Предложение найти ее брошенную сестру пришло ему в голову спонтанно. Он убеждал себя, что просто использует возможность закинуть очередной крючок, услуга за услугу. Но ведь на самом деле Ольга и так делала все, что он просил, его никто не обязывал идти на столь личные услуги.
Ольга искала в его взгляде хоть какие-то нотки личного участия. Она не понимала, что происходит.
— А что, ты сможешь найти ее? Она где-то далеко.
— Я не могу ничего обещать. Но могу попытаться.
Она нервно забарабанила пальцами по столу, потом потерла кончик носа.
— И что это даст? Я ведь не смогу ей даже в глаза посмотреть.
— Если найдется, тогда и решишь, что с этим делать. А пока у тебя выбора нет, как я понимаю. Разве что мучить мать.
— Почему мучить? Ты считаешь, она не сделала ничего плохого?
— А мне откуда знать? Свечку не держал, обстоятельств не знаю. Тебе решать.
— Чепуха. У отказа от ребенка не может быть обстоятельств. Это нельзя прощать.
— Парик и мантию одолжить?
— Что?
— Ну раз ты на кресло судьи забралась, парик и мантия тебе нужны.
— Не знаю, что мне нужно, но уж точно не твои подколы. Можешь помочь — помоги, нет — закончим разговор.
Он опять смеялся. И опять одними глазами.
— Я попытаюсь, договорились?
Он поймал себя на мысли, что не хочет ничего обещать. В том, что найти ребенка возможно, он не сомневался. Мир тесен, а документация в архивах охраняется чутко. Но когда человек говорит «обещаю», он как бы берет на себя обязательства в одностороннем порядке. Ничего не требуя взамен. А если говорит «договорились», то подразумевает какие-то обязательства и с другой стороны. Он хотел, пусть даже и подспудно, чтобы Ольга не могла исчезнуть из его поля зрения просто так. Он хотел прикрепить к ней тонкий поводок и знать, что может потянуть его и притянуть ее ближе.
Димыча в кои веки вызвали на ковер. А все из-за электронной почты.
— Ты же должен знать, почему так происходит? Что мы можем сделать, чтобы избежать просматривания нашей почты? Это же твои прямые обязанности!!!
Калахан шумел и злился. До этого его хорошенько вздрючили из Парижа, указав, что таким образом деятельность их организации находится под большим риском, и что это вообще немыслимо, и что он должен жаловаться правительству. Где свобода слова, в конце концов? Где хваленая демократия этой страны? Кто задерживает их сообщения?
Димыч пообещал подумать, но на самом деле знал, что от него ничего не зависит.
— Что они от меня хотят? — пожимал он плечами. — Что, я против системы?
Ольга хмыкнула:
— Можно подумать, у них на Западе нет просмотра почты. Демократы, ага.
— Просто у них система слежки более совершенная, никто и не замечает. А наши, как всегда, так топорно работают, что стыдно.
При этом Димыч абсолютно не переживал. Он вообще был такой — не нервный. Знал, что все в конце концов становится на свои места и переживать почем зря не стоит.
— Вот знал бы, с кем поговорить, так дал бы совет, как проще все сделать. Так и так имеют доступ ко всей нашей интернет-активности, так лучше делать это, не нервируя начальство.
Ольга скрыла улыбку. Про Калахана Димыч ничего не знал, но, как выясняется, мыслил он примерно так же, как и она. Она подумала, что можно попросить Дениса решить эту проблему. Жалко Димку — ни за что взбучку получает.
— Да ладно, не переживай. Обойдется как-нибудь. А я тут подала на три вакантные позиции.
— И куда?
— В Папуа, Восточный Тимор и Самоа.
— Ничего себе! — присвистнул Димка. — Край Земли. Почему именно туда?
— Хочется в эту часть света. Интересно.
— Пляжи, кокосы и прочее?
— И это тоже. И вообще — там должно быть красиво.
— А чего попроще не могла выбрать? Поспокойнее хотя бы.
— Мне Калахан сказал начинать с маленьких стран, куда больше никто не захочет поехать. Иначе шансов очень мало. В следующем месяце я поеду на тренинг, до этого сдам он-лайн тестирование. Если все пройдет нормально, я уже могу считать себя подготовленной к первому этапу. Следующие будут зависеть от направления.
Димыч щелкнул пальцами.
— Молодец. Состарюсь и буду рассказывать потомкам, что знал тебя лично.
— Чепуха.
Она довольно рассмеялась. Что ни говори, а приятно осознавать, что все идет по плану.
Только встречи с отцом все больше расстраивали ее. Он говорил, что мать часто болеет. Давил на жалость, и ему это удавалось. Ольга не поддавалась. Прерывала эти разговоры. С тех пор как Денис пообещал отыскать маминого ребенка, в ней поселился подспудный страх. А что будет, если он найдет ее? Захочет ли она ее видеть? Что она ей скажет? Как искупит вину матери? Хватит ли сил признаться? Она, должно быть, ее возненавидит. А может, она уже и так знает о ее существовании и не хочет иметь с ней ничего общего? Может, ее опекунша все ей рассказала и именно поэтому она скрывается от матери? А вдруг она вообще живет по соседству и строит планы мести? Ольга пыталась увидеть себя на ее месте, но это удавалось с трудом. Единственное, что она могла представить более или менее отчетливо, так это отсутствие каких-либо положительных эмоций по отношению к семье, занявшей ее место.
Вместе со страхом поселилась и надежда, что это может переломить ее судьбу. Она не могла отделаться от мысли, что мать настолько очернила свою душу, свою судьбу, что это обязательно скажется и на Ольге. Она боялась, что жизнь накажет ее, что заставит искупить чужие грехи. Все-таки мать. А если отыскать девочку и как-то добиться ее прощения, она сможет жить спокойно, без страха и боли. Наивное желание, но хоть какая-то зацепка в этом хаосе.
Димыч замечал, что она все больше и больше замыкается в себе, живет своей жизнью, уходит по вечерам, запирается в комнате. Отдаление было неизбежно, но ему было немного грустно наблюдать, что это происходит так стремительно. Они перестали спать вместе. Несколько раз она сослалась на головную боль и усталость, после близость сама не инициировала, и он тоже не начинал. Отношения превратились в чисто дружеские, но даже дружба, казалось, вот-вот превратится в отношения «привет — привет». Он знал, что этот момент неизбежен. Но оттянуть его было не в Димкиных силах. Ревность, вспыхивающая, когда видел из окна подвозившего ее мужчину, иногда так сильно накрывала его, что было даже удивительно. Ведь он всегда был уверен, что они расстанутся легко. А вот поди ж ты… Оказалось больно. Особенно больно было помогать ей переезжать на новую квартиру.
— Зачем тебе-то это надо? — спросил Родионов в ответ на ее просьбу решить проблему с задержкой почты.
— Жалко друга. Он-то не виноват. А могут и уволить.
— Это тот, с которым ты живешь?
— Да. Он мой друг, не более.
— А я разве об этом спрашивал?
Она поджала губы. Не спрашивал, но ей захотелось уточнить.
— Твоя личная жизнь меня не интересует.
— А зачем ты мне это повторяешь уже в который раз?
Он промолчал. Один — один.
— Так что, можно как-то устроить нормализацию скорости переписки?
— Это не моя компетенция. Но я передам ребятам, возможно, с ним кто-нибудь встретится и обсудит этот вопрос.
— Спасибо.
— Не за что.
— А я уезжаю скоро в Амстердам. На тренинг.
— Что, уже получила заветное место?
— Еще нет. Но, похоже, все идет к этому. Подала в Самоа, Тимор и Папуа. Подождем, посмотрим, что получится. С твоей подачи я им столько сведений предоставила и столько связей наладила, что они в полном восторге, и, думаю, с рекомендациями не будет проблем.
Родионов нахмурился. Он знал, что она уезжает, и это напрягало его. Планы надо корректировать. Они имели на Ольгу совсем другие виды. Что-то она торопится, он еще не все подготовил, что было необходимо.
— А почему ты хмуришься?
— Да так. Почему ты выбрала именно эти страны?
— Какие были вакансии, такие и выбрала. В парижский офис не подала, потому что нереально.
— Хм, ясно. А почему со мной не посоветовалась?
— А что, должна?
Ее брови взметнулись от возмущения и удивления.
— По-моему, этого не было в нашем уговоре. Я птица вольная. Надеюсь, ты и твои друзья не станете ставить мне палки в колеса. Дайте мне спокойно уехать. Ведь я вам помогала, теперь ваша очередь. Просто не мешайте.
— А вдруг я имею на это личные причины?
— Какие?
— Ты мне здесь нужна. — И, помолчав, добавил: — Как сотрудник.
Она не нашлась что ответить. Смотрела на него во все глаза и впитывала его взгляд. Ну, скажи, умоляла она мысленно. Скажи же, что же ты все вокруг да около ходишь! Что ты за мужик такой — видишь, что женщина практически в твоих руках, а все тянешь, в гордость играешь. Все первого шага ждешь. Мечешься между долгом службы и сердцем. И меня терзаешь. А я не железная, между прочим. А ты все молчишь.
