Васёк взял книжку, перелистал страницы и с сожалением вернул её Вите:
— Нельзя мне сейчас читать — у меня уроков много. Ведь от неё не оторвёшься, если начнёшь. Ты побереги, ладно? Потом мне дашь.
Витя обещал. Прощаясь, Васёк с чувством сказал:
— До свиданья, братишка!
— До свиданья, моряк! — с гордостью ответил Витя.
Поручение товарищей закончить дневник Коля Одинцов принял с радостью. Каждый вечер, сделав уроки, он допоздна сидел над своей клеёнчатой тетрадью, то погружаясь в воспоминания, то торопливо записывая события. Коля перечитал все старые записи, дополнил их, некоторые переписал заново. Вызывая в памяти тяжёлые картины недавнего прошлого, Коля Одинцов волновался, вскакивал, ходил по комнате или, забывшись, глядел перед собой, ничего не видя вокруг. Маленькая керосиновая лампа начинала мигать, огонёк её суживался. Бабушка беспокоилась:
— Да что ж это ты всё пишешь, Коленька? Уж и лампа тухнет у тебя… Что это за уроки такие? — спрашивала она внука, наклоняясь над столом.
Коля поспешно убирал тетрадку:
— Да это так, бабушка, — одну работу мне поручил отряд, кое-что записать надо.
— Да зачем же это по ночам сидеть! Ложись, голубчик! Уж очень ты нагрузился нынче работой. Эдак никакое здоровье не выдержит.
— Выдержит! — весело уверял Коля.
Однажды, по старой детской привычке, припав головой к бабушкиной груди и обхватив обеими руками её сухонькие плечи, Коля вспомнил, как, рыдая, шёл он по хате вместе с бабой Ивгой, уткнувшись головой в её кофту. Воспоминание было так ярко, что ему даже послышался где-то рядом певучий голос бабы Ивги: «Не плачь, не плачь, моё дитятко…»
Одинцов бросился к столу и схватил дневник. Перо его быстро забегало по бумаге. За плечом, низко склонившись над головой внука, бабушка с трудом разобрала несколько слов:
«Баба Ивга была нам как мать…»
Бабушка пошла за очками, но Коля спрятал тетрадку в стол и лёг спать.
На другой день старушка ходила по комнате расстроенная, а вечером Коля застал её за своим письменным столом. Часто сморкаясь в мокрый платочек и сдвинув на нос закапанные слезами очки, она читала его дневник.
— Бабушка! — бросился к ней Коля. — Ну что ты делаешь?
— Плачу… — жалобно сказала старушка, устремляя на внука голубые выцветшие глаза с красными ободками век. — Плачу, Коленька… Ничего ты мне такого не рассказывал, что на Украине было, а сейчас вот и узнала я… Садись, голубчик, что дальше-то хоть было — пиши! Пиши, пиши! — поспешно придвигая к Коле тетрадку, усаживала его за стол бабушка. — Может, ещё спасётся он, дед Михайло-то, а?
Коля расстроенно махал рукой:
— Ну кто тебя просил читать! Вечно ты, бабушка, что-то придумаешь…
Но бабушка уже возилась в кухне, разогревая Коле ужин. Маленькая, согнувшаяся под бременем лет, она стояла над плитой и плакала горькими, безутешными слезами.
— Батюшки мои, и чего же это весь мир такое злодеяние допускает! Поднялись бы все люди из конца в конец, изничтожили бы фашистов этих начисто! И уродятся же на земле этакие палачи злодейские!.. — доносился до Коли её гневный старческий шёпот.
С тех пор каждый вечер, приходя домой, Коля заставал бабушку в слезах. Отнять у неё дневник не было никакой возможности, и Одинцов торопился скорее закончить его, чтобы отнести в школу.
— Читает — и всё, — жаловался он товарищам. — А спрячешь подальше — обижается!
Сегодня, вернувшись пораньше, Коля просидел до глубокой ночи, записывая последние события. Спрятав дневник под подушку, он лёг, решив завтра же передать его в школу.
Проснулся он на рассвете. Бабушкина постель была пуста. Старушка спала в кресле, подперев рукой голову. На морщинистых щеках её виднелись следы слёз.
Колин дневник вместе с очками лежал на коленях.
«Прочитала!» — подумал Коля и, отвернувшись к стене, закрыл глаза.
Утром, ещё до занятий, он сбегал в школу и положил дневник в пионерской комнате на круглый столик, под фотографией учителя.
На занятиях у Екатерины Алексеевны он сказал Трубачёву:
— Я дневник отнёс. Вечером, может, возьмёшь домой, проверишь?
— Все вместе как-нибудь соберёмся и почитаем! — ответил Васёк. — Пусть пока полежит там. Ты ведь всю правду писал?
— Конечно! — даже обиделся Коля.
— Не обижайся, я для формы спрашиваю, — улыбнулся Васёк.
Глава 58
ПОСЛЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ПРОВЕРКИ
Елена Александровна закончила проверку знаний ребят по всем предметам со смешанным чувством надежды и тревоги. Изложение и диктант по-настоящему порадовали её. История, география, ботаника были усвоены тоже неплохо. За месяц Екатерина Алексеевна вполне могла успеть закрепить знания ребят по этим предметам. Сильное беспокойство по-прежнему вызывала арифметика.
Елена Александровна подробно обрисовала директору истинное положение вещей.
— И всё-таки, — добавила она, — мне кажется, что, если б я сама занималась с ними ежедневно по два часа арифметикой, а Екатерина Алексеевна — остальными предметами, мы вместе успели бы их подготовить.
Директор взволнованно зашагал по комнате:
— Позвольте! Получается такая картина: по арифметике они слабы и по остальным предметам тоже не совсем готовы. Лето у них было без отдыха. Я категорически против такой перегрузки. И не советую вам поддерживать в этих ребятах ложные надежды. Лучше постарайтесь убедить их, что нет ничего страшного в том, что они останутся в пятом классе.
Леонид Тимофеевич остановился и, взглянув на крепко сжатые губы, Елены Александровны, махнул рукой:
— Пришлите их ко мне, я поговорю с ними сам.
Елена Александровна молча вышла из комнаты.
За те два урока, которые провела Елена Александровна, проверяя знания ребят, Трубачёв и его товарищи сразу почувствовали в ней настоящую учительницу. Ни одна минута у Елены Александровны не пропадала даром, ни на один миг внимание её не отвлекалось в сторону; на каждой ошибке она останавливалась и тут же на месте разбирала её сообща с ребятами, закрепляя в их памяти правильный ответ. Молодая учительница вносила горячий азарт во всё, что она делала, и своей горячностью увлекала за собой учеников.
— Здорово учит! — с восхищением говорил Мазин. — Прямо как гвозди в голову вбивает! Стукнет по шляпке — и навеки! Зубами не вытащишь!
Ребята повеселели, подбодрились, ловили каждое слово новой учительницы, с благодарностью глядели ей в глаза.
— Я только после её проверки понял, что мы знаем и чего не знаем, — серьёзно говорил Саша.
— Спасибо Екатерине Алексеевне — она нас хоть по другим предметам подогнала, — заметила Нюра.
— И Анатолию Александровичу спасибо, и Косте. Эх, Костя!.. — вздохнул Одинцов. — Какой он хороший был, правда? Говорят, под Ленинградом воюет. Витька Матрос в райкоме комсомола разузнал.
— А что ж он нам-то не пишет? Забыл, верно, нас! — взгрустнула Лида.
— Нет, он не такой, чтобы забыть, только не до нас ему теперь, — возразил Сева. — Он на передовой, верно.
— Костя с нами до последнего дня занимался, — с благодарностью вспоминал Васёк. — Географию мы всё-таки хорошо знаем!
— История и ботаника у нас тоже ничего! — похвалился Петя.
— Подождите вы радоваться! — остановила Лида. — Может, Елена Александровна ещё откажется с нами заниматься.
Ребята и не предполагали, что у их новой учительницы уже был разговор с директором. Ребята ещё надеялись.
Сегодня, закончив к обеду занятия, Васёк напомнил товарищам, что их звал Андрейка. Девочки — Нюра и Лида — не могли идти в депо. В этот день они решили навестить Егора Ивановича и Васю. В госпитале уже несколько дней никто не был. Там теперь работали другие школьники вместе с Белкиным и Надей Глушковой.
— Егор Иванович и Вася скучают — наверно, думают, что мы их совсем бросили, — расстраивались девочки.
Ребята передали с ними горячие приветы и пошли в депо.
— Нам по расписанию полагается только обеденный час, а там на стройку надо бежать. Сегодня материал привезут, — предупредил Васёк, шагая вместе с товарищами по знакомой Вокзальной улице.
Заговорили о Кудрявцеве.
— Я против него зла не имею, — сказал Васёк. — Мне только жалко, что такой парень — и сдружился с Тишиным!
— Тишина тоже никуда не денешь. Если будем в шестом классе, придётся это добро на ум-разум наставлять, а то он на всю школу наш класс осрамит, — вздохнул Одинцов.
— Там разберёмся… — многообещающе проворчал Мазин. Но никто не засмеялся.
— И откуда у человека такое зло берётся? Ведь вот Андрейка. Один растёт, без родителей, и сам себя воспитывает. А у другого и родители есть — и всё равно он плохой, — задумчиво сказал Саша.
