Под рисунком была подпись Наташи Сергеевой:
«Есть много в зоологии страниц,
И каждую из них мы в школе изучали,
Но вот породу «Дыбинских ослиц»
Еще нигде ни разу не встречали».
Обозленная Зойка, улучив момент, подошла на перемене к Ане.
— Ну, художница!.. — сказала она, угрожающе скривив губы. — Ты пожалеешь!
— Я тебя не боюсь! — тотчас прервала ее, Аня. Она даже побледнела от обиды и оскорбления, что кто-то пытается ее запугать. — Это еще не всё! — сказала она твердо. — Мы с Наташкой прославим тебя в «Ленинских искрах» и в «Пионерской правде» — пусть весь Советский Союз знает, что имеется такая «красавица».
А Тося Пыжова сказала Зойке так:
— Ты около меня не трись… Я тебе не Аня и не Наташка… Я вспыльчивая… Хвачу по загривку, — не обрадуешься!
Зойка поглядела на внушительную, крепкую фигуру Тоси, на ее широкие плечи, большие сильные руки и благоразумно отошла в сторону.
Старшая пионервожатая Ирина Васильевна и вожатая отряда — восьмиклассница Надя, которые присутствовали на сборе, почти ни во что не вмешивались — настолько все было хорошо организовано самими девочками.
По поручению совета дружины с речью на тему «О чести и совести пионера» выступила Аня Баранова. Потом говорили девочки. Они все осуждали поведение Зойки. И даже те, кто еще недавно принимал выходки Зойки благодушно, как некие «забавные шуточки», с негодованием осудили ее хулиганскую выходку на уроке Марии Кирилловны.
Решение было единогласным: «снять с Дыбиной пионерский галстук и просить комсомольский комитет школы не принимать ее в комсомол, впредь до исправления».
Все подняли руки. Лиза Гречик тоже потянула вверх свою руку, трусливо и подобострастно поглядывая на старшую пионервожатую.
А Тамарка Болшина не могла поднять руки и расплакалась.
— При одной воздержавшейся! — сказала громко и с удовлетворением Тося Пыжова.
В тот же момент, с грохотом дернув парту, Зойка Дыбина выбежала из класса.
Когда девочки, шумно обсуждая сбор отряда, вышли в коридор, они увидели, что на ручке двери, затянутый несколькими узлами и разорванный, висит Зойкин пионерский галстук.
«Энергия, которой обладают тела, — зубрила Люда Савченко, — не создается и не уничтожается, а только в различных явлениях природы и техники переходит из одной формы в другую…»
— «…А только в различных явлениях природы и техники, — повторила она, зажмурив глаза и закинув назад голову, — переходит…» А куда переходит? Ведь вот сейчас знала, куда переходит!
Люда еще сильнее зажмурила глаза, силясь вспомнить только что прочитанное.
— Ах! — вздохнула она с досадой и подумала: «Все происходит потому, что мое жалкое тело не обладает абсолютно никакой энергией!»
Люда заглянула в учебник и прочитала: «переходит из одной формы в другую…»
— А вот у меня ничего не переходит из учебника в голову! — сказала она вслух.
По физике нужно было выучить еще один параграф. Но там только маленький кусочек биографии Ломоносова. Чепуха!
«Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.» —
продекламировала Люда конец параграфа и взглянула на дату кончины гениального ученого — 1765. Это легко запомнить! Один — это я! Семь — последняя, седьмая парта. Дальше по нисходящей, отнимая единицы: шесть и пять.
Люда подошла к окну, повторяя: «значит, в тепловых явлениях не только наблюдаются превращения…»
Большие рыхлые снежинки изредка опускались плавно на карниз и тотчас таяли. Поворачиваясь и порхая в ярком свете уличного фонаря, они казались желтоватыми бабочками-капустницами. Где эти бабочки? Где это лето? Когда оно было, — неизвестно!
Люда вспомнила пионерский лагерь. Лесные вершины на озерном берегу. Беспечную, веселую жизнь…
Она прилегла на диван и закрыла глаза, вызывая в памяти знакомые картины: раннее, раннее утро. Солнце еще не встало, но вершины сосен уже светятся бронзовым огнем…
«Надо встать! Учить уроки! Немедленно встать! Так я нечаянно засну!» — пронеслось в сознании. Но вставать не хотелось. Скучное занятие: сиди за столом и учи, учи… Сколько нужно времени и терпения! Вот был бы талисман… — стала мечтать Люда. — Или нет, лучше волшебная палочка. Прикоснулась ею к голове — и сразу всё запомнила, надолго, до экзаменов. Тронула руку — и рука написала то, что нужно, быстро и красиво. Ах, как глупо! Глупо то, как думать о такой ерунде! Конечно, глупо, но зато можно в минуту покончить разом и с ломоносовским законом и с алгебраическими примерами. Минута — и свободен! Иди гулять! Иди в кино! Куда хочешь! Как она давно не была в кино! Сколько пропустила картин! Другие девочки хоть по воскресеньям ходят. А она заперлась, как затворница. Правда, в дневнике появились четверки, о которых Люда еще недавно не смела и мечтать. Подружки сказали: «Подтянись еще немного, и тогда составим план домашних занятий — расписание. Времени хватит на всё и даже останется». Неужели и на телевизор тоже? Вот сейчас как раз он работает вовсю за стеной у соседей… Передача из музыкальной комедии — «Марица». Люде очень нравилась эта оперетта. Послушать бы хоть немножко, посмотреть чуточку! Занятий осталось часа на два. Ну, не все ли равно, когда я сделаю уроки? Весь вечер в моем распоряжении…
Люда вскочила с дивана и бросилась к двери, но вдруг остановилась как вкопанная.
— Ага! Завело! — воскликнула она. — Пошла карусель! Все с самого начала! Нет! Врешь! Не возьмешь! Воля у меня есть или нет? Есть! Стоп! Не поддамся!
Она живо схватила со стола кусочек сахару, бросила его в рот и запила глотком воды:
— Держись, Людка!
Марфа Степановна, с посудным полотенцем и тарелкой в руках, заглянула в комнату.
— Люда! Что ты кричишь?
— Я не кричу, мама, а учу… Слушай, мама… Значит, правда, что ты не виновата?
— Ну да…
— И тебя не снимут с Доски почета?
— Я же тебе сказала.
— Но почему, мама?
— Вот чудак человек! Он ехал на красный светофор — хотел проскочить.
— А ты могла застопорить?
— Могла… Да не смогла… Я думала о том, где болтается моя беспутная дочь…
— Я знаю, что это я виновата, — вздохнула Люда.
— Ладно, ты учи себе… Дело прошлое, — сказала Марфа Степановна и тоже вздохнула. — Моя тут вина немалая. На сознательность твою понадеялась, да, видать, чересчур. Это мне урок. Вон Владимир-то Ильич что говорил: надо, говорит, «доверять и проверять». Само собой, тут речь не о школьниках и матерях, а ежели взглянуть в суть, — мудрость-то ленинская и к нам подходит. Вот оно какое дело! Ну, как у тебя сегодня уроки? — спросила Марфа Степановна и испытующе-строго посмотрела на дочь.
— Учу, мама. Занимаюсь…
— Что выучила?
— Вот… биографию Ломоносова знаю.
— Ну, расскажи.
Люда взглянула в строгие глаза матери, секунду помедлила в раздумье, потом решительно вышла на середину комнаты и стала отвечать четко и громко, с той, несколько напряженной торжественностью, какую испытывала только на экзамене.
Когда она кончила, Марфа Степановна одобрительно кивнула головой, и глаза ее потеплели.
— Биография-то поучительная для школьниц, — сказала она. — Крестьянский паренек пешком протопал в лютую декабрьскую стужу из Архангельской губернии в Москву. За знаниями! Поди, в лаптях шел. Вот с кого вам пример-то брать! Это ведь какая любовь к науке! Честь ему и слава, великому человеку! Ну, а еще что, какие задания? — снова спросила она. — Покажи-ка дневник.
— Мама…
Люда быстро подсела к матери, обняла ее за плечи.
— Мама! Ты мне верь, как прежде. Того, что случилось, никогда больше не будет. Не повторится это! Так и знай, мама: никогда!
— Подруг своих благодари! — перебила ее мать. — Хорошие девочки. В долгу ты у них.
— Я знаю…
— То-то же! — сказала мать и вышла из комнаты.
Домашних заданий было много. Люда открыла дневник, потом полистала учебники. По истории задано: Ян Гус и гуситы. Алгебра: пример с дробями и два номера на пропорции. Нахождение неизвестного. По литературе задано почти три страницы: эпитеты, сравнения, тропы, метафоры, олицетворения…
— Названия-то какие противные: «метонимия», «синекдоха»! — поморщилась Люда. — Словно какие-то склизкие червяки или жирные гусеницы! Неужели ничего нельзя придумать покрасивее!
«Вот с этого и начну! — решила она. — Тося говорила, что надо начинать всегда с самого неприятного, тогда все остальное станет приятным и легким. Тося и Аня — сильные, волевые девочки. Наташка… Славная Наташка! Худенькая такая, кажется, хрупкая… А настойчивая до чертиков! Это потому, что она любит свою мечту, стремится к ней. А вот у меня нет никаких стремлений. Я пустая и безвольная… Почему? Разве я не могу быть такой сильной, чтобы суметь подчинить своей воле любые чувства и любые желания? Вот увидите, что могу! Сами увидите! Скоро!»
