- О, какой негодяй этот Гемерский! Как он ее обманул и обокрал!- возмущался Иошко.- Если кто украдет курицу или гуся, то того сразу же сажают в тюрьму, а такому господину все спускают! Но она, бедняжка, должна подать на него в суд, и он обязан ей все вернуть.
- Конечно, он должен был бы ей все вернуть, но она этого не хочет. Ведь ее не интересуют деньги. Она хочет лишь покоя. Но чтобы он не причинил ей трудностей в отношении мальчика, я написала нашему адвокату насчет драгоценностей и посоветовала пригрозить судом в случае, если он добровольно не отдаст ей сына. Но моя госпожа не должна об этом знать. Адвокатнаш хороший друг, он честный человек, не такой, какого мы имели раньше.
Все, что Иошко услышал от тети Моравец, он, конечно, рассказал дальше. Вскоре все работники знали, что за человек господин Гемерский и что он из себя представляет. Он так низко упал в их глазах, что перестал быть для них господином. Все стали на сторону его жены, жалея ее и желая, чтоб она поскорее получила заверение- черное по белому, что мальчик принадлежит ей и отец на него никаких прав больше не имеет. Все были приветливы и дружелюбны к ней, она же печально и задумчиво ходила в ожидании вестей. Лишь в обществе мальчиков она становилась немного веселей.
Другие жители пастушьей хижины были также часто задумчивы. Они уже считали дни, когда приедет Лезина, отец Палко, чтобы забрать мальчика. Когда Ондрейко сообщил об этом своей мамочке, она побледнела и сильно испугалась. Ей и в голову не приходило, что Палко может когда-нибудь их покинуть, и его отсутствие она не могла себе даже представить. На следующий день Палко провожал ее до хижины. ? Палко,- обратилась она к нему, взяв его за руку,- ты хочешь от нас уехать?
- Да. На следующей неделе приедет мой отец,ответил он серьезно,- Но мы еще несколько дней останемся, чтобы обработать лес, а потом уедем. ? Ты охотно возвращаешься домой, не правда ли?
- Очень охотно,- признался он откровенно.Я уже несколько недель не видел мою мамочку, бабушку, дедушку и других, да и они меня давно не видели. Они будут рады моему возвращению, а я еще больше буду рад, если мы снова будем все вместе. ? Разве тебе не жалко расставаться с твоими товарищами? При одной мысли о разлуке с тобою они уже плачут.
- Конечно, жалко. По дяде Филине я тоже буду тосковать. Я его люблю, как и господина священника Малину. Я так благодарен Господу, что дядя здоров и не болеет. Он может свидетельствовать всем своим знакомым об Иисусе Христе. Но одно меня удручает, тетя: я должен вас покинуть, так и не узнав, как вы поступили по отношению с Иисусом! Вы нас научили таким прекрасным песням. Я всю свою жизнь буду благодарен вам. Вы так чудно пели, подобно ангелу, прилетевшему с небес!
Немного помолчав, Палко добавил:
- Но вы лично не верите тому, о чем пели. И если это мне причиняет боль и огорчение, то насколько больнее это переносит Иисус? Вчера вы нам пели: ?В руках я Иисуса, я у Его груди, навек покой мне дал Он в Своей ко мне любви". Вы так много зла видели в вашей жизни и часто бываете печальными. Иисус мог бы вас утешить. Но если вы позволите Ему уйти, как жители Назарета, то Он уйдет навсегда, и вы Его потеряете и всю жизнь останетесь в одиночестве. Ондрейко сказал мне, что у вас есть отец и что он также принадлежит Иисусу. Также и Ондрейко является овечкой Иисуса; они оба в один прекрасный день пойдут к Иисусу, а вы останетесь одна-одинешенька...
Глаза Палко наполнились слезами.
- Не плачь,- сказала дама растроганно,- я не хочу походить на жителей Назарета. Я охотно пошла бы узким путем, но я его еще не могу найти. Я слишком грешна для того, чтобы быть принятой Богом. Пока мой земной отец меня не простил, я не могу искать Божьего лица.
На этом разговор прекратился. У скамеечки они остановились, увидев совершенно бледную тетю Моравец, шедшую им навстречу,
- Гонец принес телеграмму, пожалуйста, распишитесь в ее получении.
У молодой женщины подкосились ноги. Она опустилась на скамью, подписала бланк и передала его тете. Затем она вскрыла телеграмму. Перед ее глазами все мельтешило. Она протянула мальчику телеграмму:
- Палко, прочитай мне вслух!
И Палко прочитал:- Нью-Йорк. Сажусь на пароход. Еду к вам. Твой любящий отец".
- Действительно ли так написано, Палко?
- Да.
- Ах, мой отец! Мой дорогой отец! Он приедет к нам, он любит меня, и он мне простил! Палко, помоги мне, это слишком много для меня!
Женщина упала на колени, закрыв лицо руками.
Палко же тихо молился:
-Благодарю Тебя, Господь Иисус, что он едет, что ей простил и что он ее любит. Но он еще далеко, а Ты здесь. Когда она у Тебя попросит прощения, Ты ей простишь, ведь Ты ее еще больше любишь. Аминь".
Жизнь и смерть- во власти языка". В словах Палко была жизнь. Женщина поверила, что Иисус действительно был с ними, что Он и к ней пришел. Некогда она от Него бежала, теперь она не хочет больше бежать. О нет! Она сознавала, что согрешила против Него; она сопротивлялась, уйдя от Него на гибельный путь; она Им пренебрегала, когда Он простирал навстречу ей Свои пронзенные руки. Она не хотела петь во славу Ему, ненавидя эти песни. Она желала петь для людей, а они разбили ее сердце. Он же. Которым она пренебрегала, еще раз кротко пришел к ней.
Она не хотела слушать знаменитых проповедников, Он послал ей мальчика-проповедника, и этот мальчик привел ее к ногам доброго Пастыря, и добрый Пастырь принял ее.
Госпожа Славковская молилась по-английски, и Палко не понимал, о чем она молится. Но по ее голосу он слышал, что Господь Иисус был с нею и она беседовала с Ним. Тихо встав, Палко благоговейно удалился с того места, которое теперь принадлежало только Иисусу Христу и ей.
"Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день",- говорит Слово Божие.
И оно верно. В пастушьей хижине никто не знал и не гадал, что завтрашний день принесет им тяжелое заболевание матери Ондрейко. Доктор был весьма озабочен.
Он предполагал, что неожиданное известие о приезде любимого отца так сильно потрясло ее, что она получила нервное потрясение. Лишь Палко и дядя Филина знали, что послужило толчком к этому потрясению и часто молились за больную. Она же никого не узнавала и лежала на кровати, подобно прекрасному сорванному цветку. Напрасно Ондрейко говорил с нею, напрасно гладил и целовал ее. Она его не узнавала, хотя и смотрела на него. Одно только утешало мальчика, что ее лицо, когда она спала или бодрствовала, носило отпечаток радости и счастья. Иногда она пела чудные песни в честь Агнца Божьего, иной разбалладу о кораблекрушении. Так, без каких либо перемен, прошло две недели.
Тем временем вернулся отец Палко и, позаботившись о самых необходимых вещах, снова уехал.
Палко он с собой на этот раз снова не взял. Он знал, что для Ондрейко эта разлука будет тяжела, и не хотел огорчать его. Мальчик так и льнул к своему старшему товарищу, подобно перепуганному птенцу, которого лишили гнезда. Доктор опасался, что он тоже может заболеть, если у него отнимут верного друга, и дядя обещал Лессингу, что лично привезет и доставит мальчика домой, как только даме станет лучше. У Лезина не хватило мужества увезти Палко, так как больная узнавала только его. Всякий раз, когда он ей читал из Библии, она смотрела на него, жадно вслушиваясь в его чтение, и всегда была тиха и счастлива в его присутствии, хотя и не разговаривала с ним.
Между тем из Парижа пришел ответ. Но бедная женщина не знала, что отныне Ондрейко. который с бледным и осунувшимся лицом сидел около нее, всецело принадлежал ей и никто больше не имел на него прав. Она не знала и того, что отец ее благополучно прибыл в Гамбург и в субботу должен быть уже здесь. Печально стоял дядя Филина у постели больной, держа телеграмму, а тетя Моравец горько плакала. ? Что мы будем делать? Ее отец приезжает издалека и ничего не знает о случившемся. Как он среагирует, если узнает, что его телеграмма так потрясла ее и она теперь в таком состоянии? Уже в России врачи говорили, что в один прекрасный день ее нервы не выдержат. Ах, бедняга! Он хотел ее порадовать, и вот как все получилось!
- Все, что Бог допускает, - к лучшему, - ответил Филина. - Не заботьтесь; я встречу его и подготовлю к тому, что его здесь ожидает.
- Дядя Филина, возьми меня с собой встретить дедушку,- просил Ондрейко, когда дядя после обеда собирался идти.
- Я пойду пешком, это для тебя слишком далеко, мой мальчик,- ответил он мягко.- Оставайся около мамочки и жди дедушку здесь. На станции я возьму экипаж, и около восьми часов вечера мы будем на месте. Дядя поцеловал мальчика, и через некоторое время его высокая фигура исчезла в зарослях лесной чащи. Он шел, сокращая дорогу и идя лишь известными ему одному тропинками. И все же это заняло около двух часов, пока он вышел на шоссейную дорогу, которая вела на станцию. Неожиданно он остановился, взглянув на восток, где круто над одной из скал возвышался старый, недавно обновленный крест. Ах, эти воспоминания!.. Ему казалось, будто он снова стоит здесь 19-летним юношей. Его охватило страстное желание подойти ко кресту, опереться на него и посмотреть вниз, на ту тропинку, по которой когда-то ушел Истванько и больше не вернулся. Он ушел с утонувшим кораблем в объятия водной стихии. Дядя Филина не мог противостоять этому желанию. Через несколько секунд он был уже у креста, припав к его подножью. Неописуемые сердечные муки охватили его, как бы желая похитить у него уверенность в прощении грехов. Но вдруг вокруг него будто все запело: Твердо я верю: мой Иисус!
