнил, потому что жизнь его была очень однообразна, и один день походил на другой, как две капли воды.
Ночью Петруша пел песни тоненьким, деребезжащим голосом, аккомпанируя себе на весьма сложном инструменте, который он соорудил когда-то из древнего выброшенного абажура, серебряных гитарных струн и поломанного кресла, из которого во все стороны торчали пружины. А утром он засыпал и просыпался уже под самый вечер, когда огненными стрелами брызгали в чердачное окошко уличные фонари.
Петруша садился у окошка и с любопытством разглядывал людей, снующих внизу по улице.
– И чего бегут, чего спешат? – удивлялся он. – Что им нужно? Зачем торопятся?
