– Ну погоди, что-нибудь придумаем. Иван стал думать. Он чудно вытаращил глаза и вытянул губы трубочкой.
– Вот чего. Пошли к дедушке Колдырю.
– К кому?
– Ну, дедушка такой.
– Твой?
– Нет. Вообще. Общий. Фома Никитич. А прозвище – Колдырь.
– Что это значит?
– Ну, знаешь, на берёзе бывает такой крепкий нарост. Называется кап. А ещё, по-деревенски, колдырь. Его топором не отрубишь. Пилить и то трудно.
– А дедушку почему так зовут?
– Крепок потому что. И правильный человек. Все так говорят. Он придумает, где твою собаку искать. Пошли!
– А далеко идти?
– За Светлую Рощу, на смолокурню… Ба! – крикнул Иван в калитку. – Ба, я на смолокурню пошёл!
– Ванюшка, иди хоть поешь. Я оладушков напекла!
Ростик проглотил слюну.
– Пошли, Ростислав! – скомандовал Иван.
Ростик тронулся вслед за Иваном. Повернули за угол, откуда недавно так неожиданно появилось стадо.
«Может быть, и правда этот дедушка Колдырь сумеет разыскать Кешу? – думал Ростик. – Наверно, сумеет, раз Иван так о нём говорит». У него немножко посветлело на душе и появилась надежда.
Улица оказалась очень длинной. Ростик с любопытством глядел по сторонам. Очень интересно идти по посёлку. Дома все разные. Вот маленький – брёвна серые, окошки у него крошечные. А вот большой – брёвен не видно, он обшит сверху досками. Доски выкрашены коричневым, а наличники у окон белые. Нарядный дом! У всех домов подряд – и у больших и у маленьких – высоченные телевизионные антенны были не на крышах, а на длинных-предлинных шестах, вкопанных прямо в землю рядом с крыльцом. Боком к улице, не огороженный забором, стоял маленький сарайчик. На нём была укреплена большая выцветшая вывеска: ГРИБОВАРОЧНЫЙ ПУНКТ. Для убедительности на ней были изображены две лисички, два гриба неизвестного Ростику названия и плёточка клюквы. На дверях сарайчика висел огромный замок, а рядом с сарайчиком валялось несколько рассохшихся бочек. Грибной сезон ещё не начался. Возле сарайчика на земле что-то сосредоточенно клевала стайка скворцов. Когда Иван и Ростик прошли мимо, скворцы все разом улетели. Ростик опять забеспокоился о Кеше.
– А дедушка не рассердится? – спросил он Ивана.
– С чего бы это? За что?
– Ну, что мы пришли.
– Никогда он не сердится без дела. Дедушка Колдырь – он добрый.
– А Кешу он найдёт?
– Сказал тебе, дедушка Колдырь что-нибудь придумает.
Улица кончилась. Дорога взяла влево и миновала большой пустой сарай, перед которым валялась какая-то странная вещь: два колеса, и к ним приделаны железные рёбра – точно рентгеновский снимок грудной клетки, как Ростику делали перед отправкой на дачу.
– Это копнитель, – сказал Иван. – На покосе сенокосилка работает, а с ней копнитель, вот этот вот. Только в этом году ещё не косили: рано ещё, травы ещё соку не набрали. У нас луга пойменные. На пойменных лугах преобладают многолетние злаки: овсяница, тимофеевка.
Иван опять говорил как диктор.
– А ты откуда всё знаешь? В школе, что ли, проходят? – спросил Ростик.
– Не. В школе проходят родную речь, а я численники читаю.
– Что? Книги такие?
– Численники. Ну, календари. Там про всё есть. Я уже за два года прочёл. Теперь ещё за тот год прочту. И за этот. Всё буду знать.
Ростик подумал, что Иван – человек стоящий.
Вскоре дорога пошла под горку и с разбегу влетела в сосновый лес. Роща была в самом деле светлая. Сосны росли не очень часто, не мешали друг другу. Солнечные лучи ныряли в мягкий мох и точно подсвечивали его изнутри. Оранжевые стволы сосен то ярко вспыхивали под солнцем, то гасли. Небо просвечивало сквозь сосновые ветки, которые всё время чуть покачивались, чуть шевелились, то пропуская свет, то задерживая его. Всё время слышался ровный шум, и этот шум успокаивал Ростика, ему казалось, будто сосны говорят: «Найдёшь Кешу, Кешу найдёшь». Потом сосны немного отодвинулись от дороги, и образовался прогал. Дорога устремилась в этот прогал и вывела ребят на опушку. Земля на опушке была чёрная, трава – чёрная, солнце отражалось в чёрных жирных лужах.
– Вот и смолокурня, – сказал Иван. – Сегодня не курят.
Ростик увидел две огромные печи не печи – не поймёшь. Эти вроде бы печи были круглые, сложены из кирпича и обмазаны глиной. На каждой печи было по трубе, похожей на ту, что бывает на крыше. Между печами была вделана деревянная избушка – слепая, без окон. На крыше у неё тоже торчала труба, только не кирпичная, а железная. Возле домика лежали в смоляной луже три железные бочки. Рядом был вкопан дощатый щит на ножках, такой, как в городе бывают доски объявлений. Он был покрашен красным, а вместо объявлений на нём висел топор, тоже красный, и красное же ведро.
Вокруг смолокурни были навалены горы сухих выкорчеванных пней. Ещё одна гора из пней была нагружена на прицеп. Его только что притащил сюда трактор. Трактор что-то невнятно бормотал, пытаясь развернуться.
На отшибе стоял домик. Возле него небольшой участочек был огорожен частоколом. На частоколе висели – сушились пучки каких-то жёлтых цветов.
– Бессмертник песчаный, – сказал Иван.
– А где же дедушка? – спросил Ростик испуганно.
– Найдём. Дедушка Колдырь! – закричал Иван изо всех сил.
– Здеся, кто меня?
– Он, должно, на огороде, – догадался Иван.
Скрипнула калитка. Показался дедушка Колдырь. Да это же старичок с парома! Только в чёрных старых, залатанных брюках.
– Ты что, Ванюш? А, и ты тут, чурачок? И собака-пёс с тобою?
– Нет, – ответил за Ростика Иван. – Дедушка, собака куда-то у него пропала. Может, кто привязал? А то бы она его по следам нашла. У собаки нюх острее человека в двенадцать тысяч раз!
– Должна бы найти, – подтвердил дедушка. Он подошёл к огорчённому Ростику и положил ему руку на плечо. – Никак, керосином? – понюхал он воздух.
– Я бабушке помогал наливать, – сказал Ростик.
– Да на себя плеснул?
– Только немного в сандалик попало. Ничего, уже высохло.
– Эх ты! Да ты керосином свой запах отбил. Как же она, собака-пёс, по следу найдёт? Не может она тебя найти.
Ростик приготовился плакать.
Глава четвёртая.Кеша без Ростика
Когда Кешины влажные ноздри ожёг едкий запах коровьего стада, он отскочил к забору, но не к тому, где стояла лавочка, а на противоположную сторону. Стадо заполнило улицу. Оно разделило Кешу с Ростиком и двигалось непрерывным грозным потоком. Одна корова, рыжая, опустила голову и мотнула ею в Кешину сторону. Кеша кинулся вдоль забора. Копыта топали по пыли, пыль лезла в нос и в глаза. Пока ещё невидимый и не пахнущий, щёлкал кнутом пастух. Острое коровье копыто бухнуло где-то рядом с Кешей. Кеша увернулся. Бежать было некуда: стадо текло, заполнив всю улицу. Кеша вжался в забор. Забор вдруг подался, и Кеша провалился внутрь. Куда это? Ах, вот что! Это отворилась калитка. Открылась и закрылась за ним. Кеша постоял молча. Калитка не открывалась. Кеша тихонько царапнул её лапой. Калитка не шелохнулась.
– Откройся, – попросил он. Калитка и не подумала.
– Ростик! – позвал Кеша.
Но Ростик стоял на лавочке по другую сторону стада и не мог его услышать.
– Собачка! – сказал вдруг чей-то густой, точно шмелиный, голос. – Иди сюда, собачка.
Кеша оглянулся. Девочка спрыгнула с гамака, который висел на столбах в глубине двора, и подошла к Кеше.
– Калитка не открывается, – сказал он. – Выпусти меня, пожалуйста. – Он легонечко вильнул хвостом.
– Ты хорошая собачка, – продолжала девочка своим смешным басом. – Ты будешь у меня жить.
– Извини, – сказал Кеша, – но я не могу. Меня ждут. Выпусти меня.
– Ну что ты лаешь? Я тебе бантик повяжу, хочешь?
– Выпусти, выпусти!
– Ты лайка? Что ты всё лаешь? А, понимаю, ты голодная.
«Не понимаешь, – подумал Кеша. – Вот Глеб понимает. Ростик понимает. А ты – нет».
– Идём, идём!
Кеша поплёлся за девочкой в дом. Он слышал, что на улице топот стих, перестало пахнуть молоком и коровьей шерстью. На крыльце он сделал ещё одну попытку:
– Ростик!
Но Ростик в это время наливал бабушке керосин.
Что же делать, что делать?! Есть, конечно, выход – укусить. Чтоб закричала, заплакала и выгнала его эта девочка. Но Кеша не мог. Он не сумел бы объяснить почему. Он не знал просто, что врождённое благородство не позволяет собаке обидеть ребёнка.
Девочка привела Кешу на кухню. Там на столе стояла сковородка и чем-то аппетитно пахло.
– Вот, – сказала девочка. – Ешь котлеты. Тётя Нора нажарила. А я их не люблю.
Она подняла крышку, ткнула вилкой в котлету и стряхнула её на пол. Кеша съел. Он был очень голоден. Может быть, и не надо бы есть в этом доме, где он всё равно не мог оставаться. Может, и не надо бы. Но съел. И даже лизнул половицу, где только что была котлета.
– Ариадна!
Хлопнула дверь, и на кухню вошла пожилая женщина в короткой юбке, в тенниске и в кедах на шерстяной носок.
