— Алька, — сказал он своему брату, пятилетнему мальчишке, — а ну-ка, тащи сюда пылесос! Сейчас встряхнём её — и птичка страшно красивая будет!
Алик пошевелил в раздумье бровями и спросил:
— А почему орёл страшным будет?
— Кто тебе сказал, что страшным? Я говорю — красивым.
— А как это: и страшным будет и красивым?
— Ну, страшно красивым, — покровительственно сказал Юра, — это значит — ужасно красивым. Понял?
— Нет, — чистосердечно признался Алик.
— Подрастёшь — поймёшь, — сказал Юра и включил пылесос. — Будем птиц в классе проходить — этот орёл нам поможет. Наглядным экспонатом будет. Тогда уж никто не схватит двоечки.
— А ты вообще хватал двойки? — спросил Алик.
— Хватал, — ответил Юра. — У меня по русскому языку бывает иногда.
— Юра, а что значит «хватать двойки»? Они что, эти двойки, разве убегают?
— Вот учудил! — усмехнулся Юра. — Кто бы их хватал, если бы они убегали? Их педагоги ставят. А схватить двойку — это значит не выучить урока. Ясно? — Юра осмотрел чучело и добавил: — Ну, приступаем к работе! Вот сейчас мы тут отчекрыжим, — забормотал он, — а тут мы гвоздь загоним.
— А что такое «отчекрыжим»? — удивился Алик.
— Ну, это всё равно что отпилим, — деловито объяснил Юра.
Тогда Алик сказал:
— Юра, дай мне что-нибудь поделать. Хоть какую-нибудь ногу прикрепить.
— Не дам — испортишь! — сказал Юра и вдруг толкнул ногой вислоухого Бобика, который попытался зубами ухватить орла за крыло: — А ну, пошёл вон!..
Вскоре птица была почти как живая. Она распластала тёмно-бурые крылья и, казалось, хотела вылететь в окно.
Оставалось только приколотить подставку. И вдруг Юра вспомнил, что ему надо сбегать в булочную, пока она не закрылась на обед.
— Слушай, Алька, — сказал он, — ты будешь здесь? Я сейчас: в булочную и через минуту обратно! А чтоб не скучно было, присобачь вот эту штуку. — И Юра пальцем указал на орла, хотя имел в виду подставку для него.
— Пожалуйста! — охотно согласился Алик и удивлённо спросил: — А он тебе уже больше не нужен?
Но Юра не обратил внимания на этот вопрос. Он выскочил на улицу, купил хлеба и минут через десять вернулся домой.
Он вошёл во двор и остолбенел. По двору бегал Бобик и, вцепившись в крыло зубами, волочил за собой орла. За ним, смеясь, носился Алик и кричал:
— Присобачил! Присобачил!
Ребята из третьего отряда гуляли по лесу и вышли к полю, на котором торчал столбик с надписью: «Сельскохозяйственная опытная станция». А на краю поля стоял трактор, и тракториста нигде не было. Тогда Колька Пташкин залез на трактор и сел за руль. И вдруг трактор завёлся и поехал. Тут все закричали:
— Ура-а! Молодец, Колька!
А Колька вдруг как завопит:
— Ой, ребята, спасите! Остановите!
— А ты ж его сам заводил, сам и останавливай! — закричали пионеры.
— А я его не заводил! — отвечает Колька. — Он без меня поехал.
— Нет, этого не может быть! — кричат ребята и бегут рядом с Колькой.
— Честное слово! Ой, мама, я на дерево еду!
Но, странное дело, трактор около дерева вдруг сам сбавил ход, взял чуть правее и объехал его.
А потом к ребятам прибежал тракторист. Это он изобрёл такой трактор без тракториста. Этот человек сидел на краю поля и один, с помощью радиоприборов, управлял сразу пятью машинами: заводил тракторы, останавливал их и пахал!
— Эх ты! — сказали ребята Кольке и посмеялись: — «Ой, мамочка, спаси»!
— А я специально маму звал, — гордо сказал Колька, — чтобы она посмотрела, как я за рулём сижу!
Таня живёт в тайге, на прииске «Петушок». А её школа находится в двух километрах от дома, в большом посёлке. Вот они вдвоём с Шуркой и ходят каждый день туда и обратно.
Как-то раз поселковый сторож им сказал, что в округе появилась волчья стая. Но ребята ему не поверили: откуда тут волки, когда кругом строительство?
Но однажды Шурка не пошёл с Таней из школы домой. Сказал, что остаётся ночевать в посёлке. Сказал и смотрит: а не побоится ли девчонка одна идти через тайгу?
Но Таня не струсила и пошла.
Вот идёт, идёт она, а самой очень боязно. И вдруг видит впереди два зелёных огонька!
«Волки!» — подумала девочка и, остановившись, зажгла карманный фонарик. Постояла она так минут пять (сердце прямо в пятки ушло!), а потом глядит — зелёные огоньки исчезли.
И вскоре она пришла к своему дому.
На следующий вечер Шурка также остался в посёлке. Сказал, что хочет сходить в кино. А Таня опять пошла одна. И только она подошла к лесу, глядит, а на дороге стоит что-то чёрное. «Опять волк! Что делать?» У неё от страха прямо ноги: не идут.
А потом она как задаст стрекача! Прибегает в посёлок к сторожу и просит у него самую злую собаку — Полкана! А сторож и говорит: «Да плюнь ты, дочка, на этих волков! Оставайся в посёлке!» А девочка отвечает: «Нет, не плюну! У меня, говорит, одно подозрение есть!»
И вот дошли они со сторожем до оврага, глядят — на дорогу из леса опять что-то тёмное выбирается. Не то волк, не то медведь. Идёт вразвалку, медленно. И глаза горят.
Тут девочка как крикнет:
— Полкан, взять!
А Полкану только этого и надо — кинулся вперёд!
И вдруг волк как завопит по-человечьи:
— Ой, Танька! Это я, Шурка! Полкан, не сметь!
Таня подбегает, и вот те раз — Шурка! А вокруг него кошка как угорелая носится. А Полкан — за ней.
— Слушай, как ты сюда попал? — спрашивает Таня Шурку.
А он отвечает:
— Это я тебя с кошкой нарочно волками пугал. Хотел узнать, трусиха ты или нет.
— Эх ты! — сказала Таня. — Придумал бы что-нибудь другое… А то волки! Этих волков и за двести километров отсюда не сыщешь — все от наших экскаваторов и бульдозеров поразбежались!
В общем, Шурка сам себя наказал. Его Полкан за руку укусил, и доктор поэтому прописал ему уколы от бешенства.
Однажды второй класс «Б» с учительницей ходил на экскурсию на автомобильный завод. Здесь из разных деталей на главном конвейере собирались автомашины. Сначала бегут по конвейеру колёса, крылья, моторы, и над ними рабочие стоят. А в конце цеха, глядь — уже новенький самосвал! Вот ходили ребята по цеху, а потом узнают: Витька Харитонов пропал.
— Витька, Витька! — закричали они.
А он вдруг выходит из-за станка и говорит:
— Ну, чего орёте?
— А где ты был? — спрашивают ребята. — Мы волновались!
— А тут и волноваться нечего — я гайку завинчивал. Мне один знакомый рабочий позволил!
И вдруг ребята глядят — около них сходит с конвейера новенький автомобиль, и Витька показывает на колесо:
— Вот тут моя гайка!
Ребята сначала ему не поверили, а потом попросили рабочего, чтоб он дал им завинтить по гайке.
— Значит, помогать хотите? — спросил рабочий. — Тогда становитесь в очередь! — и дал ребятам гаечный ключ.
И каждый ученик завинтил по гайке на колесе.
В детстве я частенько слыхал, как мама говорила отцу:
— И что ты за человек! Ну ладно, я понимаю — ты занят, ни в кино, ни в театр не ходишь. Но хоть бы один раз догадался принести мне что-нибудь хорошее — ну, духи, что ли. Мне и самой нетрудно купить, но так хочется, чтобы ты подарил…
Отец преподавал в педагогическом институте географию. Дома, как мне казалось, он читал всегда одну и ту же толстую книгу. Он поднимал широкое доброе лицо, хватался за курчавые чёрные волосы и, глядя перед собой, шептал:
— Ой, убегу когда-нибудь на Мадагаскар! Убегу!
— Ну и беги, — отвечала мама. — Может быть, ты там перевоспитаешься.
Но однажды он пришёл домой сияющий и довольный.
— Ну-с, теперь, кажется, в точку попал. Вынимай! — сказал он и протянул маме портфель. — Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души…
Мама радостно поцеловала отца, зачем-то подняла меня на руки и, покружив на месте, нараспев сказала:
— Посмотрим! Посмотрим, что наш папка принёс!
Она осторожно положила портфель на стол и раскрыла его.
— И зачем ты это принёс?! — ужаснулась мама. — На что мне тройной одеколон? Бреюсь я, что ли? Ребёнок какой-то…
В глазах у неё, как мне показалось, заблестели слёзы, пузатая бутылка тройного одеколона дрогнула в руках и жалобно булькнула. Мне стало очень жалко маму.
Тогда я понял, что мы с отцом найдём общий язык. Он ребёнок, как сказала мама, и я ребёнок. И я стал к нему приставать:
— Пап, купи мне золотую рыбку, а? Мне уже не хочется с Козьмой Прутковичем играть. Он царапается.
Пушистый толстый кот Козьма Пруткович, как его называл отец, был игривый и хитрый. Садились завтракать — он первый впрыгивал на стул и лапой пытался зацепить бутерброд. На угрозы шипел, как змея, и опять тянулся. И вообще он казался мне таинственным. В тёмных углах под кроватями и шкафами у него были какие-то свои дела, он насторожённо заглядывал в щёлки и мяукал, будто вызывал кого-то из-под пола.
