Мы постояли около дверей и пошли назад на Алтайские. По дороге нам повстречалась кучка песталоцев с удочками и сачками.
— Эй, пионеры! — крикнул один. — А барабан-то куда дели?
— Их разогнали, — прогнусавил другой. — А то воздух портили.
— Я вам испорчу! — крикнул я, выбегая вперёд. — Давно битые не были? Заелись за лето?
Песталоцы побежали, удочки затряслись над ними. Мы, не разговаривая, угрюмо двигались по Алтайской. Вдруг из-за угла выскочил Кешка. Он тащил в руках большую корзинку с картошкой. Увидев нас, Кешка остановился на мостках и, чуть не пританцовывая, закричал тонким голосом:
— Что, пионеры несчастные? Наша взяла! Выставили вас из сада-то! Нажгли мы вас!
— Ну-ну, — отвечал Сашка, — закрой поддувало!
— Распатронили вас, — верещал Кешка. — Так и надо!
Мы молча прошли мимо. Кешка ещё что-то прокричал и бросил нам вдогонку картошку.
— И откуда только они всё узнали? — сказал Сашка. — И радуются-то как… Точно мы и верно враги всем какие были…
— Рано обрадовались, — отвечал я. — Вот возьмём завтра и отберём у голубятников наши флажки. А то они совсем зарвались.
И на другой день мы не пошли в губком узнавать, когда сбор, не надели пионерских костюмов.
Мы решили во что бы то ни стало добыть наши флажки.
С утра я много работал: мыл полы дома, поливал огород, подмёл дворик. Мать была очень довольна. Она сказала:
— Давно бы пора вам отдых дать… Забарабанились совсем.
Вечером мы собрались на улице перед моим домом и сговорились, как выручить наши флажки.
— Можно так, — сказал Сашка. — Придём, пойдём сразу к Женькиному бате и скажем. Он велит отдать…
— Выдумал! — ответил я. — Да раньше чем ты до бати дойдёшь, тебя Женька излупит. Надо просто выследить, подглядеть, а потом потихоньку забраться да и вытащить флажки. Что мы, в самом деле, не следопыты, что ли?
— Ну что ж, можно и так, — согласился Сашка.
А подглядим из сада мясоедовского, что рядом с Женькиным двором, — предложил Ванька. — Там дырка сзади есть… я знаю…
Мы тронулись на разведку. Действительно, в мясоедовский сад вела хорошая лазейка. Мы осторожно отодвинули одну доску и по очереди пролезли в сад.
— Тише, братцы. Ещё увидят — заругают. Попадёт из-за них, из-за голубятников проклятых, — шептал Сашка.
— А вдруг их нету на дворе-то?
— Ну! Наверно, дома. Куда им боле-то?
— Наверно, голубей гоняют, гады проклятые. Заодно посмотрим.
Мы говорили задыхаясь, шёпотом и пробирались по боковой стене, где росла высокая, грубая крапива и огромные лопухи. Крапива щипала ляжки, но нам было некогда слюнить пузыри.
Мы присели прямо в крапиву, в мокроватые лопухи и, зажмурив один глаз, стали смотреть на Женькин двор через щёлочки в заборе. Как давно мы не были на этом дворе!
Мне показалось почему-то, — может быть, оттого, что наступали сумерки, — что двор стал гораздо меньше. Вот сарайчик, где Женькин отец возился с овчинами для барнаулок. За сарайчиком была маленькая лужайка. Вот растрескавшаяся старая бочка из-под рассола. Вот козлы, где пилят дрова.
На траве кое-где валялись белые голубиные перышки, — наверно, ребята только недавно кончили гонять голубей. Мы сидели довольно долго. Стали затекать ноги.
— Не видно никого, — прошептал Ванька.
— За сарайчиком, наверно… Слышишь, голос как будто Женькин…
Мы прислушались. Верно, были слышны голоса. Они приближались. Ребята как будто пели что-то… Даже что-то знакомое… Потом мы услышали Женькин голос: «Ро-овней строй», и ребята снова запели.
— Что это? — прошептал Ванька и поглядел на меня выпученными глазами. — Слышишь? Нашу поют… пионерскую…
Мы опять насторожились.
И верно, ребята пели:
Над Советскою Россией
Ветер клич наш пронесёт.
Я даже задохнулся и так прижался лицом к доскам, что занозил нос.
А на двор из-за сарайчика вышли пимокаты — жультрестовцы, голубятники, наши бывшие приятели.
Их было пятеро. Впереди шёл Женька, за ним Кешка и Мотька, и за Мотькой двое братишек Кешки. Они маршировали гуськом, и каждый нёс на плече наш красный патрульный флажок.
Сбоку ахнул и упал в крапиву Сашка. Я тихо сел на землю, и лопух пискнул подо мной.
Потом мы опять кинулись к щёлочкам, не веря своим глазам. Голубятники, наши враги, играли… в пионеров. Они маршировали вокруг козел, и Женька командовал: «Направо! Налево. Ровней шаг!»
— А, вот они где! — раздался вдруг противный голос за нашими спинами. — Вот кто у меня яблоки ворует! Ну берегись!..
Это был сам Мясоедов, страшный, злой мужик.
Мы вскочили как по команде и, даже не обернувшись, бросились к лазейке. Крапива хлестала нас по голым ногам. Сзади ломился Мясоедов и кидал в нас чем попало. У забора мы заметались, забыли, какая доска отодвигается… Кое-как мы проскочили в лазейку и без оглядки понеслись по улице.
Но опять кто-то бросился нам наперерез и расставил руки.
— Куда, братцы? Стойте, я вас ищу! — крикнул он.
— Смолин! — заорали мы и остановились, тяжело дыша.
— Чего вы носитесь как сумасшедшие? Сбор завтра. Ровно в пять часов, слышите? — радостно говорил Смолин.
— Смолин, Смолин, мы знаем, где наши флажки, — выпалил Ванька.
— Патрульные? Которые пропали?
— У Женьки и Кешки они! — кричал Саша. — Они с ними маршируют, в пионеров играют… ей-богу…
— Пойдём к ним, ребята. Скажем: знаем, что вы украли… Не отдадите — милиционера позовём.
— Пойдём с нами, Смолин, ну пойдём, — просил Ванька. — Ты старший… Они тебя боятся…
Мы схватили Смолина за руки и потащили его обратно. Но он упёрся на месте.
— Стойте, стойте… не пойду, — сказал он. — И вы не смейте ходить. Приказываю вам, как помощник начальника отряда. Вспомните, что говорил Шумилов… Они сами принесут флажки.
Мы посмотрели на него, ничего не понимая.
— Они сами должны принести флажки, — повторил Смолин. — Сами… Сами… Понятно? А если не принесут… то не нужны нам ни флажки, ни отряд… А теперь марш по домам! На сбор завтра — минута в минуту.
Мы пришли на сбор минута в минуту, все вымытые и блестящие, как на картинке.
Рубашки прямо зеленели, как салат, галстуки лежали, точно вырезанные из красной жести, и даже коленки у ребят, всегда покрытые цыпками и тёмной сеточкой пыли, краснели, как вымытые яблоки.
— Здорово, ребята! Будь готов!
— Всегда готов!
— Э, Ванька! Барабанить не разучился?
Мы салютовали друг другу, улыбаясь во весь рот.
В комнате стоял гул: ребята всё время говорили друг с другом.
— Интересно, какой-то у нас начотр будет?
— Ребята, а вдруг Лёня придёт!
— Ой, вот здорово будет! Ребята, мы его качать будем, ладно?
— Ладно, ладно. Только осторожнее: ведь он слабый…
— Уж знаем. Не учи учёного.
— Ребята, выстраивайтесь. К порядку, ребята! Чья очередь поднимать флаг?
— Моя, товарищ Смолин.
— Нет, моя.
— Врёшь, завираешься, ты последний раз поднимал.
— Очередь Колина, — сказал Смолин. — Я помню твёрдо. Коля, к мачте. Встретить начотра в полной готовности.
Мы выстроились. За дверью раздалось постукивание деревяшек. Отряд затаил дыхание. Дверь распахнулась. На пороге появилась Шура. Значит, это стучали её каблуки! Она остановилась, точно с разбегу, она была в пионерской блузке, с красным галстуком на тонкой смуглой шее. Курчавые чёрные волосы падали ей на лоб.
— Будьте готовы! — крикнула Шура резким, высоким голосом. — Я ваша новая вожатая — начотр, как вы говорили раньше, — меня зовут Шура, Саша. Будьте готовы! Что же вы молчите, как рыбы?
Всегда готов! — вразброд, неохотно отозвались мы.
Многие не сделали даже салюта. Патрульные насупились: баба — начотр. Вот оторвали! Кое-кто без команды сделал «вольно».
Шурины большие глаза быстро пробежали по лицам пионеров первого городского отряда. Начотр усмехнулась и посмотрела на меня.
— Ребятки, — сказала она громко, — мы никогда больше не будем поднимать флаг в комнате. Слышите? Это старые скаутские штучки: юным пионерам они ни к чему, ведь верно? Мачту мы уберём, она только мешает. Оставим только рапорт и пенье…
Смолин отдал рапорт, мы кое-как спели «Интернационал» и медленно стали рассаживаться.
— Ну вот, — тревожно прошептал Ванька. — Пошла-поехала отменять. Эдак она и барабан отменит. И ничего-то пионерского у нас не останется… Эхма!
А Шура стала за столик и нетерпеливо смотрела на нас, похлопывая ладонью о ладонь.
— Ну-ну, ребятишки, поживеи, поживей! — говорила она. — Что вы как мёртвые?
Раздалось недовольное бурчание ребят.
— Вам не понравилось, что я мачту отменила? Да? — в упор спросила новая вожатая, когда мы сели. — Ну! Вот тоже чудаки! Да мы многое теперь отменим. Ну во-первых, отдельного патруля девочек мы держать ни за что не будем. Глупо это. Все вы тут пионеры, а девочки и мальчики точно чужие. Ну во-вторых, наши группы мы патрулями называть тоже не будем. Это у скаутов так было. Будем звеньями называться.
