Отметки Клавдия Ивановна ставила не за понимание художественного произведения, а за дословный пересказ учебника и за выученные цитаты. Если кто-нибудь пытался выйти за рамки учебника, она обрывала:
— Не философствуй. Усвой то, что полагается по программе, а большего от тебя не требуется.
При изучении Островского довольно странно начался разговор о патриотизме.
— Что такое патриотизм? — спросила Клавдия Ивановна Толю Задорова.
— Это значит — любить родину, все для нее делать, может, даже жизнь отдать.
— А если жизнь не нужна?
— Ну… учиться хорошо…
— Мало!
— Стать культурным, образованным.
— А еще? А ты чем полезен?
— Пока ничем.
— Хорошо, что сознаешь! — Обращаясь к классу, Клавдия Ивановна с пафосом произносит: — Патриотизм — это когда интересы народа выше личных.
Но ведь и Задоров правильно отвечал. Почему она его так?..
Ребята не любили и не уважали Клавдию Ивановну. Она это чувствовала и понимала. Но чем она хотела расположить к себе школьников? Предлагала устроить в ее комнате классную вечеринку. Ребята отказались. Однажды принесла в класс конфеты.
— Это будет премия за хороший ответ.
Конечно, и от конфет все отказались. Кто кого воспитывает?
Ребята, которые с раннего детства читали книги, специально для них изданные, слушали радио, смотрели телевизор, эти ребята, развитые, умные, чувствовали не только неудовлетворенность, но и неловкость за своего учителя. Заглянув вперед в учебник литературы, они уже узнали, что сто лет прошло с тех пор, как учитель русской словесности саратовской гимназии Николай Гаврилович Чернышевский, восстав против схематизма и зубрежки, на деле доказал, как увлекательно можно поставить преподавание родного языка и литературы.
Знала ли об этом Клавдия Ивановна? Наверно — ведь она окончила пединститут. Но все равно, после Тургенева начнет «проходить» тему о Чернышевском и не заметит, что ученики отвечают по учебнику, не прочитав бессмертного «Что делать?».
Саня сидел на уроке недовольный и этой скучной лекцией, и разговором с Игорем, взволнованный тем, что ему сказала Зоя Стехова, и обозленный уколами Клавдии Ивановны. Может, убежать из дому? На стройку, на целину, куда угодно. А что, если в самом деле?.. Увлеченный новой идеей, Саня подошел в перемену к Игорю:
— Пойдем, надо поговорить.
Игорь выразительно взглянул на Шапкину — «что поделаешь, пристает», — встал и нехотя, переваливаясь, пошел за ним.
Как только они вышли из класса, Саня радостно и взволнованно сказал:
— Поедем на целину! Давай им докажем! Игорь посмотрел на него насмешливо:
— Чего я там забыл? Ищи другого дурака!
— Не хочешь? — злобно спросил Саня, сжав кулаки. — Ладно!
Почувствовав прилив того гнева, с которым трудно справиться, Саня резко повернулся и ушел от Дичкова. Он хотел сразу же уйти из школы, но вдруг увидел, что по коридору идет мать. «Ну что ей тут нужно?» — подумал он раздраженно и поневоле вернулся в класс.
Глава X
С кем посоветоваться?
Классное собрание началось сразу после пятого урока. Саня был уверен, что Дичков не останется. Но Игорь спокойно сидел на своем месте. Саня тоже решил остаться. А чего ему бояться? Подумаешь, судьи! Кто из них сам не прогуливал? Кто без двоек учился? Если будут ругать, он, Саня, прямо им скажет: «Что хочу, то и делаю. Не хочу учиться! Поеду на целину! Какое ваше дело!»
Клавдия Ивановна рассказала, сколько дней и часов прогуляли Рябинин и Дичков, сколько двоек они получили, возмущалась их ленью, лживостью и неожиданно для всех закончила свою речь так:
— По-моему, Рябинина и Дичкова вполне можно назвать вредителями. В самом деле, государство расходует на них большие средства, а они не учатся. Разве это не вредительство? Родители их кормят, одевают, обувают, а какой толк из них получится? Вот теперь у нас отнимают время. Мы должны, видите ли, их воспитывать! Прошу высказываться. Необходимо осудить поведение Рябинина и Дичкова.
В классе гробовое молчание. Клавдия Ивановна любила громкие фразы, и обычно ее словам никто не придавал большого значения. Но «вредители» — это уж слишком!
— Что ж вы молчите? Надо высказываться! — снова призвала Клавдия Ивановна.
— А зачем высказываться? — сказал Коля Мазин. — Они больше не будут. Правда, ребята?
И так это было наивно, по-детски искренне и так шло вразрез с тяжелым обвинением Клавдии Ивановны, что все расхохотались. Ну и чудак этот Колька!
Когда ребята поуспокоились, худенькая девочка, по фамилии Каблукова, сказала с места, неофициально:
— Ты, Колька, лучше молчал бы! Сам небось с ними прогуливал?
— А ты видела? — подскочил к ней Мазин. — Да, видела? А ну, докажи, каблучок французский!
И опять все рассмеялись.
— Товарищи! — возмутилась Клавдия Ивановна. — Нельзя так! Вы уже не дети. Мы должны серьезно обсудить поведение Рябинина и Дичкова.
Тут подняла руку Зоя Стехова, и все приутихли. Зоя что-нибудь дельное скажет.
— Конечно, и Рябинин и Дичков виноваты. Мне кажется, они это сами понимают. Я, как староста, тоже виновата. Я знала, что они прогуливают, и молчала, не хотела быть ябедой. Только мне кажется, что Рябинина с Дичковым нельзя сравнивать. Санька хороший, но он бесхарактерный, и Дичков плохо на него влияет. А вы, Клавдия Ивановна, больше почему-то на Рябинина нападаете. По-моему, Дичкова надо перевести в другой класс. В наказание и чтоб их с Рябининым разъединить. А еще мне хочется спросить у Дичкова, откуда он достал жевательную резинку.
Надя Шапкина, тряхнув кудряшками, затараторила:
— Резинка тут ни при чем. Нечего цепляться к человеку! И потом, Рябинин не маленький! Подумаешь, Дичков на него плохо влияет! Каждый за себя пусть отвечает.
После этого подняли руку сразу несколько человек. Но Аркаша Иванов не стал ждать, когда ему предоставят слово, встал и широкой развалкой подошел к столу. Аркаша говорил всегда искренне, но оратор был плохой, и все ждали, что он сейчас что-нибудь сболтнет несуразное.
— Вопрос ясен, — забасил Аркаша. — Ребята, конечно, сдурили. Ну ошиблись, что ли. Только вы, Клавдия Ивановна, зря их так обижаете. Какие ж они вредители? Это мы все тогда вредители. А Санька, он, по-моему, академиком будет… Нет, правда, ну чего вы смеетесь? Может, не академик, но, в общем, хороший человек…
— Ну, знаешь, — перебила его Клавдия Ивановна, — ты, Иванов, совсем заговорился. Академик! Какая главная обязанность школьника? Учиться, учиться и учиться. А твой Рябинин не выполняет этой обязанности. Может, он и не вредитель, но, уж конечно, и не патриот. Если он не выполняет простых обязанностей, то чего ждать от него в серьезной для родины момент? Я предлагаю осудить их поведение и вопрос о них перенести на решение педсовета.
— А зачем педсовет? — забасил Аркаша, который продолжал стоять около стола. — Мы сами все решим. Только вот насчет американской жвачки ты, Шапкина, зря замазываешь. Ну-ка, Дичков, скажи, откуда у тебя эта резинка? И откуда у тебя американская карманная книжечка, которую ты мне утром показывал?
— Ну подарили мне! — визгливо крикнул Игорь. — Какое твое дело!
Тут поднялся такой шум, что невозможно было ничего разобрать. Аркаша подошел к Игорю и, махая кулачищами, явно угрожал ему. Шапкина что-то кричала Стеховой. Все зашумели, поднялись с мест…
— Тише вы, тише! Что за безобразие! — старалась всех перекричать Клавдия Ивановна. — Я расскажу все директору, пусть он решает.
И так как никто ее не слушал, она, стукнув кулаком по столу, еще громче крикнула:
— Собрание считаю закрытым!
Сане так и не удалось сказать ребятам те слова, которые он приготовил. Даже если б собрание шло гладко и ему предоставили б слово, он все равно ничего не сказал бы. Во-первых, потому что он увидел доброжелательность к себе одноклассников, во-вторых, его сейчас иное мучило.
Клавдия Ивановна, как видно, не обратила внимания на разговор об американской жевательной резинке, а он, Саня, и на собрании и теперь думает только об этом. Ему кажется, что и двойки и прогулы — все это пустяки по сравнению с тем, что знает он и чего не знают еще ребята.
Когда Саня спросил Игоря, откуда он достал жевательную резинку, он не придал никакого значения его ответу. Но, когда об этом говорила на собрании Зоя Стехова, а потом и Аркашка, Саня вдруг понял, что это не пустяк…
…Они часто ходили с Игорем по улице Горького и либо на этой улице, либо у гостиницы «Националь» рассматривали новые заграничные машины. Разноцветные, необычной формы, они даже у Сани, который вообще не очень интересовался машинами, вызывали восхищение. Он смотрел на них, как на хорошие игрушки. Когда около машины появлялся хозяин, какой-нибудь иностранец, публика, рассматривавшая машину, скромно отступала. Но Игорю всегда хотелось выразить свое восхищение. Он хлопал ладонью по машине и говорил:
