— Побегу, ребята! Прощайте! До завтра!
Тётю Дуню он встретил по дороге. Она шла посреди мостовой, неуверенно переставляя ноги в тяжёлых башмаках. Васёк бросился к ней, радуясь, что они пойдут вместе по тёмной, неприветливой улице, что вместе откроют дверь запертого дома и войдут в свой тёплый, уютный угол.
— Осенью я всегда тебя встречать буду. А когда не смогу, то ребята по очереди, — сказал он, беря её за руку. По тётя Дуня вдруг запротестовала:
— Это что ещё удумали? За руку будут водить! Нашлись умники!
— Да ведь ты поздно с работы идёшь, — растерялся Васёк.
— Когда полагается, тогда и иду. Скакать не скачу, и опрометью бежать мне нечего. А у вас занятий и без меня хватает… Какие провожатые нашлись!
Васёк засмеялся:
— Храбрая ты, тётя Дуня!
— Закалилась. Не время себя распускать. Вот и насчёт слёз тоже. Правильно отец твой пишет: слеза не помощник, против неё тоже закалку надо иметь!
— Ну вот! — обрадовался Васёк. — Значит, не будешь больше плакать?
— Нипочём не буду. Ни к чему это. Характер у меня твёрдый, трубачёвский! — с гордостью сказала тётя Дуня.
Васёк улыбался и, поддерживая тётку, незаметно направлял в темноте её неуверенные шаги. Они подошли к дому. Васёк нагнулся, чтобы взять под крыльцом ключ, но ключа не было.
— Никак не найду ключа, — сказал он, шаря в темноте руками.
— Ищи, он на своём месте должен быть, — забеспокоилась тётя Дуня.
— Может быть, мы забыли его в двери? — предположил Васёк и взбежал на крыльцо.
Дверь оказалась запертой изнутри.
— Батюшки! Ведь, кроме своих, никто не знает, где мы ключ кладём. Кто же это? — прошептала тётя Дуня.
Васёк крепко подёргал ручку. Наверху раздался скрип отворяемой двери, и по ступенькам дробно застучали, чьи-то шаги. Дверь широко распахнулась, и на пороге стала девушка. Она была в шинели, без шапки, короткие волосы пушистыми прядями покрывали жёсткий воротник.
— Таня! — вскрикнул Васёк.
— Родные мои, милые!.. — зазвенел знакомый девичий голос.
Тётя Дуня прижалась лицом к Таниной шинели:
— Доченька!..
Таня обнимала тётю Дуню, целовала её волосы, морщинистые щёки… Потом прижала к себе Васька.
В маленькой кухоньке ярко загорелась лампа, зашумел чайник. Таня, похожая на молоденького красноармейца, сидела за столом в военной гимнастёрке. Васёк глядел в её карие глаза с золотистым блеском и не узнавал прежнюю Таню.
В глубине этих знакомых с детства глаз таилась непривычная суровость, около румяных губ залегла глубокая складка. Васёк не знал, откуда Таня пришла, где живёт и как борется с врагами.
— В землянке живёшь, Таня? — шёпотом спросил он, припоминая всё, что слышал о другой девушке-партизанке, о подвиге которой прочитал им однажды Костя. — В лесу?
Таня кивнула головой, сузила глаза:
— Огромные леса у нас, Васёк! И не знала я, что есть такие чащобы на свете.
Тётя Дуня тревожно взглянула на неё:
— Батюшки! В чаще и волк заесть может! Васёк и Таня улыбнулись.
— Фашисты хуже волков, — обнимая её за плечи, сказала Таня.
— А фашисты где ж там тебе встречаются? Поодиночке ходят или скопом? — испуганно спросила тётя Дуня, силясь понять, что делает Таня в густом лесу, где воют волки и бродят двуногие звери — фашисты.
— Да не они мне встречаются, я сама их встречаю, — блеснув глазами, усмехнулась Таня.
— Батюшки!.. — прошептала тётя Дуня, вытирая платком покрасневшие глаза. — Какой задор в тебе развился! Девчонка ты молодая… убьют ведь, искалечат…
— Мы их больше побили!
Пухлые губы Тани вдруг крепко сжались и стали тонкими, твёрдыми, брови сошлись на переносье, усиливая то новое выражение суровости, которое Васёк с первого взгляда уловил в её глазах.
Тётя Дуня замолчала.
— Страшно тебе, Таня? — крепко пожимая Танину руку, спросил Васёк.
— Бывает и страшно. Выйдешь ночью — лес, глухомань. Будто наугад идёшь, ничего не видишь. Цепляешься за кусты, за траву, где ползком, где на корточках, и всё кажется — рядом кто-то валежником шебаршит, вот-вот схватит… А потом обвыкнутся глаза — и ничего… Ненависть сильнее страха — она куда хочешь поведёт.
«А куда ты ходишь, Таня?» — хочет спросить Васёк, но не спрашивает-может быть, она это не должна говорить.
— Много таких, как ты? Товарищей с тобой много?
— Пять человек нас спустили, а сейчас мы с партизанами соединились, — там нас много.
Васёк жадно раскрывает глаза.
— Как спустили? С парашютом? — шепчет он.
Таня кивает головой. Приподнимает светлую прядь коротких волос и показывает Ваську длинную, глубокую царапину около уха.
— В первый раз я спускалась. Вот как протащил меня парашют… по кочкам, по болоту… Дай-ка зеркальце, я погляжу — сильно изуродовал? — совсем по-девичьи беспокоится она, вглядываясь в свой шрам на щеке.
— Да нет, ничего не видно под волосами! — торопится уверить её Васёк.
— Ишь ты! — удивляется тётя Дуня. — О смерти не думаешь, а за красоту боишься.
Таня краснеет, и милое смущённое лицо её прежней, весёлой девочки вызывает у Васька яркое воспоминание о том времени, когда ему приходилось защищать её от тётки.
— Конечно, тётя, что ж тут такого? Никому не хочется, чтобы на щеке шрам был, — неумело вступается он за свою подругу. — Таня у нас красивая…
— «Красивая, красивая»… — ворчит тётя Дуня. Ей чудится в девушке легкомысленный задор юности, слепое безрассудство, никому не нужная смелость, с которой она сама суётся в логово врага.
— Кто у вас старший-то хоть? Командир, что ли? Или все такие молоденькие? — со вздохом спрашивает она.
— Есть и старшие. Командир наш — тоже комсомолец, хоть и старше всех, — задумчиво говорит Таня, и лицо её вдруг светлеет. — Недавно мы у фашистов много своих людей отбили. В Германию они их хотели отправить, а мы по дороге отбили.
— Как же это? Расскажи, Таня, — просит Васёк.
Тётя Дуня присаживается к столу:
— Отбили, говоришь?
— Ну да… Мальчонка из села прибежал, плачет: половину, говорит, деревни фашисты забрали — молодых и старых, женщин и девушек, повели к станции в вагоны грузить. Ну, мы и побежали к дороге. Спрятались во рву. Пять человек нас было. Видим — правда, ведут. Всех вместе, друг с дружкой, связали рядами… Командир и говорит одному нашему комсомольцу… Серёжа его звали, славный такой был…
— Убит? — с испугом спросил Васёк.
— Нет, ранен сильно… Привезли мы его… Ну вот, командир ему велел в охрану стрелять, когда подойдут ближе, чтобы панику сделать… — Глаза Тани презрительно сощурились. — Весь конвой за спины наших людей спрятался, как заслышал выстрелы. Ведь фашисты подлые и трусливые. Связанные люди сбились на дороге, а конвой из-за их спин отстреливается…
— Батюшки!.. — слабея, прошептала тётя Дуня.
— Женщины кричат… Страшно! — глядя в широко раскрытые глаза Васька, продолжала Таня.
— И как же вы?
— Мы к переднему ряду бросились, давай людей развязывать… Не глядя, верёвки перерезали. Кого освободим, те с нами на конвой нападают, кто с чем… Конвой растерялся, палит куда попало, а мы на него со всех сторон напираем. Не забыть мне одну старуху. И откуда она взялась? Видно, лесом за внуком шла. Мальчишку у неё в селе взяли. Чёрная, глаза как угли… Выскочила из кустов с дубинкой — и на конвой. Мы к ней. «Бабка, — кричим, — отойди!» А она и слушать не хочет. Что ты с ней сделаешь! — мягко улыбнулась Таня.
— Всех освободили? — спросил Васёк.
— Всех. С нами в лесу живут.
Тётя Дуня встала, обхватила руками Танину голову:
— Спасибо, доченька! А я-то, глупая, ничего в ваших делах не разбираюсь, думала — один задор в тебе.
Сидели долго. Таня расспрашивала Васька и тётю Дуню об их делах, читала письма Павла Васильевича…
На рассвете Таня ушла. Тётя Дуня и Васёк стояли на крыльце. Гулкие девичьи шаги долго раздавались в тишине пустой улицы. Тётя Дуня плакала.
— Ведь вот. Паша свои замечания насчёт слёз делает, а ведь тут, поди-ка, случай какой… Таня пришла… жива-невредима… — Заметив расстроенный взгляд Васька, оправдывалась она.
Глава 69
НА НОВОЕ ХОЗЯЙСТВО
Прошло седьмое августа. Это был торжественный день для всей школы: государственная комиссия приняла новое здание, отстроенное руками школьного коллектива.
Секретарь райкома вместе с приезжими незнакомыми людьми снова обходил весь дом, внимательно оглядывая потолки, стены, полы и крышу. Юные строители издали наблюдали за приезжими и волновались до тех пор, пока секретарь райкома торжественно не объявил, что здание принято. Тепло поздравив директора и ребят с восстановлением школы, он пожелал успехов в учёбе и, пообещав ещё не раз навестить их в будущем учебном году, уехал. Вместе с ним уехали и незнакомые люди, принимавшие здание. Ребята бросились к директору.
