— На, испей водицы, Митя… Испей, сынок…
Митя протянул руку, открыл глаза и вздрогнул от неожиданности. Может, и это ему привиделось?
Рядом с койкой стоял товарищ Чапаев.
«Теперь ты настоящий боец!»
Довольно долго просидел товарищ Чапаев возле Мити, а Мите показалось, будто пролетело всего несколько минут.
Говорили о разных делах. Говорил, правда, всё больше товарищ Чапаев, а Митя только улыбался.
— Вот погоди, теперь война скоро кончится. Недолго ей осталось… Скоро всех белых прогоним, — близко наклонившись к Мите, говорил Чапаев.
— А прогоним? — тихо спросил Митя.
— Обязательно прогоним! По-другому и быть не может. Всех прогоним, кто будет мешать нам новую жизнь строить. А как прогоним разных буржуев, капиталистов да богачей, так и заживём! Ребята все будут учиться. Ты учиться хочешь?
— Хочу! Только я лучше хочу быть… храбрым…
— А разве ты не храбрый? Ты, брат, храбрый.
— Я, как вы, хочу быть…
Чапаев улыбнулся, а потом задумчиво сказал:
— Насчёт храбрости я так думаю, браток: когда знаешь, за какое дело свою жизнь отдаёшь, когда знаешь, за что борешься, тогда храбрость бывает такая, что никто тебя не остановит, и будешь ты драться из последних своих человеческих сил. Так-то вот, Митюха… Понял?
— Понял… — ответил Митя, и глаза у него заблестели.
— А учиться ты обязательно будешь. Все у нас будут учиться — так товарищ Ленин сказал. А что товарищ Ленин говорит, всё правда и всё будет обязательно. Думаешь, мне неохота учиться? Вот послали меня в Москву, в академию учиться…
— Знаю, — сказал Митя.
— А не пришлось… Не до ученья, когда враг со всех концов наползает. Воевать приходится, а не учиться. Зато вы все, ребятишки, будете учёными, жить будете по-хорошему, вольно, весело… Вот за то и воюем теперь, Митя.
На прощанье Чапаев крепко пожал исхудавшую Митину руку и проговорил:
— Завтра тебя в Саратов отправят! Я велел.
— Зачем в Саратов? — испугался Митя. — Я не хочу в Саратов.
— Чудак! Ну чего забоялся? В Саратове больницы получше, скорее тебя вылечат.
— Меня и здесь скоро вылечат.
Чапаев провёл ладонью по Митиной стриженой голове.
— Ну, в Саратов не хочешь — ладно. Здесь скорей выздоравливай. А поправишься — в ординарцы к себе возьму.
Сердце у Чапаёнка заколотилось от радости. Даже весь лоб покрылся испариной.
— А подрасти как же? — прошептал он. — До ординарца подрасти надо?
— Ничего… Теперь ты вырос, теперь ты настоящий боец!
Только не пришлось Мите стать ординарцем товарища Чапаева.
Рана у него заживала медленно, плохо, и когда чапаевцы двинулись снова в поход, через прикаспийские степи, на город Гурьев, Митя всё ещё находился в лазарете, и доктор даже приблизительно не мог сказать, когда он будет здоров и сможет вернуться в строй.
Прошло около двух месяцев. Наступил сентябрь. Солнце палило горячо. Несмотря на осень, было душно и жарко, как летом.
Чапаёнок понемногу поправлялся. И вот наконец наступил замечательный дёнь: доктор сказал, что Митя совсем здоров и может хоть завтра отправляться на передовые позиции, к себе в часть.
Не бежал, а летел Митя вверх по лестнице из кабинета врача к себе в палату.
— Дядя Тимошенко! Дядя Тимошенко! — крикнул он маленькому забинтованному пулемётчику, соседу по койке. — Дядя Тимошенко! Хоть сегодня, хоть завтра в часть! Слышишь? Хоть сегодня, хоть завтра…
Но маленький пулемётчик не засмеялся ему в ответ, не похлопал по плечу, не порадовался вместе с ним.
Маленький пулемётчик сидел на койке, обхватив руками голову. Он даже не глянул на него.
— Дядя Тимошенко… — сразу стихнув, прошептал Митя и заглянул ему в лицо.
По щекам пулемётчика текли слёзы. Он плакал.
— Дядя Тимошенко… что с тобой?
И тогда Митя услыхал страшную весть, полученную только что с фронта, из города Лбищенска, где находился штаб Чапаевской дивизии.
Неспокойный, хмурый был Чапаев в ту ночь, на пятое сентября. Допоздна всё ходил из угла в угол, всё думал тревожную думу.
Ровно бы нечего тревожиться. Высылали разведку. Ничего нового разведчики не показали: нет поблизости врага. И воздушная разведка ничего не обнаружила.
Ровно бы можно спать спокойно. Но тревога мучила и грызла Чапаева. Не слишком ли спокойно вокруг? Хитёр, увёртлив враг.
Эх, будь бы сейчас с ним Фурманов, его любимый военный комиссар! Вдвоём, может, и разглядели бы, что неладно вокруг.
Но нет возле него комиссара. Отозвал его товарищ Фрунзе на другой фронт. А нынешний, новый, Павел Степанович Батурин, — с ним ещё не подружились, не расскажешь ему, что залегло на сердце. Да и в обстановке пока мало разбирается.
Нет, слишком всё спокойно, не бывает такого на войне.
«Завтра чуть свет во все концы разошлю разведку», — решил Чапаев; с этим и лёг спать. Но даже во сне лицо его было озабоченным, и глубокая морщина разрезала лоб.
Когда далеко на окраине Лбищенска раздались первые глухие выстрелы, Чапаев сразу вскочил, рука привычно дёрнулась к нагану.
— Петька!
А Петя уже на ногах. Одним махом — и возле Чапаева.
— Беляки?
Мимо окон, заслоняя и тучи, и луну, уже мелькнули чёрные тени врагов.
— По коням! — крикнул Чапаев, кинулся к выходу, растворил дверь и с крыльца увидел: с гиканьем, свистом, с дикими выкриками носились враги по улицам Лбищенска. Они рубили, кололи, давили конями… Сверкали в свете луны клинки шашек.
Бой сразу охватил весь город.
С небольшой горсткой бойцов Чапаев добрался до Соборной площади. Здесь находились боевые припасы и пулемёты.
Четыре часа длился бой за Лбищенск. Четыре часа горстка храбрецов дралась, защищая город.
Вот, если бы здесь была вся Чапаевская дивизия! Но здесь был только штаб и его небольшая охрана. Что они могли сделать против многочисленного врага?
— Ничего, ничего, ребята! Мы им покажем! Мы им ещё дадим ходу! Только до утра продержаться… Только бы ещё самую малость… — подбадривал бойцов Чапаев, пулю за пулей посылая по врагу. — А там с Батуриным, с комиссаром, свяжемся, тогда пойдёт дело!
Не знал Чапаев, что комиссар его, Павел Степанович Батурин, был на соседней улице. С небольшой группой бойцов оборонялся он из последних сил, подбодряя изнемогавших людей такими же словами: «Не робейте, не робейте, товарищи! До утра продержимся, а там соединимся с главными силами, с Чапаевым…».
Когда наступило утро, и те и другие увидели себя со всех сторон окружёнными врагом.
К утру Чапаев был ранен в руку. Боль мешала ему стрелять.
А кольцо врагов стягивалось всё плотнее, всё туже. Один за другим падали мёртвыми его верные боевые товарищи, верные спутники трудных походов, жестоких боёв и великолепных побед.
— Отходить надо! — приказал Чапаев. — К реке. Может, пробьёмся на тот берег.
От дома к дому, позади плетней, хоронясь за сараями, деревьями, отходили они к реке.
А уж у Чапаева ранена голова и силы убывают с каждым шагом.
Крут и обрывист берег Урал-реки. С глухим шумом посыпался песок из-под ног.
Их осталось уже немного — всего несколько человек. И Пётр Исаев среди них.
Всё ближе и ближе глубокие воды реки. Но пули и здесь догоняют их.
— Плыви, Чапаев! Плыви, Василь Иваныч!.. — сказал Петя, подводя Чапаева к воде.
Отличный пловец Василий Иванович Чапаев, замечательный пловец…
Когда Петя глянул на реку, Чапай уже был на середине.
— Доплывёт! — прошептал Петя. — Не может быть, чтобы не доплыл…
Но когда он оглянулся на Чапая ещё раз, уже никого не было на воде. Только расходились круги…
Узнав о гибели Чапаева, Митя снова тяжело и надолго заболел. Прошло много недель, пока он поднялся с постели, начал ходить по палате и широким коридорам больницы.
Однажды он сидел у окна и печально смотрел на белые, занесённые снегом дома и улицы, на холодное серое небо, на вороньё, с карканьем летающее над колокольней.
Вдруг санитарка громко сказала:
— Этот, что ли? Тут у нас только один и есть мальчонка.
Митя обернулся. В дверях палаты стоял однорукий кашевар Федосей Михалыч:
— Митя! Митюха!..
— Дядя Федосей!
Бывают же в жизни такие хорошие минуты — встреча старых боевых друзей.
Дядя Федосей рассказал Мите, как он прослышал о его ранении и долго не мог дознаться, где, в каком городе он лежит в госпитале. А когда хлопцы ему сказали, он собрался и поехал.
— В этакую даль занесло… Разве скоро доберёшься! А теперь, Митюха, закусывай, на дорогу сил набирай — и поехали.
— Куда? — удивился Митя.
— В деревню. Тебя моя старуха ждёт не дождётся. Я ей уж давно посулил: привезу тебе внучонка-чапаёнка. Вот и одёжку тебе прислала. Гляди-ка, и валенки, и рукавицы, и ещё тут много всего есть…
