Я встала посреди комнаты на колени и стала рассказывать им историю, показывая каждую картинку, причем говорила я разными голосами, рычала, и крякала, и трещала. Я была так поглощена этим занятием, что не услышала, как Мелисса потопала в туалет. Но она меня услышала.
– Ты орешь как настоящий псих, – сказала она, всовывая голову в дверь. И тут же завопила: – Ты что делаешь?! Разбросала свои отвратительные старые игрушки по всей моей комнате!
– Теперь это и моя комната. Я просто рассказывала им сказку. Им было скучно сидеть в коробке.
– Ты сама тупое чудовище! Положи их назад! – потребовала Мелисса, собирая все игрушки подряд и запихивая их в коробку вверх ногами.
– Прекрати! Ты делаешь им больно!
– Не дури. Как им может быть больно? Это же только старые тряпки и пластик. И скажи на милость, это что такое? – Мелисса схватила бедняжку Перси и уставилась на него. – А я-то не могла понять, куда это пропала щетка для волос – повсюду ее искала. И вот она. Смотри, что ты с ней сделала – она же совершенно грязная!
– Теперь это мой дикобраз.
– Нет, это моя щетка для волос. – И Мелисса схватила Перси и стала отрывать маленькое мягкое тельце от его иголочек.
– Перестань, ты делаешь ему ужасно больно! – закричала я и попыталась остановить ее.
– Не смей ко мне прикасаться! Нам запрещено драться, и тебе это известно, – сказала Мелисса.
– Известно, но мне все равно, – и я толкнула ее.
Это был всего лишь легонький толчок, но Мелисса согнулась и, потеряв равновесие, упала на попу. При этом она задрала голову – и увидела Полли, которая пыталась усесться на покосившейся люстре.
– Ой, нет! Ты сломала мою люстру! Ты ненавистная свинья! – завыла Мелисса. – Мам! Мам, смотри – видишь, что наделала Марти!
– Ты подлая сплетница, – сказала я.
Я надеялась, что мама слишком занята, чтобы прийти и заниматься расследованием. Напрасно надеялась.
– Девочки, что там у вас? – сердито крикнула мама и вошла в нашу комнату. – Снова воюете? – спросила она. – Марти, скажи на милость, во что ты играешь? Я же просила, чтобы ты держала все свои старые игрушки в этих коробках, пока папа не повесит полки.
– Что ж, я теперь даже и поиграть не могу?
– Конечно можешь – но играй с каждым зверем по отдельности.
– Мам, смотри! – Мелисса со значением показала наверх.
Мама посмотрела.
– Ох, Марти, у меня от тебя начинает кружиться голова, – вздохнула она.
– Она сломала люстру! – захныкала Мелисса. – Она сделала это нарочно.
– Нет, не нарочно! Просто Полли хотела куда-то присесть, – объяснила я.
– Перестаньте кричать, – сказала Мама. – Обе сидите здесь, пока я не принесу кухонную стремянку.
– Ты уже разрушила мою комнату, – шипела Мелисса.
– А ты разрушила всю мою жизнь, – ответила я.
– Ты портишь все на свете, – сказала Мелисса, выпихивая ногой бедного Бэйзила с черного ворсистого ковра.
– Не смей его бить! Ты делаешь ему больно!
– Он не живой, это чучело, сделанное из старых колготок, и выглядит оно ужасно.
– А он думает, что это ты выглядишь ужасно, и он презирает тебя. Ты уж следи, чтобы он не выполз среди ночи, и не обвился вокруг твоей шеи, и не задушил тебя до смерти! – Я решила ее напугать.
– Ага, и ему лучше бы последить, чтобы я не взяла экстраострую бритву и не отрезала его глупую голову, – сказала Мелисса.
Мама, запыхавшись, притащила кухонную стремянку, взобралась по ней, отцепила Полли и поправила люстру.
– Ну вот! – сказала она. – Мелисса, все в порядке. Люстра цела, ее просто нужно было выпрямить.
– Видишь! – сказала я.
– Но ты никогда не должна класть своего попугая на лампу, – сказала мама, спускаясь со стремянки.
– А я никуда ее и не клала, она сама взлетела, – ответила я, протягивая руку за Полли. Но мама мне ее не отдала.
– Перестань наконец выдумывать. Ты уже слишком большая для всех этих глупых игр. И запомни: класть какую бы то ни было игрушку около лампочки опасно. Лампы очень сильно нагреваются. Твоя несчастная попугаиха могла получить ожог. И даже мог бы начаться пожар, – сказал мама.
– Ой, нет! Я ей больше не позволю приближаться к лампе. – Я забрала у мамы Полли и стала укачивать ее на руках.
– А пока положи всех зверей обратно в коробки и помоги нам с Мелиссой шить ваши подушки, – попросила мама.
Я не хотела шить эти дурацкие подушки, но мама настояла. Она дала мне большой кусок черного бархата и показала, как сшивать бока.
– Это очень просто, – сказала мама. – Посмотри, как аккуратно делает Мелисса.
Наклоняясь, чтобы рассмотреть костюм мака, я показала Мелиссе язык. А потом стала шить. Это было ужасно скучно – но до тех пор, пока черный бархат не зашевелился и я не догадалась, что он превращается в огромного круглого черного медведя. Я не могла сделать ему нормальные руки, ноги и голову, но из кусочка красного ситца пришила медведю малюсенькие глазки, нос и рот, так что у него, по крайней мере, появилось лицо.
Конечно, я заняла верхнюю кровать. Я поселила там Уилму-кита, Бэйзила и половину Перси. Я хотела поселить там всех, но Попрыгунчик занимал чересчур много места, лошади были слишком жесткими, а Полли меня клевала.
Мелисса со своей Бэйбой заняла нижнюю кровать. Она делала вид, что уже такая взрослая и утонченная, и насмехалась над моими животными, но сама каждую ночь укладывала к себе в кровать детскую тряпичную куклу. Кукла теперь на самом деле была как тряпка, ее когда-то розовое лицо из полотенца пожелтело от возраста. Весь день Мелисса прятала Бэйбу под подушкой и вынимала ее только к ночи, потому что кукла нужна была ей для того, чтобы заснуть. Мелисса не очень-то хотела оставаться ночевать у подруг, потому что не могла взять с собой Бэйбу – над ней стали бы смеяться.
Мама пыталась заставить Мелиссу выбросить Бэйбу. И однажды Мелисса даже сделала это – то есть просто положила куклу в мусорный бак, – но в середине ночи она стала плакать, и папе пришлось выйти на улицу в халате и в тапочках и спасти Бэйбу до того, как приедет мусоровоз.
Мама и папа пришли в нашу комнату поцеловать нас на ночь. Папа поцеловал и Уилму, и Бэйзила, и половину Перси. Он поцеловал бы и Бэйбу, но Мелисса прятала ее под одеялом. Никто не знал, что Бэйба там. Кроме меня.
– Спокойной ночи, девочки. Хороших снов, – сказала мама.
– Спите, детки, крепко, клопов я запер в клетку! – сказал папа. У нас не было клопов. Он просто валял дурака. Они погасили свет и вышли, как будто мы малыши и сейчас же заснем. Но мы с Мелиссой и не думали засыпать.
– Ненавижу эту двухэтажную кровать! В ней так тесно, – прошипела Мелисса, ворочаясь в постели.
– Здесь полно места, – сказала я, помолчав. – Только для худых.
– Ты хочешь сказать, что я толстая? – в ужасе воскликнула Мелисса.
Я ухмыльнулась. Мелисса нисколечко не толстая, но боится, что может такой стать. Она часто с тревогой рассматривает себя в зеркале, втягивая живот и корча дурацкие рожи, чтобы щеки казались впалыми.
– Я ни капельки не толстая. Мама сказала, что ты не должна называть меня толстой. У меня из-за тебя расстроится желудок. Я ей все скажу, если ты не прекратишь, – сказала Мелисса.
– Знаешь, есть один тип людей, которых я ненавижу и презираю больше всех, – это ябеды, – сказала я. – У ябеды у синицы язычок загорится, собачонки ее облают, а потом искусают.
– Жалкий глупый стишок. Ты прям как младенец, – фыркнула Мелисса.
– Но я не прячу под одеялом свою куколку, – не осталась в долгу я.
– А я и не прячу, я просто никак не могу правильно уложить одеяло на этой дурацкой кровати, – сказала Мелисса, поворачиваясь.
– Лежи спокойно, ты меня трясешь. Еще перевернешь, если будешь так крутиться, – предупредила я.
Мелисса тут же замерла.
– А кровать не может опрокинуться по-настоящему? – спросила она.
– Может. Один раз, когда я пыталась попрыгать на верхней кровати, она вся очень опасно наклонилась.
– Вот удивила так удивила! Конечно, в таком случае кровать должна опрокинуться. Чего же в этом неожиданного – она такая неустойчивая, да еще если и прыгать как обезьяна.
– Хотела бы я иметь обезьяну. Э-э-эх, Могучая Марта могла бы в джунглях превратиться в Могучую Обезьяну, отрастить прекрасный длинный хвост и качаться с ветки на ветку.
– Да, и еще вы с ней могли бы отрастить себе эти неприличные красные попки, – не удержалась Мелисса.
– Замолкни. Да, Могучая Марта в самой глубине джунглей прокладывает себе путь через заросли. Там обжигающая жара, ее жалят москиты, но она даже не вздрагивает. Она шагает вперед в своих конверсах, но тут вдруг она что-то слышит.
– Что?
– Шшшш, она прислушивается! Она слышит какое-то шур-шур-шур. Что-то придвигается к ней, ближе, ближе. Птицы перестали чирикать, все звери спрятались, потому что идет что-то.
– Что?
