Мистер Гвареччи добавил, что письмо это миссис Сидман прислала из Коннектикута, где она в тиши и уединении приводит в порядок себя и свои мысли.
На самом деле и без письма миссис Сидман вся школа пребывала в приподнятом, праздничном настроении. В вестибюле на первом этаже мистер Вендлери установил огромную ёлку и обкрутил её серебряными гирляндами. С каждой ветки свисали крупные, величиной с грейпфрут, шары — на этот раз пластмассовые, потому что в прошлом году мистер Вендлери своими глазами видел, как скверно брат Дуга Свитека поступил со стеклянными. Там, где шары висели пореже, серебрились и развевались от сквозняка мишура и дождик, а когда входная дверь хлопала особенно сильно, нити слетали, кружились по вестибюлю и вылетали на улицу. Мистер Вендлери явно полагал, что зелень ёлке не к лицу, поэтому не только понавешал на ветки всё что можно, но и щедро опрыскал их искусственным снегом. Словно в наших краях снег зимой — обычное дело. Хотя снег на Лонг-Айленде ни на одно Рождество не выпадал — с самого Иисусова рождения.
В противоположном конце вестибюля установили ханукию — это такой еврейский девятисвечник, тяжёлый и старинный, который принадлежит семье мистера Шамовича уже больше двухсот лет. На бронзовых чашечках застыли потёки белого воска от свечек, истаявших ещё в России. Мы рассматривали ханукию, стоявшую, как положено, на белом льняном покрывале, бескрайнем как сама История, и, казалось, чуяли сладковатый запах воска из тьмы веков.
За первую предрождественскую неделю второклассники склеили множество разноцветных бумажных цепей, и их развесили по всем холлам и коридорам младшей и средней школы. А четвероклассники навырезали ханукальных светильников из картона и обернули их блестящей алюминиевой фольгой. Первоклассникам поручили сделать для каждой свечки «огонь», и скоро блестящие ханукии красовались над дверью каждого класса. В пятом классе учится Чарльз, который не только умеет собирать по кабинетам грязные тряпки и губки, но и обладает потрясающим каллиграфическим почерком, поэтому в него влюблены все девчонки в обоих пятых классах и даже некоторые шестиклассницы. Просто за то, что он умеет красиво, с завитушками, написать «Счастливого Рождества!» и «Весёлой Хануки!». Эти надписи появились на всех стенах в школьных коридорах, и преданные поклонницы тайком обводили и подкрашивали буквы, чтобы выразить искусному художнику свою безмерную любовь.
Данни Запфер сказал, что его от этих дур тошнит и вот-вот вывернет наизнанку.
Во всех уголках школы ощущалось приближение праздников. Стёкла в дверях каждого класса разукрасили фигурками из гофрированной бумаги. Мистер Петрелли повесил на свою дверь гирлянду из мигающих фонариков, а на подоконник поставил ханукию с оранжевыми лампочками. Мистер Лудема у нас родом из Голландии, так что поставил на подоконник деревянные башмаки и набил их сеном — для ослика — и углями, наверно потому, что он классный руководитель брата Дуга Свитека. По голландской легенде, плохим детям на Рождество достаются одни угольки.
А миссис Бейкер свой класс украшать не стала. Ничем. Даже сняла ханукальный светильник, который первоклассники прикрепили над дверью. И не дала повесить в классе Чарльзовы поздравления с завитушками. Когда на большой перемене миссис Кабакофф принесла нам кувшин с яблочным сидром, оставшимся от праздничного пира второклассников, где они изображали пилигримов, миссис Бейкер улыбнулась своей вежливой ледяной улыбкой, которая на самом деле выражает не приветливость, а нечто совершенно противоположное, а потом заставила Данни Запфера поставить кувшин на самую верхнюю полку в раздевалке. Ещё выше тухлых завтраков.
Миссис Бейкер праздникам явно не радовалась.
И я, если честно, тоже. А всё из-за мистера Гольдмана и предстоящего спектакля Шекспировской труппы Лонг-Айленда. Спектакля, в котором мне предстояло играть Ариэля.
Духа.
В сущности, фею. Феечку!
Никакие уговоры на мистера Гольдмана не действовали.
— Любой мальчик на твоём месте был бы счастлив! — восклицал он. — Шутка ли! Получить такую роль! Да не где-нибудь, а в рождественском представлении Шекспировской труппы! Мне бы в твои годы так везло!
Я, надо признаться, везунчиком себя не ощущал. Особенно когда надевал жёлтые колготки с перьями. Ведь я рассчитывал жить в нашем городе и после спектакля.
Я показал колготки маме, надеясь, что она всё-таки побеспокоится о будущем сына.
— Они не ярковаты? — спросила мама.
— Ярковаты. А ещё у них перья…
— Перья — это прелестно. Они будут колыхаться при ходьбе. Я прямо поверить не могу: мой сын на сцене! Играет Шекспира!
— Мам, как ты не понимаешь?! Жёлтые обтягивающие штаны! Перья! Девчачья роль! Если в школе узнают, мне конец.
— Никого из твоей школы там не будет. А если даже будут, ты всем понравишься.
Я попробовал поговорить с отцом.
Показал ему колготки как раз в тот момент, когда Уолтер Кронкайт объявил об очередной бомбардировке во Вьетнаме. Я рассчитывал, что жёлтый цвет привлечёт его внимание, должен привлечь, несмотря на новости.
Я оказался прав.
— Ты это надевать собрался? — спросил он.
— Заставляют.
— Жёлтые портки с перьями?
— Угу.
— Кто это придумал?
— Мистер Гольдман.
Отец делал вид, что не смотрит на колготки. Но у него не получалось, потому что они были самым ярким пятном в комнате — глаз не отвести.
— Мистер Гольдман, говоришь?
Продолжение этого разговора вам, вероятно, покажется знакомым.
— Да.
— Бенджамин Гольдман, который держит булочную?
— Именно.
Бросив взгляд на цыплячьи штаны, отец сощурился, словно защищал глаза от пронзительно-жёлтого цвета. И задумался.
— Настанет день, — наконец изрёк он, — когда мистер Гольдман захочет расширить своё дело. Например, построить целую сеть булочных. Тогда ему придётся нанять архитектора.
— Папа!
— И он наймёт того архитектора, который уже сделал для него доброе дело…
— Папа! Я не могу это надеть!
Он вложил колготки мне в руки.
— Носи, сынок. Только в школе не проговорись. Не дай Бог, кто-нибудь пронюхает и придёт на спектакль.
К сестре я даже не подступался, но она зашла ко мне в комнату сама.
— Мама рассказала про твои штаны. Покажешь?
Я показал.
— Если в школе узнают… — начала она.
— Не узнают.
— Ты прямо страус — сам в перьях, а голову в песок. Ну, прячься-прячься, надейся, что не заметят. Только если заметят — моли Бога, чтоб никто не узнал, что ты мой брат. — Высказав свою недвусмысленную угрозу, она хлопнула дверью.
— Ничего себе, дитя цветов! — возмутился я ей вслед. — Хиппи обязаны любить ближних!
Молчанье было мне ответом.
После первой репетиции в костюмах настроение моё ничуть не улучшилось, хотя вся Шекспировская труппа Лонг-Айленда принялась аплодировать, когда я стянул натянутые поверх колготок джинсы и предстал на сцене во всей красе.
Думаю, они захлопали, потому что надо же как-то прореагировать на перья. Засмеяться в голос они не решились, ведь знают: стоит кому-нибудь хихикнуть, и я тут же сделаю сами понимаете что. А искать нового ребёнка на роль Ариэля им не улыбалось. Да и не нашли бы они второго такого болвана, который, начитавшись Шекспира, сам припрётся в булочную Гольдмана за двадцатью двумя пирожными, не имея в кармане денег.
— Мистер Гольдман, — произнёс я, когда аплодисменты стихли. — Я не могу в этих рейтузах играть.
— Почему нет? Они тебе малы? Велики?
— Я похож на фею.
— Это же прекрасно! Так и надо! Ариэль — дух!
— А если на спектакль придёт кто-нибудь из моей школы? Представляете, что они скажут?
— Они скажут: да это же наш Холлинг Вудвуд! Он играет в одном из величайших произведений Шекспира! Одну из лучших ролей мирового репертуара! Верь моему слову, мальчик, так и будет!
— Мистер Гольдман, вы просто давно не учились в седьмом классе.
— Я вообще не учился в седьмом классе. Там, откуда я родом, в этом возрасте уже никто не ходил в школу. Мы работали в поле, кто с лопатой, кто с мотыгой… У нынешних детей счастливое детство: и в школу они ходят, и дома одни забавы, а не работа. А тебе ещё и Шекспира играть предложили! Чтоб я так жил! И мечтать больше не о чем!
Это он, положим, загнул. Я могу, особо не напрягаясь, составить список из четырёхсот десяти пунктов, о которых вполне можно помечтать. Но что толку? С мистером Гольдманом и его биографией не поспоришь. Нечем крыть.
И я заткнулся. Честно, не жалуясь, отрепетировал «Бурю» с начала до конца, одетый в жёлтые цыплячьи колготки с перьями на… ладно, признаюсь: с перьями на заднице! Только вообразите! У меня сзади нашиты белые перья, которые к тому же трясутся при каждом движении!
