Тихонько удаляясь от берега, он сначала держал согнутые в локтях руки перед грудью, потом мягко подпрыгнул, нырнул с головой, и тут же выскочил по грудь из воды. Поплыл Мурад неторопливо, уверенно и старательно отмеряя локтями голубой сатин моря. Голова маленького пловца долго мелькала в перекатных волнах, будто кланяясь кому-то в складках синевы. Но вот мокрые кудряшки вспыхнули на солнце последний раз и померкли. Мурад слился с морем, а вскоре самая высокая волна, скрывшая его из глаз, докатилась до берега и улеглась около Васьки чистоплеском, ничего не сказав о дружке. Озабоченный Шабан прикинул: когда пробьют склянки в порту, Мурад уже будет на середине пролива. Так загадывал сам Мурад, мудруя над неразлучным компасом. Ваське нравилась эта загадочность, но караулить рубашку все равно было скучно.
И как на зло - вокруг все делалось с какой-то нетерпимой, воскресной замедленностью и тянучкой. Наконец-то в порту будто звякнула медная бутыль. Густой звук, словно шлепок... Вторая и третья нашлепка. Эти "склянки" были до того отчетливо зримы, что Ваське почудились пролетающие над головой медяшки. Ему очень хотелось, чтобы утробный бой морских часов услышал Мурад и не считал себя одиноким.
Васька Шабан знал, что Мурад не вернется, не добившись своего. И побаивался. Голубую, выгоревшую на плечиках добела рубашку с потертым воротничком, оставленную другом, Васька простирнул, разгладил на коленке и расстелил на чистом песке, закрепив по уголкам камешками.
Попозже стали подходить ребята. Они направлялись за каменную косу, где водились породистые раки, и зазывали с собой Ваську. Тот плутовато мямлил что-то про наказ матери не убегать далеко, отнекивался. Шабан хотел сохранить в тайне уговор с Мурадом, но быстро проболтался. Какой тут поднялся галдеж! Одни завидовали интернатскому кудряшу, хвалили за смелость, а другие осуждали.
- Опять поплыл без спросу?
- Ты очень много спрашиваешь!
- Правильный парень Мурад.
- Завидки берут - зенки дерут! Если бы не цыпки на ногах, и если бы мамка была чужая, как у него, я бы тоже.. А то мамку жалко.
- Мамсик... Тюфяк. В герои собрался!
- И ты не больно рвешься на Кара-Ада.
- Опоздал я... Поплыл бы с Мурадом.
- Слышь, Филька, а ты догоняй!
С вонючим ночным фонарем, в порыжелых керзовых сапогах и с бляшками высохшего ила на пилотке подошел, хромая, кособокий бакенщик. Увидев рубашку на песке, Фалалей Кийко оживился.
- Утоп кто? - спросил он с интересом. Не доверяя солнцу, он стал фонарем подсвечивать, размахивать им как кадилом, словно подзывая утопленника. - Год нынче негожий, бедственный. По-местному змеиным зовется. У нас и без того разномастного дерьма невпроворот. Давно сосунок нырнул? Поди, на край света унесло.
- Кого, дядя Кийко, ищете? - не понял Васька. - Буек унесло?
Кийко снял грязную шлычку и вытер свою пунцовую лысину, покрытую с боков золотистым пушком.
- Мне все равно - кого искать. Хотя бы и тебя, красноперый! - вздумал пошутить Кийко, - Лишь бы мерочку форматную снять и обрядить... Чья такая хорошенькая рубашечка!
- Он... Мурад оставил, - Васька подхватил и спрятал рубашку за спину. - Скоро вернется.
- На остров подался?
- К своей цели... Он такое задумал!
- На бакен курс взял?
- По компасу.
Встревоженный чем-то Кийко поставил фонарь, обнюхал мокрые от керосина пальцы и чихнул.
- Вот и не верь себе! Когда плыл от бакена, что-то слышал, но думал - почудилось. Мурадом, говоришь, зовут этого блажного! Значит, молчок... Если что - притяну в свидетели к упокойному.
Стреляя глазенками, ребята отпрянули от горящего днем фонаря, но не переставали наблюдать за бакенщиком. Исполнительный и во всем исправный Фалалей Кийко сходил на пристань за багром, снял сапоги. Чертыхаясь, на цыпочках попрыгал по мокрому песку, сел в лодку и поплыл куда-то вдоль берега.
Обступив Ваську Шабана, ребята долго молчали, забыв про раков и бычков. Никто не знал, что делать.
- Ждать и обязательно думать про Мурадку... Ему легче будет, - сказал тогда Васька Шабан. Ребята послушались и начали думать про то, чтобы у Мурада голова ле закружилась, ноги не свела судорога и чтоб Кийко не зацепил его багром.
А волны бежали все быстрее и быстрее, ветер становился напористей, круче; пройдоха ветер и звонкие цимбалы волн уже знали обо всем, что происходило около острова, но как будто не решались первыми поведать об этом. Мальчишки Бекдуза никогда не робели перед морем, а сейчас притихли, начали беспокоиться.
В порту несколько раз отбивали склянки. Мурад не иначе должен быть уже на острове. Много времени прошло, как он уплыл, и как утром навестил их бакенщик Фалалей Кийко. Помня уговор, Васька Шабан в какой уж раз стал искать условного сигнала, но в это время между белых кружевных грядок волн показался черный носатый ялик бакенщика. Сухопарый Кийко сидел на корме и торопливо греб веслом, словно помешивая в миске ложкой. Правил он осторожно, как видно, в лодке что-то вез... Всевидящие, быстрые чайки с плачем провожали черную лодку до берега. Их острые, с изломом крылья, напоминающие бумеранг, мелькнули над притихшей стайкой ребятишек, и вдруг когтистые кликуши сизыми молнийка-ми взвились над берегом и унеслись к маяку.
Деловитый Кийко загремел цепью от якоря и бросил весло. Лодка закачалась на волнах и повернулась к берегу бортом. Под ее днищем захрустел песок. Когда Кийко опустился на дно лодки и согнулся, то ребята, глядя на его костлявую в прыщах спину, отхлынули к железным сваям... И только Васька Шабан, прижимая к груди рубашку, пошел навстречу Мурадке, которого Кийко вынес из черного челна и положил на постель из высохших морских водорослей. Лежал маленький следопыт со сжатыми кулаками, головой к острову, с полуоткрытым левым глазом, смотревшим на Ваську с немым вопросом: "Опять не веришь, Шабан?" Васька подошел ближе и ему показалось, что губы у Мурадки вдруг зашевелились, как будто он хотел сказать что-то ему... одному.
- Шкраба возьми, - услышал Васька леденящий голос Фалалея Кийко. - Сварить можно. Лобастенький...
Васька увидел в кудряшках Мурада шевелящегося, глазастого краба.
- Дядя Фалалей! - закричал Васька. - До болятка зацарапает!..
- Не больно ему. Отмучился.
- Не-ет!.. обманываешь, дядька Кийко! Он встанет, побежит. Мурадка, не лежи так!..
Обтерев руки пилоткой и обнюхав пальцы, Кийко закурил.
- Беги к людям, - сказал он сердито. - Чтоб упокоить.
- Нельзя ему лежать! Верните его обратно... к себе! Море все больше ярилось, с плачем метались чайки, а с нахмуренного севера грозился бедами штормовой ветер. Девятая, самая огромная и ходовая волна, дотянулась до неподвижного Мурада, отыскала противного, кособокого краба и метнула его в плавующую у берега траву.
- Лишку хлебнул, сосунок! Откачивал я его. Не помогает, - Кийко снял с толстой, раздвоенной заячьей губы крошки табака, повторил уже спокойнее и страшнее. - Извести людей. Успокоился...
- Нельзя ему так, скоро нам в школу!.. - захлебываясь от слез, закричал Васька и уткнулся в выстиранную и скомканную рубашку. Не оглядываясь, он бросился к поселку.
Волны тихонько дотягивались до Мурада, тормошили, звали с собой.
- Когда ни умирать, все одно день терять, - рассуждал Фалалей Кийко сам с собой. Оглядываясь на остров, он выволок лодку на берег и стал натягивать сапоги с железными угольниками и торчащими из голенищ ушками.
Повернувшись в сторону поселка, Кийко увидел бегущую голенастую девушку в голубом. Словно чего-то испугавшись, он попятился с сапогом в руке к морю, намереваясь сесть в лодку. Но тут же спохватился Делать этого нельзя. Он вернулся к утопленнику.
Ничего не видя перед собой, кроме лежащего на зализанном волнами песке кудрявого голыша со вздутым животиком, Нина добежала до воды и почему-то приблизилась к Мураду со стороны моря. Подняла его на руки и начала тормошить.
- Когда это?.. - спросила она оторопевшего Фалалея Кийко, который едва расслышал ее тихий голос, хотя Нина смотрела на него в упор.
- Нынче, стало быть! - с большим затруднением ответил он на простенький вопрос. - Я его извлек...
- Когда? - тем же вопросом Нина заставила невозмутимого Кийко вздрогнуть и отойти от утопленника.
- Гольтепу с утра видел... Потом по делам плавал. На обратном курсе я его и извлек...
С нескрываемой брезгливостью Нина взглянула на губастое, желтоватое лицо Фалалея с каким-то липким, елейным лоском, и наклонилась к Мурадику. Растерла ему грудь, положила боком к себе на колено и принялась разводить вялые, безжизненные руки. Ребятишки осмелели, по одиночке вылезли из своей засады и окружили девушку. Продолжая мучить и тормошить неподвижное, но все еще розоватое тело Мурада, Нина быстро всем нашла работу: одного послала в порт за пресной водой и брезентом; другого направила к сторожихе с водокачки за нашатырным спиртом, а Ваську попросила поддерживать Мураду голову, отгонять мух и вытирать с губ зеленую пену.
