Николай Николаевич в замешательстве отошел к полке с книгами, тянущейся до потолка. Рядом с полкой висел небольшой, сделанный тушью набросок. Памятник архитектуры. Дом имени Ильича… Отчетливо ли Алеша помнит то далекое лето? Понимает ли он, что раньше они с дедом были чужими? Вопрос не из легких. Они его до сих пор не коснулись ни разу. Что же мальчик ответит Тане?
Алеша выкрикнул всего одно слово:
— Дура! — и резко махнул рукой.
Таня поняла его жест, как приказание немедленно встать с кресла, но никак не могла подняться. Опять «дура»? И на этот раз совершенно всерьез? Сам пунцовый, словно его ошпарили. Похоже, сейчас выставит из квартиры. Ах так! Таня одним прыжком оказалась в передней. Сушка, скатившаяся с колеи, очутилась там же, а Алеша, ринувшийся за Таней, эту сушку с хрустом раздавил каблуком. Даже в этом Таня усмотрела обиду.
Остальное свершилось молниеносно.
— Д-дура, — снова сказал Алеша, начавший вдруг заикаться. — Предупрежд-даю, ес-сли ты еще раз при м-моем деде, — он сделал упор на слове «моем», — скажешь такое…
Таня хотела выяснить, что в ее словах смутило Рязанцевых. Но, глянув в бешеные глаза Алеши, схватила жакет. Так дернула вешалку, что две большие белые панамы удивленно качнулись.
— Куда ты? — опомнился вдруг Алеша. — Я просто вызвал тебя в переднюю, чтоб объяснить… Я хотел не при нем…
Но Тани и след простыл.
С холщовым мешком, полным всяческого добра, Женя Перчихин поднимался по лестнице. Где тут квартира помер семнадцать? Он бодро насвистывал марш, впервые услышанный на теплоходе, в исполнении баяниста Пети Корытина.
— Трам-та-та-там!
Если взглянуть на Женю со стороны, никак не скажешь, что его раздирают сомнения. А они его раздирают. В самом деле, придешь к этим «пытливым» башкам — вообразят, что тебе одному скучно. Не придешь — никогда не узнаешь, почему им вместе так весело.
И вообще, что скажет Савелий Матвеевич, если ты подашься назад? Да и куда назад? Не домой же в конце концов…
— Трам-та-та-там!
Попав в ярко освещенную прихожую, Женя, к великому своему конфузу, узнал, что в квартире, кроме хозяев, еще никого нет. Неужели ввалился первым? Следы растоптанной на полу сушки не подсказали ему, что это не совсем так. Он стоял, готовый навострить лыжи отсюда. Николай Николаевич догадался сказать:
— Вот молодец, что пожаловал загодя. Успеешь осмотреть, что здесь смастерили до тебя.
Алеша принял у Жени поклажу, а тот вразвалочку, как бы нехотя, вошел в комнату, где под интересной деревянной люстрой — созвездием ярких лампочек — был во всю длину раздвинут большой стол. Осмотрелся с подчеркнутым равнодушием, но Николай Николаевич понял: понравилось!
Настороженные хмурые глаза Жени отметили все: и коробку с гвоздями, и клей, и полный стакан кистей, торчащих кверху пушистыми хвостиками. Вон несколько пар ножниц, блюдечки, чтобы разводить краску, раскрытая готовальня, прозрачные угольники и лекала…
Никакая витрина с пирожными и конфетами не манила так к себе. Все в этой комнате говорило: режь, клей, черти, стучи молотком, если требуется… Но… не забывай о порядке! Об этом напоминала тряпка, повешенная на стул, грубая серая бумага, настланная по всему полу под ноги, а также две проволочные корзины. Точно такая корзинка для мусора была у Жени и Анатолия на старой квартире. Теперь ее нет — она портила вид гостиной.
Чудно́ живут эти Рязанцевы… Не то у них своя мастерская, не то читальня… Книги не заперты, и, если верить Алеше, разрешено пользоваться любой. Выбирай хоть в самом дорогом переплете с позолоченным корешком.
Дед не гордый старик, только дотошный. Заставил чуть не носом залезть в каждый макет, разобраться, что из чего изготовлено. Где гипс, где картон, где цветной пластилин. Ну и всякая зелень — папоротник, стебельки брусники, смахивающие на глянцевитые деревца. Если бы Жене удалось смастерить до́ма штуковину, подобную этим, ее бы мама наверняка спустила в мусоропровод: «У нас же люди бывают!»
А разве у Рязанцевых не бывает людей?
— Чем, Женя, ты хотел бы заняться? — спросил Николай Николаевич. — Ничего, что на «ты»? Как со всеми друзьями Алеши.
Женя и не помышлял быть другом Алеши, но все же разрешил говорить себе «ты». Зато что-либо делать решительно отказался.
— У меня руки-крюки. — И скрестил эти самые «крюки» на груди.
Николай Николаевич, упорно не замечая Жениных фокусов, подвел его к плоскому ящику, узорчатые сквозные стенки которого служили оградой диковинному саду. Там вперемежку с зеленью пестрели самые неожиданные предметы.
— Вернемся, Женя, на сто лет назад… Посмотрим, каковы были вкусы московских богачей домовладельцев. Описание этого частного сада мы с ребятами отыскали в книге писателя Загоскина.
Подумаешь, описание… Женя упрямо не замечал текста, выведенного тушью на белом картоне. Потом покосился разок-другой на этот картон. Потом все же прочел:
«…Какое смешение истины с обманом! Вы идете по крытой аллее, в конце ее стоит огромный солдат во всей форме. Не бойтесь — он алебастровый. На небольшой лужайке среди оранжерейных цветов лежит корова… Какая неосторожность! Успокойтесь — она глиняная. Вот китайский домик, греческий храм, готическая башня, крестьянская изба, гуси, павлины и т. п.»…
Хитрющий Алешин дед произнес как бы в пространство:
— Пришлось повозиться и с храмами и с гусями. Зато и веселья хватало! — Он преспокойно сдавил Женины плечи. — Что бы такое тебе поручить?
Женя рад был возможности помастерить. Но не сдался. Затряс вытянутой, как огурец, головой.
— От меня толку не ждите. Взялся доставить мешок, на том и конец.
Между прочим, было время, когда его руки-крюки справлялись с работенкой не хуже других. В Сокольниках Женя — вам в это трудно поверить! — покою не знал от соседей: «Подправь… Помоги… Взгляни-ка, сынок, плитка перегорела».
Теперь кончено. Теперь от него не ждите добра. Он так и предупреждает:
— Зашел, и все. Ваших занятий касаться не собираюсь.
— А мы и не просим! — вспыхивает Алеша, помалкивавший до этой минуты.
Он бы с радостью проучил этого ввалившегося в чужой дом бездельника и драчуна. Разумеется, драчуна! Достаточно взглянуть на его разукрашенную физиономию. Просто обидно, что Таня вечно возится с этим типом. Хлопочет, заступается… Из-за него готова с другими рассориться. Вообще какой-то ужасный вечер! После дурацкой ссоры, после ухода Тани началось объяснение с дедом, причем и старый и малый старательно обходили вопрос, которого так неловко коснулась Таня. И опять же причиной всему был Перчихин! Алеша бурчит:
— Не хочешь — не надо.
Николай Николаевич думает по-другому. Он поспешно уводит строптивого гостя в соседнюю комнату. Там на окне макет Артека с бирюзовым клочком моря. А на откинутой крышке доживающего свой век облупленного фанерованного бюро раскинулся великолепный город-сад, созданный секцией «А» «Клуба пытливых».
— Это мы заглянули в будущее, — улыбается старик архитектор. — Немало трудов поглотило сие сооружение.
Словно бы нехотя, Женя начинает разглядывать город-сад. Сквозь пышную зелень просвечивают уютные жилые дома, красуются клубы, театры, дворцы… Заходи куда хочешь, все — твое! На открытых местах — стадионы, зеркальные водоемы. Ровная как стрела магистраль, а вокруг множество ярких дорожек, вьющихся среди рощ, населенных, как вдруг явственно чудится Жене, голосистыми птицами.
Плохо ли? Но Женя, пожав плечами, повертывается на каблуке.
— Подумаешь!.. Взяли пейзажного стиля, добавили регулярного…
Николай Николаевич, смеясь, покачивает крупной, наголо обритой головой.
— Ого, какие вы все образованные! Кстати, Женя, ты хоть сколько-нибудь представляешь себе, какими станут в будущем вышки для телепередач, как они, по-твоему, должны выглядеть? Давай пороемся вместе в мешке. Сможешь ты смастерить красивую телевышку? Мы водрузим ее на вершину холма.
Предложение подходящее, но откуда этот хитрый старик разузнал, что Женя среди мальчишек в Сокольниках числился чуть ли не первым искусником по изготовлению разных забавных вещиц? Конечно, только в Сокольниках, пока у него был сарай, а в сарае — ворох припасов. Пока не считалось, что он всем и всегда мешает…
Телевышку можно смастерить в две минуты. Можно подсказать архитектору и другие интересные штуки. Вряд ли он откажется от площадки-аэродрома; в метке для этого найдется полированная дощечка. А что, если сделать подвесную дорогу, сверкающую на весь макет? Жаль, что выставка на носу, можно бы много чего придумать…
— Ну-ка, что у нас тут в наличии?
Забыв о своем намерении не клевать ни на какие приманки. Женя стал деловито рыться в «богатствах» — так он с раннего детства называл все, что мало ценилось взрослыми, но могло пригодиться для ребячьих поделок. Когда-то это были камешки, светящиеся слюдой, или замусоленные пестрые фантики, потом более интересные вещи.
