— Видишь? — сказал спокойный брат. — Каждая радость или печаль в сердце входит и остается там. И у тебя сердце уже наполовину заполнено. А жизнь-то у нас с тобой еще впереди. И я хочу долго прожить, потому и берегу сердце для своих радостей. А ты успел его чужими бедами заполнить. Как же дальше жить будешь?
— А также! — ответил брат с горячим сердцем. — Не могу я иначе.
— Ну, смотри, — предупредил бережливый. — Не хватит твоего сердца на всех.
И продолжали они жить каждый по-своему.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Выросли и разъехались братья в разные стороны. Не буду всю их жизнь описывать — что они видели да что делали, у каждого человека бывает много странствий по белу свету, и приключений, и мытарств. «Жизнь прожить — не поле перейти». Скажу только, что тот, который сердце берег, ни на секунду о нем не забывал. И все, что ни делал в жизни, делал потихонечку, полегонечку, заботился, чтоб сердце всегда равномерно стучало. И добился своего — прожил долго, и ни разу сердце его не беспокоило, и он был доволен им, как и домом своим, хорошей мебелью обставленным, и сберкнижкой, на которой изрядная сумма денег лежала.
А неугомонный брат жил то на севере, то на юге — и доносились вести о нем по радио да через газеты, будто в каждом деле оставляет он частичку своего сердца.
«Глупый эх, глупый! — думал оберегавший свое сердце брат. — Если во все, что ни делаешь, даже самую маленькую крупицу сердца вкладывать, того и гляди без остатка израсходуешься. И хотел бы я взглянуть, как мой брат выглядит. Только где его сыщешь?»
Но предуготовила им судьба встречу. Приехал неугомонный. Не в гости к брату своему, про которого тоже не знал, где он… Приехал в город по приглашению жителей, как Всенародный Герой. И все жители — от мала до велика — вышли встречать его на улицу.
Вышел из своего дома и равнодушный брат со своим спокойным сердцем и встал в толпе горожан. Кругом сияли улыбками лица, женщины были с цветами, мужчины поднимали нарядных ребятишек — все хотели приветствовать Героя. И грянула музыка, закричали «ура!», захлопали в ладоши, женщины и дети стали кидать цветы.
И увидел равнодушный брат, что по дороге, улыбаясь и тоже приветствуя горожан, идет Богатырь. Да, да, настоящий Богатырь. Шагает уверенно, твердо, молодо. Неужели это он, его брат, с которым они были так похожи? Глаза, волосы, рост… Даже родинка на щеке. Родинка есть. А глаза? А волосы? Где твои густые волосы, спокойный брат со спокойным сердцем? Он ухватился за гладкую лысину. И протер потускневшие глаза. И только сейчас заметил, что как ни берег себя, а подкралась неумолимая старость. У Богатыря же, как прежде, черная шевелюра и, как прежде, молодо сияют глаза. Но главное — рост! Богатырский рост. Ведь расстались они взрослыми, когда люди не растут, а брат-то вырос!
Но что это? Сопровождавшие его люди тоже были под стать ему — богатыри! Сберегший сердце свое брат оглянулся и увидел, что и все люди вокруг него, все горожане, среди которых он занял неприметное место, еще секунду назад ничем не отличавшиеся от него, начали тоже расти… Они приветствовали гостя, махали ему, кричали, бросали цветы, и едва он приближался к ним, тоже становились, подобно ему, Богатырями, могучими, сильными, во всем равными своему знаменитому гостю. И только один он, обладатель спокойного, холодного сердца, оставался маленьким среди Великанов-Людей на площади, он и еще несколько должно быть, таких же, как он, растерянных, ничтожных карликов. Они путались под ногами у Богатырей, суетливо искали себе местечко получше, но тесно и неприютно было им среди всеобщего людского праздника, и один за другим они кинулись прочь. И он, обладатель сбереженного сердца, бросился бежать, но услышал голос:
— Куда же ты? Стой!
Перед ним стоял Брат-Богатырь. И опять, о чудо! Лишь взглянули они друг другу в глаза, как раскрылись им их сердца. И увидел маленький, что сердце Богатыря, переполненное бесчисленными заботами, радостями и печалями, своими и чужими, стало тоже сильнее и крепче. По-прежнему горячее, трепетное, взволнованное, оно было готово вобрать в себя вдвое, втрое, а то и во сто раз больше того, что вынесло, потому что доброе сердце, обновленное щедростью других сердец, не знает усталости, не имеет износа. Ведь каждый его кусочек, где-то вложенный в доброе дело и бескорыстно оставленный людям, неизменно возвращается назад, приумноженный их ответным добром. Значит, чем щедрее и безотказнее отдает человек свое сердце людям, тем богаче и беспредельнее оно у него становится.
И маленькому человеку стало жалко себя.
— Несчастный, несчастный! — послышалось ему в разноголосом гуле толпы и, чтобы не слышать этих криков, чтобы не видеть осуждающих и презрительных взглядов, он снова бросился прочь, вбежал в свой дом, закрылся на ключ, опустил шторы и затих, притаился.
Может, он и сейчас еще сидит там, этот несчастный человек, не сберегший, а потерявший свое сердце? Только где он? Где это произошло? Или не было ничего подобного? Ведь это же сказка, а сказка — ложь.
Сказка — ложь, да в ней намек. И настоящая большая правда в том, что от щедрой доброты сердце человеческое никогда не скудеет!
Врачи утверждают, что здоровый человек своего сердца не слышит — работает оно «как часы», бьется ритмично. С медицинской точки зрения это, безусловно, правильно.
Но мы часто говорим: сердце подскажет. Или: сердце-вещун. И еще говорим: сердце веселится. Печалится. Любит, ненавидит, спрашивает или отвечает. Короче, мы говорим о нем так, будто считаем, что оно с нами разговаривает на каком-то особом, своем языке. И мы слышим его.
Я уверен, что и ты слышишь взволнованные удары своего сердца. И не только, когда радуешься или печалишься собственными радостями или печалями. Я уверен: сердце твое не молчит, когда ты видишь перед глазами чужое страдание — беспокоит тебя чужая беда, хочется поскорее избавить от нее человека, пусть даже совсем незнакомого. Ведь у тебя здоровое сердце! И самая страшная болезнь из всех болезней на свете, когда чье-нибудь сердце, здоровое с медицинской точки зрения, молчит при любых обстоятельствах жизни! Здоровое, но не доброе, не чуткое, жестокое сердце.
Вам, наверное, приходилось видеть такую картину. На улице несчастный случай. Сбил неосторожный мотоциклист девочку. Сбегаются со всех сторон люди, приводят ее в чувство, мчатся к телефону, вызывают «скорую помощь». И непременно окажется тут же какой-нибудь любопытный. Проходил он мимо, в числе первых спасающих подойти не успел, приблизился, когда машина с красным крестом уже подкатила и санитары уложили девочку на носилки; делать больше посторонним нечего, но любопытный не отходит, он стоит и, вытягивая шею, высматривает, высматривает… Что притягивает его? Боль, отпечатанная на лице девочки? Вид крови? С жадным любопытством глазеет он, словно пришел на интересное представление.
Мне всегда бывает стыдно за таких бесчувственных любителей поглазеть на чужое несчастье, устраивающих себе даже из чужого горя развлекательное зрелище.
Не надо быть «кисейными барышнями» или хлюпиками, которые от вида чьей-либо крови падают в обморок — это тоже крайность. Наоборот, если требуется, сумей преодолеть в себе слабость и помоги другому. Но нельзя приучать себя бестрепетно взирать на чужую боль!
Когда твой товарищ ранит о стекло босую ногу, тебе, конечно, не больно и ты не плачешь с ним вместе. Но ему-то больно! И тебе должно быть его жалко. И доброта к людям рождается именно с того мгновения, когда вы начинаете ощущать чужую боль как свою собственную. И не только у человека, Любого живого существа. Какой-нибудь несчастной бездомной собачонки! Кошки. Или птицы, подбитой из рогатки глупым мальчишкой. В конце концов, даже насекомого! Однодневной бабочки, трудолюбивого муравья под твоими ногами. Не мучай и не убивай их, береги свое сердце!
Я не оговорился — береги сердце. Береги, но не так, как делал это эгоист из сказки о двух братьях. Береги его не от людей, а от жестокости. Жестокость, как ржа. Она входит в сердце неприметно, а, поселившись в нем, разъедает его, убивая доброту к людям. Один из древних философов наставлял родителей: «Строго накажи свое детище, виновное в убийстве насекомого: с этого начинается человекоубийство».
Такое утверждение может показаться преувеличенным. Не всегда же убивший насекомое или уничтоживший какое-нибудь животное становится убийцей. Да, но всегда от такого поступка черствеет сердце. И тот, кто привыкает легко и просто уничтожать живое, постепенно лишается человечности, если делает это без необходимости, без пользы. Всем, конечно, ясно, что вредных насекомых и зверей надо уничтожать. И на охоте люди тоже убивают и птиц, и зверей. Мы же говорим о тех случаях, когда кое-кто находит удовольствие мучить животных и даже уничтожать их беспричинно.
