— Я чо, нанимался?
И я всегда теряюсь: не знаю, что ему ответить.
Мы бежали без остановки через заросли, бурелом, овраги. Мальчишки пытались петлять: то уходили далеко в лес, то возвращались на дорогу. У них — рюкзаки, мы — налегке. Они — дети, мы — взрослые, и все ведем здоровый образ жизни.
Вот они!
Митька схватил Борю за рюкзак, Олег — Ваньку, а я развернула его к себе, и…
— О господи! Кто тебя так?
Впрочем, могла бы и не спрашивать. На Ванькином лице красовался огромный фингал, красно-синий, классический. Глаз заплыл, нос распух.
Ванька всхлипнул и опустил голову. Сразу перестал сопротивляться.
— Ваня, пойдем в лагерь.
Он шмыгнул носом и послушно повернулся.
— Эй!
В эти секунды я совсем забыла про Борьку, а он метнулся в сторону и замер на краю оврага. Сказал:
— Маша, я все равно убегу, ты меня лучше так отпусти.
— Боря, ну как я тебя отпущу, если тебя не забирают. Ведь мы это уже обсуждали.
— А ты напиши, что я чего-нибудь натворил и социально опасен. Ну вот, может, это я Кусту фингал поставил!
— Не мели чепухи. «Социально опасен»… — устало вздохнула я. — Пойдем в лагерь, там разберемся. Обещаю.
Я развернулась и пошла в лагерь. У Борькиной матери телефона нет, но он есть у какой-то его тетки, может быть, ей позвонить? И в эту секунду Борька сорвался и ухнул в овраг. Митька, не раздумывая, бросился за ним.
Что за несчастный день?!
Медсестра Илона дала нам пузырек с йодом и сказала, чтобы мы сами продезинфицировались, пока она занимается Борей и Ваней.
— Не маленькие, справитесь.
Конечно, справимся. Митька сильно исцарапался: левую скулу рассекла упругая ветка. Я осторожно провела по этой царапине ваткой с йодом, и мы с ним встретились глазами.
Ох, Митька-Митька! А ведь когда-то и мы с тобой были такими, как Сёма с Маринкой. Но никогда ты из-за меня не дрался. Или дрался?
У Митьки глаза упрямые, зеленые, лучистые. Люблю я его глаза.
— Маша… У меня на лице сейчас дырка от йода будет, — сказал он тихо, с хрипотцой.
Я, наверное, стала красной, как кушетка, на которой мы сидели, и начала быстро-быстро смазывать йодом все остальные царапины.
А Митька сказал серьезно:
— И ты еще удивляешься, что я тебя до сих пор люблю? Эх ты, Машка-ромашка…
Я застыла, а Митька взял у меня из рук вату и йод и начал деловито, аккуратно смазывать мои царапины…
За Борькой приехала вполне цветущая тетка и сказала, что «если Бореньке не нравится», то она, конечно, его заберет.
— Жаль, жаль, что он не прижился, — скорбно заметила она, позвякивая браслетами, бусами и серьгами. Взгляд ее был очень красноречив: формула «Три „В“» — «всегда виноват вожатый».
Ваньку перевели в другую палату, и там он неожиданно сдружился с молчаливым Стасиком. И хотя с Семёном они по-прежнему были на ножах, но с остальными ребятами отношения вроде бы наладились. Мне он пообещал больше не драться и Семёна не провоцировать.
— Ты все знаешь, да? — спросил он.
— Да.
— Маш, ну вот а ты? Ты стала бы со мной дружить, ну если бы была как мы?
Я посмотрела на него, подумала. Он был хороший, наш Ванька Куст, особенно если без фингала. Обаятельный и смелый.
— Наверное бы, стала. Думаю, что да, стала бы.
Труднее всех было Катеринке. Ведь никто, кроме меня и Васьки, про ее любовь к Семёну и не знал. Она переживала свое чувство глубоко, всерьез, так, как можно переживать только в детстве. Нелегко ей будет в жизни. Но зато за нее я спокойна: Катеринка — настоящий человек, с горячим, живым сердцем.
Ну а Маринка с Семёном по-прежнему сбегали куда-то после ужина и приходили за полночь, сидели на ступеньках корпуса ночью и не сводили друг с друга влюбленных глаз. И за них я тоже была спокойна.
Я и Митька сидим в холле. Я жду эту влюбленную парочку и нервничаю. А Митька… ну так, заодно.
— Маруся, хватит в окно смотреть, я тоже здесь! — требует Митька.
— Прекрати немедленно!
Ой, кажется, я заговорила, как Маринка.
Надо не забыть вернуть Нине фотографию Дадхо…
День начался как обычно: я повела Герку в медпункт. Он лез через забор и свалился. Порвал рубашку, гвоздем расцарапал пузо и разодрал коленки. Я сдала его медсестре Илоне, а сама пошла в корпус и тут встретила Свету Троцкую, вожатую седьмого отряда, которая сказала, что видела, как четверо моих ребят вышли за территорию лагеря через ближние ворота и направились в лес.
Раз-два-три!
История третья
Так, спокойно. Скорее всего, на Гнилое болото за камышами пошли. Или за земляникой. Или огородничать на ближайшие дачи. Надо бежать за ними, потому что лес у нас дремучий, но еще хуже, если они попадутся директору или старшей вожатой Алёне.
Кто именно ушел в «леса», я сразу увидела, как только зашла в отряд. Катеринка, Васька, Семён, Ромка — ну эта команда точно огородничать или за камышами отправилась. От ближних ворот три тропинки: на дачи, на Гнилое болото и в спортлагерь. И никакого камня: «Налево пойдешь… Направо пойдешь…»
Я прямо пошла, то есть на дачи. До дач бегом — минут двадцать. Если я их там не найду, то в любом другом месте с ними за это время может случиться все, что угодно. Но что-то я слышала краем уха, мол, клубника уже поспела. Ох! Кто-то получит у меня по первое число! Останется у меня кто-то без дискотеки, кино и костров. Вот я им…
Выстрел прогремел будто над всем лесом. Я застыла как вкопанная. Воображение тут же услужливо нарисовало: медленно и красиво, как в старых фильмах, падает, прижав загорелые ладони к груди, Васька, и буйные его кудри смешиваются с травой. А Катеринка опускается рядом с ним на колени, и от ужаса глаза ее темны. Нет, ерунда, кто же будет стрелять в детей? Но ведь могли и случайно попасть, захотели припугнуть, и… Да мало ли психов на этом свете? Я бросилась на выстрел. Я убью кого бы то ни было, если хоть пальцем…
— Дурак, брось цветы!
— Не брошу!
— Сём, быстрее!
— Катря, не отставай!
— Да не отстаю я!
— Ро-о-ма!
Ромка плакал. Первым делом я увидела, что Ромка сильно хромает и плачет и что у Васьки порвана футболка, а на плече алеет глубокая царапина.
— Ой, Маша…
Сёмка так это сказал, будто мы в парке на прогулке встретились. Будто они не пропадали где-то целое утро, будто это не лес, будто только что не стреляли!
— Это солью, — со знанием дела сказал Васька.
— Ой, а в Ромку попали, — жалобно сказала Катеринка.
— Будет ожог, — уверил Семён, прижимая к груди огромный букет прекрасных пионов: розовых, белых, вишневых. Для Мариночки своей ненаглядной, конечно!
У меня ни слов, ни музыки, ни сил. Я развернулась и пошла к лагерю. Почему дети, которых я особенно люблю, доставляют мне столько хлопот? Почему они вечно ищут неприятности? Неужели я их за это и люблю?
Эти любимчики догнали меня (Василий нес Ромку на закорках), Катеринка виновато заглянула мне в глаза, Семён завздыхал у меня за спиной, а Васька пыхтел, не отвечая на периодическое Ромкино: «Вась, я сам пойду…» — и шмыгал носом.
Все их попытки что-нибудь сказать разбивались о мое каменное молчание.
В лагере я сдала Ромку медсестре Илоне, которая удивленно приподняла брови:
— Что это у вас сегодня?
Остальных отвела в столовую. А в сончас меня вызвал к себе директор. Неужели узнал? Неужели Илона рассказала?
— Проходите, Машенька, присаживайтесь. Ну как у вас дела в отряде?
Мне нравится наш директор. Он хороший. Но я его боюсь. Я вообще до сих пор боюсь учителей и врачей. А сегодня я особенно боюсь нашего директора, потому что если был выстрел, то и делегация от дачного поселка могла быть. И тогда мне попадет. Но главное, ребят за такие дела запросто могут выгнать из лагеря. А этого мне не хочется. Лучше я сама с ними поговорю, объясню им, что огородничество — это в общем-то то же воровство.
— У нас хорошо в отряде, — ответила я, а сама гадала: «Знает — не знает?»
— Отрядные дела проводите?
— Проводим.
— С Антониной Марковной общий язык нашли?
— Нашли.
— Ну а ребята как?
— Отличные ребята.
Куда же он клонит?
— Я тебя вот по какому делу вызвал, Машенька, — ласково промурлыкал Василий Николаевич. — К вам в отряд новая девочка приедет. Ты уж ее прими как надо… Ну ты знаешь.
— Василий Николаевич! Полсмены прошло! С чего вдруг мы с полсмены детей принимаем?
Прямо гора с плеч! У-у-уф!
— Ну-у, Маша… Во-первых, не полсмены, не преувеличивай. Говорю тебе: прими ребенка. У тебя же один выбыл? Ну и вот.
— В третьем отряде пятеро выбыло!
— Мария Сергеевна! Не спорь, сделай одолжение. Лучше тебя с этим ребенком никто не справится. Она тебе понравится, вот увидишь. Ну всё?
