Прошло с час. С горы сначала показались ребятишки и девчонки. Они бежали с криками под гору и столпились на камнях у лодки; стояли молча и смотрели. Потом по взвозу вниз затарахтело шесть подвод — две с пристяжками.
Подводы съехали на каменный бечевник. С первой телеги сошел седой старик, надел очки и спросил:
— Кто здесь будет Жеребец?
— Я буду.
— Врешь?
Жеребец заржал…
— Истинно Жеребец. Приказ есть?
— Читай, коль грамотный.
Старик взял приказ, прочел.
— Все правильно. И печать. Ну, что прикажешь, отец командир?
— Ящики в телеги. Лодку на дроги— тройкой в гору. До Усы.
— На переволок, стало быть.
— Да…
— Это дело нам известное. Слушай, ребята, что приказывает советская власть. Делайте.
Красноармейцы с мужиками принялись перегружать из лодки на подводы ящики. Потом мужики распрягли одну пару, загнали в воду длинные дроги, сами зашли в воду, не раздеваясь, и сноровисто посадили моторную лодку вдоль меж слегами дрог. Вытянули на берег. Под борта подложили, чтоб не било и не стучало на камнях, рогожки.
— Трогай. А мы купаться будем.
Максим с Жеребцом разделись на камнях и кинулись в теплую желтоватую воду ласковой Волги. Поплыли на стрежень.
— Ширну мырну — где вымырну? — закричал Жеребец, нырнул, пропал — нет и нет.
Максим испугался: не утонул бы? — и поплыл к берегу. Вдруг под ним вода всколыхнулась, товарищ вынырнул, оседлал Максима:
— Утоплю!
Барахтались, возились, ныряли, гоготали. Чибис над поймой жалостно плачет. Волга— пустыня, как при Ермаке. Поплыли к берегу. Встали на камнях, чтобы обдуло ветерком. Склоняясь за гору, солнце обливало парней горячим светом. А свежо — и зубы стучат у обоих.
Обоз догнали в полугоре. Слева осталась Ермачиха. На околице, огороженной, средь гумен, со свистом машут крыльями высокие шатровые ветрянки. У ворот — воза.
Только-что купались — а жарко стало, потом облились.
По отлогой дороге за лошадьми едва поспеешь.
С высоты шихана открылась даль — влево и вправо покрыли землю шапками шиханы. На излучине Сызрань поблескивает крестами. Впереди внизу — синеет бор. В долине — голубая, опушенная уремою, Уса. За бором гора Лепешка — и над лесом графская светелка.
Спустились к реке. Дроги с лодкой въехали, шурша камышем, в Усу и лодку ссунули в реку. Сгрузили в лодку ящики и отпустили мужиков.
— Счастливого пути, товарищи. Вы того, побережней — усольские сказывали, что колчаковы лодки ходят Волгой.
Солнце спряталось за горы, посеребрив их край. От шиханов набежала тень. Вечер.
Разложенный на берегу костер к сумеркам яснеет. Обедают у огонька. На сошках— чайник. Командир отряда недоволен.
— Чего же это начдив ваш? Тоже пишет приказы, ровно Троцкий: раз-раз-раз — сахару, чаю, карамели. А выходит: цикорий, вобла, куряга…
— Чем богаты, тем и рады, товарищ Жеребец.
— Ну, ладно. Собирай монатки. К темну— нам надо выйти к Молодецкому Кургану.
Собрались. Стучит мотор; на компрессоре, тихим ходом — средь камышей, кудрявых, тальников — то узкими извивами, то средь крутцов разливом под нависшими кустами.
— Вот тут, бывало, Стенька Разин едет, — рассказывает Жеребец, — а сибирские купцы едут с соболями. Сарынь на кичку!..
— Лодка впереди, — говорит Максим…
— Приготовь оружие, ребята… Полный ход.
— Есть, — полный.
— Лодка стой, — кричит Максим.
— Какая лодка — это бударка.
На бударке двое — гребец надрывается в распашных, корщик подгребает кормовым веслом — хотят уйти.
— Лодка, стой!.. Стреляю!
Бударка в камыши. Двое — в солдатской форме — с лодки в воду, схватили весла и на берег в кусты.
Бударка качается, брошенная средь камышей. Жеребец командует:
— Ладушкин. Сымай штаны — давай сюда бударку.
Ладушкин идет бродом, зачалил лодку, подвел и привязал…
— Вот, чай, в кустах шипят те двое. А достать нечем, видно. Должно быть, дезертиры.
Сумерки. Лодка ведет на буксире бударку. Справа нависла желтая громада Молодецкого Кургана — близко Волга.
— Тихий ход. Стоп, — командует Жеребец. Тут мужики поперек Усы всегда сеть ставят на рыбу — рыба-то в Волгу катится с водой.
Смотри вперед. А то запутается винт и невод разорвешь им — рыбу выпустишь, так ругани не оберешься… Смотри — как будут поплавки…
— Вижу!
Поперек розового от заката зеркала реки— цепь поплавков из коринки.
Лодка тихо наплывает. Баграми с обоих бортов осторожно опускают невод и проводят под килем — цепь поплавков всплывает тихо позади.
Ночь накрывает. Где-то в тальниках бухает турецким барабаном выпь… Кулики стрельнули над самой водой…
— Теперь, ребята, забудь, что у нас мотор. Берись за весла — клади в укрючины— чур только, не стучать. Закуривай. Накуривайся. Огня вздувать не дам. Тут самое опасное место! И не шиши и ни гу-гу: молчать!
Покурили, и лодка с тихим плеском весел вышла в Волгу. Подхватила струя и понесла вниз по Волге…
Жеребец правил к левому берегу… Бекет как сторож-столб стоит у выхода Усы. Насупились синие справа горы… Течение под правым берегом подмывает яр…
— Максим, смотри вперед.
— Есть, — тихо ответил Максим.
— Тут есть проран. Пройдем прораном?
— Лодка на трех четвертях сидит[31].
— Пожалуй не пройдем. Стой грести. Молчи. Слышишь, Максим?
— Слышу. Мотор стучит. Снизу. Их. Тут нашей быть не может… Дозорное судно…
— А может прошмыгнем?
— Пускай мотор скорей, — засуетился Ладушкин.
— Я те пущу! Не смей, — тихо остановил Максим.
Стук мотора слышней. Голоса. На Волге в тихий вечер говор слышно с берега на берег. Сейчас из-за рынка вывернется встречное судно.
Жеребец заводит свою лодку к берегу— под самый яр, где подмытый вековой осокорь упал вершиной в Волгу и купает ветви. Вода шумит, играя его листвой.
— Заметят— все равно! Максим, иди на руль. Я приму их на себя… Стой на месте. Держись за дерево! А потом — смотри, что делать.
— Есть!
Жеребец быстро разделся донага, перешагнул в бударку, взял весло, отвязался, оттолкнул и, подгребая, стрелой понесся на средину Волги к низу…
— Ложитесь все, — приказал Максим.
— Зачем это он веслом стучит? — с испугом говорит Степан.
— Затем и стучит, чтоб услыхали, коли не видят…
Из-за рынка показалась длинная моторная лодка.
— «Как щука — должно быть путейский дизелек»[32]—говорит тихо Максим.
Оттуда кто-то сдержанно сказал:
— Ваше благородие! Лодка по левому борту…
Звонко закричал со встречной лодки:
— Эй, лодка, стой! Стоп мотор!
Максим увидел, что Жеребец, не отвечая гребет к средине.
— Стой! Велю стрелять, — кричат со встречного судна.
Нет ответа.
— Огонь! — кричит все также звонко с лодки голос.
Ударил выстрел. Второй. Бударка опрокинулась, плывет вверх дном…
— Батюшки, сшибли Жеребца-то, — высунув за борт голову, говорит Ладушкин.
— Молчи, — шипит Максим, а то вот кокну по башке.
Дозорное судно пустилось на середину Волги догонять бударку, уносимую водой. Настигли.
— Опрокинулся, ваше благородие! — говорит солдат на «дизельке».
И слышен гулкий стук по днищу опрокинутой бударки вымбовкой или наметкой[33].
— Должно утоп. Прикажете, ваше благородие, перевернуть?
— Не надо. Зачем терять напрасно время. Вперед до полного, мотор!
— Есть, вперед до полного.
Качаясь на волнах, плывет вверх дном бударка, уносимая водой.
Дозорное судно пошло вверх полным ходом к луговой стороне. Миновало вдали то место, где упал осокорь, повернуло коренной за рынок. Моторный шум затих.
— Крути мотор — скорей, — тихонько говорит Максим.
— Есть.
— Вперед!
— Есть вперед.
— Жаль парня, — вздохнул Петров, — пропал! А нас-то вызволил…
— Куда ж ты правишь на середку, — сердито говорит Максиму Ладушкин, — еще увидят те.
— Не горячись, товарищ, — тихо, но строго отвечает Максим. — Он встал у рулевого колеса и смотрит вперед…
Уносимая волной впереди видна бударка— попала в суводь, кружится вверх дном.
Лодка настигает ее. Стоп, мотор!
Максим склонился, ухватил бударку, ударил по днищу кулаком. Оттуда тоже будто стук или отзвучье?
— Переверну, Володька?
Максим приподнимает и перевернул бударку… Мелькнуло белое. Отфыркиваясь, встряхнувши волосами, из воды — внезапно Жеребец и лезет в лодку.
Подхватили. Вытащили… Скорее одеваться… Весь дрожит.
