— А розы тут будут? — шепнула она. — Ты можешь это узнать? Я думаю… может быть, все это умерло!
— О, нет, не все! — ответил он. — Посмотри-ка сюда.
Он подошел к ближайшему дереву, вынул из кармана нож и открыл его.
— Тут много мертвых сучьев, которые надо срезать, — сказал он, — но и новые есть, прошлогодние. Вот он, — и он тронул отросток зеленовато-коричневого, а не серого цвета.
Мери сама тоже как-то почтительно тронула его.
— Вот этот? — спросила она. — Он совсем живой, совсем?
Дикон широко улыбнулся.
— Такой же живой, как ты и я. Смотри-ка, — сказал он, дернув толстую серую сухую ветку, — можно подумать, что все это мертвое, но мне не верится. Я сейчас надрежу ее и посмотрю.
Он встал на колени и надрезал казавшуюся безжизненной ветку.
— Видишь! — радостно сказал он. — Я тебе говорил!
Мери тоже стала на колени, прежде чем он успел что-нибудь сказать, пристально глядя на ветку.
— Когда она внутри зеленоватая и сочная, то она живая, — объяснил он, — а когда она сухая и легко ломается, — тогда конец. Здесь, должно быть, корень живой, и если отрезать старые сучья, хорошенько вскопать землю вокруг да ухаживать, тогда… — он остановился и поднял голову, глядя на вьющиеся и свисающие ветки и побеги, — тогда здесь летом будет целый фонтан роз.
Они стали переходить от куста к кусту, от дерева к дереву. Он отлично владел ножом, умел ловко отрезать сухие, мертвые ветки и угадывал, в каких из них еще могла быть жизнь. Оба они усердно работали возле одного из больших розовых кустов, когда у Дикона вдруг вырвалось удивленное восклицание.
— Кто это сделал? — крикнул он, указывая на траву. — Вон там?
Это была одна из полянок, которые Мери расчистила вокруг бледно-зеленых игл, торчавших из земли.
— Это я сделала, — ответила Мери. — Эти иглы были такие маленькие, а трава кругом такая густая и высокая, что мне казалось, им нечем дышать. Вот я и дала им побольше места; я даже не знаю, что это за штуки.
Дикон подошел и встал на колени, широко улыбаясь.
— Хорошо, — сказал он, — никакой садовник не сделал бы лучше! Это крокусы, подснежники, а это нарциссы!
Он продолжал работать, пока говорил, а Мери помогала ему.
— Здесь много работы будет! — сказал он, возбужденно глядя вокруг.
— Ты придешь опять? — спросила Мери. — Я уверена, что сумею помогать тебе; ведь я умею копать и полоть и буду делать все, что ты скажешь. Пожалуйста, приходи, Дикон!
— Буду приходить, если захочешь, даже каждый день, — ответил он уверенно.
Он опять стал ходить, осматривая деревья, кусты, стены с озабоченным выражением лица, и вдруг остановился в недоумении, почесывая рыжую голову.
— Это тайный сад… конечно… Только мне кажется, что с тех пор, как его заперли, здесь был еще кто-то, кроме малиновки!
— Но ведь калитка была заперта, а ключ зарыт, — сказала Мери. — Никто не мог войти.
— Правда, — ответил он. — Это очень странное место. Мне кажется, что здесь кто-то чистил и подстригал… недавно, а не десять лет тому назад.
— Как же это могли сделать! — сказала Мери.
— Ну да, как же?.. — пробормотал он. — Дверь была заперта, и ключ зарыт!
Они снова радостно принялись за работу, еще с большим усердием, чем прежде. Мери встревожилась, когда услышала, что большие часы во дворе пробили час обеда.
— Мне надо идти, — печально сказала она. — А тебе тоже надо идти, не правда ли?
Дикон улыбнулся.
— Мой обед легко носить с собою, — сказал он. — Мать всегда кладет мне что-нибудь в карман.
Он поднял свою куртку, лежавшую на траве, и вытащил из кармана узелок, обернутый чистым грубым платком. Там были два толстых куска хлеба, между которыми лежал ломтик чего-то.
— Чаще всего это только хлеб, — сказал он, — но сегодня у меня тут хороший ломтик ветчины.
Мери никак не могла уйти от него, и ей вдруг показалось, что он какой-то лесной дух, который может исчезнуть, когда она снова придет в сад. Она медленно направилась к калитке, потом остановилась и вернулась обратно.
— Что бы ни случилось, ты… ты никогда ничего не расскажешь? — спросила она.
Его румяные щеки были туго набиты хлебом и ветчиной, но он все-таки ободряюще улыбнулся.
— Если бы ты была птица и указала бы мне, где твое гнездо, ты думаешь, я рассказал бы кому-нибудь? Я бы этого не сделал! Ты здесь в такой же безопасности, как птица в гнезде.
Мери была вполне уверена, что это так. Мери бежала так быстро, что никак не могла перевести дух, когда вошла к себе в комнату. Волосы ее были спутаны на лбу, и щеки раскраснелись. На столе стоял обед, а возле него, у стола, — Марта.
— Ты немножко опоздала! Где ты была? — спросила она.
— Я видела Дикона! — сказала Мери.
— Я знала, что он придет, — оживленно сказала Марта. — Нравится он тебе?
— Я думаю, что он… он прелесть! — решительно заявила Мери, и Марта просияла от удовольствия.
— А семена и инструменты понравились тебе?
— Откуда ты знаешь, что он их принес? — спросила Мери.
— Мне и в голову не пришло, что он их не принесет; он бы их принес даже из Йоркшира — он надежный мальчик!
Мери боялась, как бы Марта не начала задавать ей лишних вопросов, но она ничего не спросила. Только когда она спросила, где посадят цветы, Мери испугалась.
— Ты уже кого-нибудь спрашивала?
— Нет еще, никого, — ответила Мери, колеблясь.
— Я бы не спрашивала главного садовника; он очень важный!
— Я никогда его не видала, — сказала Мери, — я видала только младшего садовника да Бена.
— Я бы на твоем месте спросила Бена, — посоветовала Марта. — Мистер Крэвен позволяет ему делать, что ему угодно, потому что он служил здесь, когда миссис Крэвен была еще в живых, а она любила его. Быть может, он найдет тебе какой-нибудь уголок…
Мери быстро съела свой обед и, встав из-за стола, направилась было в свою комнату, чтобы надеть шляпу, но Марта остановила ее.
— Я хочу тебе сказать кое-что, — сказала она. — Мистер Крэвен вернулся сегодня утром, и мне кажется, что он хочет видеть тебя!
Мери побледнела.
— О! Зачем? Ведь он не хотел видеть меня, когда я приехала! Я слышала, как Пичер говорил…
— Миссис Медлок говорит, что это все благодаря моей матери, — пояснила Марта. — Она шла в деревню и встретила его. Она никогда в жизни не говорила с ним, но миссис Крэвен когда-то бывала у нас в коттедже; он забыл, но мать не забыла этого, вот она и осмелилась остановить его. Я не знаю, что она ему сказала про тебя, но, вероятно, сказала ему что-нибудь такое, что он решил повидать тебя, прежде чем опять уедет завтра…
— О, значит, он опять уезжает завтра! — воскликнула Мери. — Я очень рада.
— Он едет надолго; быть может, он не вернется до осени или до зимы. Он едет в чужие страны… как всегда…
— О, я очень рада, — с благодарностью сказала Мери. Если он не вернется до зимы или даже осени, она еще увидит, как оживет таинственный сад. А если даже он все узнает, тогда и отнимет у нее сад, но все-таки сад целое лето будет принадлежать ей…
— Когда он захочет меня видеть, как ты дум…
Она не успела кончить фразы, потому что дверь отворилась и вошла миссис Медлок. На ней было самое нарядное черное платье и наколка; воротник был заколот большой брошкой. Вид у нее был встревоженный и беспокойный.
— У тебя волосы растрепаны, — быстро сказала она, — поди причешись. Марта, помоги ей надеть лучшее платье. Мистер Крэвен прислал меня, чтобы привести ее к нему в кабинет.
Румянец совсем сбежал со щек Мери; сердце ее сильно забилось, и она почувствовала, что снова превращается в чопорную, угрюмую девочку. Она ничего не ответила миссис Медлок и пошла в спальню в сопровождении Марты. Она молчала, пока ее причесывали и переодевали, и все так же молча пошла за миссис Медлок по коридору. Что она могла сказать? Она должна была явиться к мистеру Крэвену… Она ему, верно, не понравится, он ей тоже. Она знала, что он о ней подумает…
Ее провели в ту часть дома, где она никогда прежде не бывала. Наконец миссис Медлок постучала в какую-то дверь, и, когда кто-то сказал: «Войдите», — они вошли вместе. Перед камином в кресле сидел мужчина, и миссис Медлок заговорила с ним.
— Это мисс Мери, сэр! — сказала она.
— Можете идти и оставить ее здесь. Я позвоню, когда надо будет увести ее, — сказал мистер Крэвен.
Когда она вышла и затворила дверь, Мери стояла и ждала, жалкая и маленькая, в черном платье, сжав худые руки. Она видела, что человек в кресле вовсе не был горбат, но у него были высокие, несколько неровные плечи; в черных волосах виднелась седина. Он повернул голову через плечо и заговорил с нею.
— Поди сюда! — сказал он.
Мери подошла. Он не был дурен собою. Лицо его было бы даже красиво, если бы не его удрученный вид. На лице было такое выражение, как будто вид Мери раздражал и беспокоил его и как будто он не знал, что с нею делать.
