— Пусти, тётка, мальчика. Не имеешь права, он ничего не украл.
Прогнали беспризорников с Тверской, они переселились на Ваганьковское кладбище. Тихое место, здесь не найдут. Только страшно ночью. Зина знает, что никого нет. Но что там у могилы светится? Знает, что ограда и памятник. А кто там стоит и рукой машет? Никого нет. А страшно.
Мальчишки говорят:
— Не бойся. Зато тут милиции нет — они нас по улицам ищут, асфальтовые котлы обшаривают, думают, там беспризорники греются. А мы тут живём, в старом склепе. Всех обманули, вот какие мы ребята.
Вдруг свистки среди ночи, окружили милиционеры старый склеп. Светят сильные фонари.
— Выходи на свет, ребятки. Выходите, не бойтесь.
Всех до одного поймали. Отправили Зину в трудовую коммуну. Коммуна была на улице Остоженке, в бывшем Зачатьевом монастыре. Беспризорники называли сокращённо: «Зачмон».
Зине Зачмон не понравился. Толстые кирпичные стены, узкие километровые коридоры. Казалось, в тёмных углах прячутся монахини в чёрной одежде.
«Всё равно не останусь», — думала Зина.
Кругом незнакомые стриженые дети. Ходят в школу. Клеют конверты для почты. Поют песни.
Гриша прислал письмо из колонии: «Думал, убегу. А теперь решил погодить — осмотрюсь, зиму отогреюсь, весной поглядим. Я тебе напишу. Кормят нас хорошо, каждый день хлеб, и сахар, и горячее».
Зина не хотела учиться. Все шли в школу, она пряталась в сарае.
Если сидеть за дровами долго, можно рассмотреть разные лица. На берёсте смешное лицо с полуприкрытыми глазами. А вот щенок сидит сутуло и смотрит, склонил большую голову, одно ухо свисает вбок.
— Зинок! Выходи, смотри, что я тебе принесла.
Воспитательница. Самый терпеливый человек на свете. Теперь она в Зачмоне не работает, Зина узнавала. В какой-то школе преподаёт, да разве в большой Москве найдёшь!
— Зинок! Съешь яблоко. Пойдём в класс, не упрямься, пойдём.
И приведёт, легко обняв за плечи. Посадит за парту. Втянет в ученье.
Можно считать: беспутная Зинка, тяжёлая Зинка, упрямая Зинка. А учительница считала: Зинку не надо наказывать, а надо спасать.
Через год приняли Зину Шухову в пионеры.
Она шла с отрядом посреди улицы. Били барабаны, трубил горнист. Все вместе шагали стройно и красиво, ноги у всех загорелые, лица у всех гордые. Так казалось Зине. Ноги были исцарапаны на прополке. Лица были худые и голодные. Шагали не в ногу. Кто как умел, тот так и шагал.
Окончила Зина школу и поступила на завод электровозов. Грамотная девушка: определили её архивариусом. Следи, чтобы все заводские документы были подшиты в папки. Складывай эти папки на эти полки, а те папки на те полки.
А у неё глаза горячие, и человек она неспокойный. Она хочет искать себя и жить в тревогах, чтобы всё неслось и ревело вокруг.
На комсомольском собрании секретарь ячейки Костя говорит:
— Зинка! Хотим послать тебя на метро работать. Там нужны смелые.
Она увидела, что он шутит, дразнит её. Ответила самолюбиво:
— Никуда не пойду.
В президиуме сидел парень из райкома комсомола. Он встал и сказал:
— Какие могут быть шутки? Девушек на метро не берут. Работа физически тяжёлая, нужна большая сила.
Он стал объяснять:
— Идёт мобилизация комсомольцев, надо завербовать десять тысяч лучших ребят. Ваша заводская ячейка должна выделить пять человек. Лучших, — сказал он с нажимом.
Секретарь перестал улыбаться и сказал:
— Желающие могут записываться.
Первой встаёт Зина Шухова в красной косынке и говорит:
— Хочу идти на метро проходчицей.
Почему она так решила? Может быть, на неё подействовало, что берут лучших? Каждому хочется быть лучшим.
Секретарь с досадой отвечает:
— Девушек на тяжёлые работы не берут, тебе же ясно. Не бузи.
Она упрямо молчит, а завтра идёт к секретарю райкома Сидорову. Он — ни в какую.
— Парней только здоровых посылаем на проходку. А ты девчонка. Не ставь меня в дурацкое положение.
Пришла на шахту. В красном уголке собрались врачи, проходят медицинскую комиссию новые метростроевцы. В очереди одни парни. Плечищи широкие, ручищи огромные. И Зина с ними. Они над ней смеются, она им грубит. А что ей ещё делать?
Врач с трубочкой послушал её, постукал. Сказал:
— Стопроцентное здоровье.
Начальник смены посмотрел хмуро и сказал:
— Пойдёшь в бригаду Катаманова. Не справишься — ругай себя, больше некого.
Оделась Зина в первый раз в спецовку, достала из сумки зеркало и смотрит на себя. Очень странная фигура: резиновый костюм и резиновые сапоги. Под резиновым — брезентовый костюм, верёвкой подпоясанный. И резиновая шляпа с полями. Очень неудобный костюм, тяжёлый.
— Смотрите, ребята, Зинуха в зеркало смотрится уже минут десять. Метростроевка.
Опять смеются.
Зина идёт за ними в забой. Бригадир говорит ей:
— Меня зовут дядя Коля. Будет трудно — скажи.
Она шла по длинному тоннелю за ребятами. Стены мокрые, душно. Темно. А там, где горят лампы, видно, какая неуютная ей попалась шахта. Сейчас ещё можно всё изменить. Выйти наверх, сказать: «Не нравится. Передумала». Удивятся: «Странная эта бывшая беспризорница. То надумала, то передумала». И пусть. Зато будут солнышко и небо, ветка будет качаться над головой, а можно будет, подняв лицо, смотреть на облака.
Она не ушла. Сказала себе строго: «Зина-корзина! Неужели ты испугалась? Жизни бояться — сразу помереть!» И зашагала смело, и нарочно топала сапогами.
Долго шли, наконец пришли. Грохот отбойных молотков испугал её, она очумела, уши заткнула, стоит. Ребята хохочут. Им повезло: есть над кем смеяться, не видно, что сами они новички и не меньше Зины растеряны.
— Ох, Зинуха-то уши закрыла, глаза перепуганные.
Она не привыкла строить из себя небесное создание. Противно притворяться: «Ах, мне тяжело! Ах, мне страшно». Ну и что же, что девчонка? Взялась — тяни.
— Дай мне, дядя Коля, отбойный молоток. Дай, не сомневайся.
Тяжёлый молоток, от него тянется резиновый шланг, сверху по шлангу идёт к молотку сжатый воздух. Держит Зина молоток, делает вид, что ей не тяжело. А как работать, не знает. Ребята тоже ничего не знают, но на Зине отыгрываются:
— Смотри, как дитя, к себе прижала молоток. Эх, горе!
— Ну-ка, покажи, как рубить породу будешь, — спокойно говорит одному, самому развесёлому, дядя Коля.
Он тычет молотком в породу, хочет пройти напролом. Только не такое уж простое дело взять сплошную породу: пика молотка не пробивает её, даже следа не оставляет.
— В прожилку входите, ребята, — учит бригадир. — Найти её сумей, прожилочку. Вот Зина молодец, Зина нашла. И ты сумеешь, не расстраивайся. У женщин силы меньше, а соображают они не хуже нас с тобой.
Потихоньку, постепенно стала Зина понимать, что к чему. Кругом льёт вода, под ногами текут мутные ручьи. Ступила Зина на мокрое бревно, поскользнулась, упала, сильно рассекла руку.
Не успела поработать — заболела. Несколько дней не была она в шахте. Когда пришла, самый насмешливый, Серёга, сказал:
— Мы думали — сбежала. А она, смотри-ка, пришла.
Зина ответила:
— Я убегать не привыкла. Обо мне ещё в газетах напишут, о моём ударном труде. Хочешь спорить?
— Их, какая занозистая!
Подмигнул и больше ничего не сказал.
Это было в самом начале. Дядя Коля тогда сказал:
— Аварии бывают от суеты. Работай строго, Зина.
Теперь о Зине Шуховой написали в газете «Проходчик». Она и не знала. Серёга пришёл, принёс свежий номер газеты, развернул перед Зиной. Её портрет в тяжёлом резиновом костюме, глаза упрямые.
— Ох, и девка вредная. Сказала, в газете — пожалуйста.
Чудак этот Серёга. Что он её всё время дразнит?
Мишка тоже не поймёт. Дать бы этому Серёге по затылку, чтобы не дразнился.
— Зина, вы приходите к нам в школу. Обязательно приходите. Я вас с ребятами познакомлю, с Антониной Васильевной, это наша учительница.
— Как ты сказал? — встрепенулась Зина. — Антонина Васильевна? Чёрненькая?
— Нет, седая.
— Значит, не она. Жалко.
В летописи ещё не всё рассказано про Зину Шухову; хочется Мишке написать, как недавно дали Зине комнату. Выхлопотал комнату Серёга, его не поймёшь, этого Серёгу. То житья не давал, дразнил Зину. То пошёл за неё с начальством ругаться.
— Таня, замри! — на весь двор кричит Леденчик.
Таня останавливается на бегу, словно налетает на невидимую стенку. Она стоит, одна рука поднята, нога в белом носке отставлена назад.
— Не шевелись! — командует Леденчик и прыгает вокруг Тани. — Не дыши сильно! Ладно, отомри.
Таня хочет бежать дальше. Леденчик говорит:
— Мишка про Зину Шухову целый рассказ написал, уже пятая тетрадь кончается.
— А мы вечером пойдём в школу, будем календарь метро писать, — говорит Таня. — Знаешь, Антонина Васильевна сказала, что интересный получается календарь.
