Владислав Крапивин - Валькины друзья и паруса

— А уроки ты сделал? — услышал Валька мамин ежевечерний вопрос.

— Почти, — уклончиво ответил он и сел писать упражнение по русскому.

Перед тем как уснуть, Валька услышал пронзительный голос ветра. Даже здесь, в тепле, чувствовалось, что ветер ледяной и резкий. Это примчался антициклон, который зимой вторгается на Урал из Арктики и свищет вдоль хребта.

Ветер не успокоился к утру. Жёсткие струи воздуха хлестали вдоль улиц, гнали по асфальту змейки колючего снега. Заледенелые ветки мёртво стучали друг о друга.

Валька бежал в школу, прикрывая лицо портфелем. Но когда он свернул к школе, портфель опустил. Ветер теперь дул в спину, а впереди в три ряда горели жёлтые квадраты школьных окон.

Валька любил эти окна. Любил за тёплый свет в морозной синеве утра, за то, что они обещали шумный день, встречу с ребятами, с Сашкой. А если школьный день приносил огорчения, назавтра Валька забывал об этом, и окна школы снова казались ему приветливыми и радостными.

Сегодня Валька особенно спешил. Хотелось поскорей укрыться от злого ветра, окунуться в тепло и весёлый шум школьных коридоров.

Он влетел с разбегу в вестибюль и наскочил на Петьку Лисовских. Большой, грузный Петро ухватил Вальку за воротник и голосом Анны Борисовны произнёс:

— Бегунов! Бе-гунов! Мне надоело повторять, что по школе следует ходить спокойно. Кстати, почему ты опять не был на репетиции хора?

— Отчипысь, — сказал Валька.

Лисовских отпустил его и пригорюнился:

— Валь, ты мне подскажешь сегодня? Она меня обязательно вызовет разбор предложения делать, и я опять заплюхаюсь. А мне надо пару исправлять.

— Подскажу, только слушай как следует, а то прошлый раз я — одно, а ты — другое.

— Туговат я на ухо-то, — сокрушённо сказал Петро.

— Взял бы да и выучил этот несчастный разбор, — заметил Валька.

— Так я же лодырь, — печально произнёс Петро. — Лодырь и неразвитый тип. Мне бы во второгодники…

Валька засмеялся и пошёл раздеваться. Всё время он искал глазами Сашку, но того не оказалось ни в коридоре, ни в классе. Бестужев пришёл перед самым звонком. Мельком и равнодушно глянул на Вальку и заспешил к своей задней парте. Не будь вчерашнего спора. Валька не обратил бы на это внимания. Но сейчас он слегка встревожился.

Русский был первым уроком. Анна Борисовна медленно оглядела стоявших ребят и вздохнула:

— Садитесь. — Она всегда вздыхала в начале урока. — Кто дежурный? Подберите на полу бумагу. Неужели вам приятно начинать урок, когда столько мусора в классе?

Валька не был дежурным, но клочок бумаги валялся у его парты. Валька поднял бумажку и сунул в карман.

— Неужели нельзя было прибрать в классе до прихода учителя? — сказала Анна Борисовна. — Не класс, а мученье. Я, между прочим, с тобой разговариваю, Бегунов. Ты вообще последнее время разболтался что-то. Школьные мероприятия не для тебя: на хор ты не ходишь, правила поведения, видимо, тоже считаешь лишними. Убрать класс перед уроком для тебя тяжкий труд.

Валька встал. Объяснять, что не он сегодня дежурит, было как-то нехорошо: будто ябедничаешь на другого. К счастью, в дверь постучали, и в класс шагнул высокий молодцеватый десятиклассник. Ребята встали.

— Интересно, почему Лисовских не считает нужным вставать, когда входит вожатый? — поинтересовалась Анна Борисовна.

— А я не пионер, — сообщил Петро.

— Но всё равно — Валерий твой старший товарищ…

— Какой он мне товарищ, — сказал Петро. — Он нашей Галке товарищ, они каждый день вместе на каток бегают. А я ему не пара, двоечник и бездельник…

— Наконец-то ты это понял.

Вожатый Валерий Равенков молча ждал, когда кончится разговор. Потом повернулся к завучу.

— Извините, Анна Борисовна, я помешал. Только одно объявление. Вы, ребята, садитесь.

— Говори, говори, Валерий. — Голос Анны Борисовны заметно потеплел.

— На сегодня был назначен сбор металлолома. Из-за холодной погоды отменяется. Вместо этого члены редколлегии после уроков в пионерской комнате выпускают фотомонтаж. В семь часов вечера совет дружины: о подготовке встречи Нового года, У кого есть предложения и планы, приходите. Всё, — отчеканил Равенков.

— А Галка с тобой на семь тридцать в кино собиралась, — ленивым голосом произнёс Петро.

По классу пронеслись смешки.

Равенков медленно оглядел всех.

— Я хожу в кино и на каток с Галей Лисовских, — отчётливо сказал он. — Это знают все. Что здесь смешного?

Класс притих.

— Дикари, — усмехнулся Равенков.

Когда он скрылся за дверью, Анна Борисовна развернула журнал и объявила:

— А сейчас Лисовских пойдёт к доске и напишет предложение…

К удивлению всех, Петро сделал разбор почти без ошибок. И без подсказок. Несколько раз, правда, он вопросительно смотрел на Вальку: «Так?» — «Так», — отвечал Валька глазами.

— Ну что же, — сказала Анна Борисовна. — Если бы всегда так, то жить ещё можно. Тройку я тебе поставлю твёрдую… Пожалуй бы, четвёрку поставила, если бы ты раньше так не плавал.

Лисовских подумал и спросил:

— Вы мне за сегодня или за раньше отметку ставите?

Анна Борисовна глянула на него с подозрением.

— Может быть, ты недоволен? Может быть, поучишь меня, как ставить отметки? Или вообще хочешь сесть на моё место?

— Упаси господи, — серьёзно сказал Петро. Ребята засмеялись. Анна Борисовна подумала и тоже рассмеялась. Потом сказала:

— Распустились вы, голубчики. Ну ничего, скоро придёт новый классный руководитель, он вас возьмёт в узду.

— А он кто? — спросил Серёжка Кольчик.

— Когда спрашиваешь, надо поднимать руку, — сказала Анна Борисовна.

Руку поднимать Кольчик не захотел, и вопрос остался без ответа.

День бежал быстро. Синева за окном сменилась солнечным блеском холодного дня. Антициклон выскоблил небо, и казалось, что солнце он начистил проволочной щёткой — так оно сияло.

Сашка на переменах не подходил. Было непонятно, дуется он или просто занят своими делами. Во время уроков несколько раз Валька оглянулся, но Бестужев смотрел в тетрадь и не ответил на его взгляд. «А, ерунда, — решил Валька. — Домой всё равно пойдём вместе…»

После русского была история, потом арифметика. Валька не любил этот урок, но любил учителя Матвея Ивановича, пожилого и очень спокойного человека. Матвей Иванович всегда огорчался Валькиной неспособностью к арифметике, но ценил его за старание.

— Математик из тебя. Бегунов, как из меня поэт, — говорил он, разглядывая на доске Валькино решение примера. — Но четвёрку с минусом я тебе поставлю, учитывая твоё прилежание. Этого качества не достаёт очень многим, например, Полянскому, который второй урок подряд читает под партой роман Дюма «Асканио» и думает, что я этого не знаю.

Володя Полянский вздрагивал и ронял книжку, класс хохотал, а Валька возвращался на место с четвёркой и был доволен.

Рисование стояло четвёртым уроком. Юрий Ефимович пришёл в класс не сразу после звонка — задержался на три минуты. Он не принёс ни вазы, ни кувшина, ни птичьего чучела. Встал у доски и, дождавшись тишины, сказал:

— Вот что, народ. Дайте волю фантазии. Нарисуйте, кому что хочется. Желательно что-нибудь новогоднее. Договорились?

Класс вразнобой ответил, что договорились, и зашелестел бумагой.

Валька не знал, что рисовать. Ничего новогоднего, кроме заснеженных еловых веток с поздравительной открытки, в голову не приходило. Может быть, сказку какую-нибудь? Каких-нибудь пингвинов и медвежат? Неинтересно…

Вспомнился первоклассник Новосёлов с эскимо. Вот бы нарисовать, как он лопает мороженое и разглядывает в витрине ёлочные игрушки. Но это не для урока.

Так и не придумав. Валька потянул из портфеля альбом. Большой, стиснутый учебниками, альбом выползал неохотно. Валька сердито выдернул его и только сейчас увидел, что это не тот, не школьный. Это был альбом, где жили Валькины друзья и корабли. Валька перепутал вчера, когда собирал портфель.

Он с досадой затолкал всё имущество в парту и обратился к соседке Светлане Левашовой:

— Дай листик…

Та заворчала и начала вырывать лист.

— Что у вас случилось? — Юрий Ефимович подошёл и остановился рядом со Светланой. — Зачем ты бумагу терзаешь?

— Я попросил листок, — объяснил Валька.

Юрий Ефимович перевёл на него взгляд.

— Между прочим, — негромко сказал он, — когда разговариваешь, следует встать.

Валька медленно поднялся, с удивлением отмечая, что Чертёжник сегодня немного не такой, как всегда. Он в новом гладко-сером пиджаке, а под пиджаком вместо обычной клетчатой рубашки белая сорочка с новым галстуком. И лицо у него подчёркнуто неулыбчивое и твёрдое.

Раньше на уроках рисования ребята с учителями переговаривались, не вставая и не поднимая рук. Так было удобнее работать. Замечание Чертёжника слегка обидело Вальку, и, встав, он отчётливо повторил: