— Отдохни, отдохни, — сказал дед, усаживая запыхавшегося Петьку. — Ничего! Не враз Москва строилась, научисси…
И ловко и спокойно стал исправлять те огрехи, что наковырял мальчишка.
— Дело-то нехитрое, — приговаривал старик, — а сноровки требует. Надо помаленечку, не торопясь; веди резец, как песню…
Петька залюбовался им. Щуплый, с остренькими плечишками и тонкой морщинистой шеей, дед был удивительно ловким. Резец, такой непослушный в руках Петьки, был совершенно покорен деду. Дед вырезал посуду, словно лепил её, отсекая всё ненужное.
— Дедунь! — сказал он восторженно. — А ведь ты художник!
— Эва! — засмеялся старичок. — Хватил! Художник! Я и расписывать-то не умею как надлежит, а резать да точить — это ума не надо.
— Это талант надо! А рецепт, как краски делать, я тебе достану!
— Ну-ну-ну. Достань! Вот все химии-физики изучишь и достань!
— Тут химии да физики мало, — сказал Петька задумчиво. — Тут надо историю знать! Человеком надо быть…
— Это точно! А мне бы топором способнее. Нам хоть избу скласть, хоть часы починить, только в часах топором не развернёсси… — Старик сказал старинную прибаутку.
Столбов вспомнил обветшавшие избы скита, провалившуюся стену. «Вот бы кого на реставрацию поставить…»
— Мир дому сему! — Он даже вздрогнул от этого знакомого приветствия. На пороге стоял Антипа.
— Антипушка, гостенька дорогой, — захлопотал дед Клава. — Милай ты мой, не забыл, вспомнил, сейчас мы тя к столу…
— Не сепети, Клавдий! Я к тебе за делом. Малого твово хочу взять. Работа есть.
— Кака-така?
— Он у тебя на лыжах знатно бегает. Вот ему дело и есть — осины со мной для лосей валить… Согласный? Лесничество оплатит.
— Согласен! — выдохнул Петька.
— Вот и ладно! — нахлобучил шапку Антипа.
Они до темноты ходили тропами, ведомыми только Пророкову. Выбирали осины посочней и, подрубив с одного края, брались за двуручную пилу.
— Ты от себя-то не толкай! — приговаривал Антипа. — Ты только на себя тяни, а потом отпускай и ровней веди!
— Мы ведь хорошие деревья губим! — сказал Петька, когда они уселись на срубленный ствол закусить ледяным молоком и хлебом.
— Не губим, а спасаем! — улыбнулся Антипа. — Этого дерева лосю надолго хватит. Он его по всей высоте обгложет, а так только бы у корня. Там и кора хуже, и больше деревьев загубил бы. Да ещё сосёнками молодыми стал бы лакомиться — верхушки сгрызать. А так и сыт будет, и лес цел. Ну-ко… — Он встал и замер. — Идут!
Тёмная тень с хрустом двигалась по лесу.
— Становись с подветра! — прошептал Антипа. Они быстро обежали поляну так, чтобы ветер дул на них. — Смотри!
На белый чистый снег вышли лоси. Их было пять. Впереди шёл огромный величественный старый самец. Он остановился, чутко принюхался и пропустил остальных вперёд. Два голенастых лосёнка принялись за только что срубленную осину, а старик стоял, высокий, сильный, мощно вдыхая морозный воздух.
— Вот это да! — сказал Петька, когда они отошли на порядочное расстояние. — Красота-то какая!
Антипа только усмехнулся.
— Вы знаете, я никогда не видел диких зверей. Они необыкновенные. — На Петьку напал приступ разговорчивости, он говорил и говорил. — Спасибо вам большое, что вы меня взяли с собой! Вы не смейтесь, что я говорю много.
— Я не смеюсь, — ответил старик. — Чего смеяться.
Они вернулись в сумерках. В избе деда громко играла гармошка. Они вошли в горницу, и Петька увидел своих попутчиков по поезду.
— Петяша, — обрадовался дед. — Вот ко мне покупщики пришли. Работу мою покупают.
— Да уж выручим тебя, старик! — сказал длинноволосый парень в свитере, разливая водку и тыча вилкой в капусту. — Пятак штука!
— Да что ты, милай, да побойся бога! По пятаку — это ж насмешка над моим трудом!
— Как хошь! — сказал покупщик и опрокинул в глотку стакан. — Кому твой товар нужен? Так, для любителя, и всё. Больше пятака не могу. Это ж деревяшки. Вот иконы если б, тогда по трешнице за доску…
Они пили водку, чавкали капустой. А дед, принаряженный в новую рубаху и пиджак, всё пытался возражать, что, мол, не за деньгами он гонится, а что труд его не ценят.
— Дед, не ломайся! — похлопал старика по острому плечу «коробейник». Голова деда мотнулась. Грустно поник задорный вихор.
Петька смотрел на этих наглых парней, на тощего подвыпившего старика, на его острые плечи, на тонкую морщинистую шею.
— Дедунь! — сказал он громче и совершенно неожиданно для себя. — Ты зачем эту погань в дом пустил?
— Ты что, это ж гости! — ахнула бабушка.
— Какие гости! — закричал Петька. — Это воры! Они тебя, дедуня, обирают!
— Ну ты, — пьяно развернулся длинноволосый в свитере.
— Бабуля! — закричал не своим голосом Петька. И ярость захлестнула его. — Спускай Лайнера! Гони их! — В каком-то исступлении он подскочил к Антипе и сорвал у того с плеча ружье. — А ну, вон отсюда!
— Чокнутый! Ненормальный! — Покупщики шарили и не находили шапки.
— Ты, дед, укороти мальчишку. Мы к тебе и не придём в другой раз!
— Петя! Петяша… — растерянно заговорил старик.
— Сядь! — рявкнул Петька. — Старый человек! А со всякой дрянью за стол садишься! И не смейте сюда приходить! И в деревню нашу не заявляйтесь! А ты, дедуня, не бойся. Я твои работы сам в город отвезу в музей и в сувенирный магазин сдам. Вон отсюда, спекулянты. Ну! — Петька поднял тяжёлое ружьё.
Глава восемнадцатая
ХОЖУ ВПЕРЁД — СМОТРЮ НАЗАД
— Далёко ль собрался? — спросил Петьку Катин отец, когда мальчишка вышел на крыльцо.
— Егерю помогать пойду.
— Садись, подвезу. — Тракторист приветливо открыл дверцу газика, в котором возили на работу мелиораторов. Они выехали за деревню. Лес стоял, словно накрытый матовым молочным колпаком. Белёсая дымка застилала деревья.
— Хороший день! Серебряный! — сказал тракторист, начиная разговор. — Когда солнышко — тогда день золотой. А нет его — серебряный. Вот тридцать семь лет живу на свете, а всё решить не могу, какие дни мне больше по нраву.
— Здесь хорошо, — нехотя отозвался Петька. — Здесь и морозный туман какой-то сухой. А у нас в городе мороз хуже переносится.
— Стало быть, в деревне лучше?
— Кто где привык, — уклончиво ответил мальчишка.
— А я вот деревню предпочитаю. Тут природа, тут хорошо.
— Так вы эту природу всю тракторами перевернёте. Вместо вольной природы сделаете цех по производству продуктов.
— Э… — посмотрел на Петьку тракторист. — Не Антипа ли Пророков тебя научил?.. Его речи.
— А хоть бы и Антипа, что, не так?
Странное дело: с Антипой Столбов постоянно спорил, а стоило заговорить с кем-нибудь, он начинал повторять всё, что говорил ему старый егерь.
— Да, брат, я гляжу, вы большие приятели…
— Да уж какие есть. — Почему-то Петьке всё время хотелось защищать старого егеря. Хотя на него вроде бы никто не нападал, да и сам он за себя постоять мог.
— Человек-то Антипа Андреич не худой, да сложный, не простой человек.
— А простота, говорят, хуже воровства… — ответил Петька любимым присловием деда Клавы.
— Не современный он человек, — словно не слыша его, говорил Катин отец, ловко объезжая ухабы.
Газик подпрыгивал в обледенелых колеях. Весело было катить по лесной дороге.
— Я раз ему сказал, что, мол, устарелые твои взгляды, Антипа Андреич, а он вроде тебя отвечает: какие есть. Ты вроде на него похожим делаешься.
— А что, он человек красивый и честный, на него походить не беда.
— Да, это точно. Он что твой Илья Муромец. На коня да палицу в руки. Только сейчас время палиц прошло. — И вдруг тракторист совершенно серьёзно, как к взрослому, обращаясь к Петьке, добавил: — Твой Антипа упёрся в прошлое и ничего, кроме него, видеть не хочет. Его бы воля — он бы и спички запретил — кремнем да кресалом огонь бы добывал.
«А он вроде и не спичками огонь в бане растапливал, а точно кремнем да кресалом…» — припомнил Петька.
- А так жить нельзя. Это вроде как машиной управлять да не на дорогу смотреть, а в зеркальце заднего обзора. Так и в кювет слететь недолго…
— Ничего, Антипа Пророков ещё нас всех переживёт. — Петька посмотрел на Катиного отца, и ему показалось, что тот похож на старого егеря. Такие же густые кудри, только русые, а не чёрные с проседью, такой же упрямый взгляд. Только лицо молодое, бритое.
— Нельзя жить одним прошлым, твёрдо сказал тракторист. Твой вот Антипа на лыжах бегает, а ему мотосани предлагали — не взял! Бензопилу давали — не взял. Вот и корячится по лесам на лыжах да с топором.
— Ваши мотосани громче трактора громыхают, всё зверьё разбежится, — сказал Петька.
— Не разбежится. Погрохотал полчаса и уехал. А так трое суток в одном месте топором стучит, вот тут-то оно и разбегается. Жизнь — она на месте не стоит, и худо, если человек от неё отстаёт.
