— Из каких списков? — удивлялись все.
— Да из тех самых, из безбожной пионерии и комсомолии, — со слезами поясняла Прасковья Антиповна. — Уж ладно, пускай состоят, уж я с этим смирилась, да ведь на страшном-то суде эти списки вперед всего зачнут читать… И ввергнутся грешники, в них занесенные, в геенну огненную, где пламя неугасимое…
И тут Прасковья Антиповна начинала горько-прегорько рыдать. Одни, слушая ее, сердились, другие смеялись, но у всех сложилось мнение, что эта женщина не в полном рассудке.
Еле-еле выпроводили гражданку Щукину из школы, а пека она была там, Антошка и его сестры прямо со стыда сгорели.
Дома Прасковья Антиповна заявила, что поедет в район и добьется, чтобы ее родных детей вычеркнули из погубительных списков. Тут Антошка с сестрами окончательно взбунтовались и тоже объявили, что если она поедет в район, то только их и видела. Тем это дело и кончилось.
Неудивительно, что, когда Прасковья Антиповна заметила у Антошки папиросу в зубах, она ничего ему не сказала. Курить, по ее мнению, было совсем не таким страшным грехом, как не верить в бога или быть пионером.
Арсений Челноков с гордостью думал о том, как изменилась его жизнь за несколько дней после получения аттестата зрелости.
Давно ли бегал в школу с портфелем в руке, а теперь он матрос земснаряда с новенькой трудовой книжкой в кармане. Давно ли Арсений, отправляясь куда-нибудь, шагал пешком по пыли или просился на попутные машины, а теперь он может вывести из сарая стального коня и мчаться по степной дороге, обгоняя грузовики.
Нет, решительно жизнь казалась Арсению Челнокову прекрасной.
Во вторник, 26 июня, Арсений встал очень рано. На столе стоял кипящий самовар, а на блюде красовалась гора пирожков с морковью.
— Поешь в последний раз, Арсюшенька, это твои любимые, — дрогнувшим голосом сказала Анна Максимовна, и на ее добрых глазах показались слезы.
Арсений стал утешать мать, говорил, что до места работы всего-то четыре часа езды на мотоцикле и в субботу он приедет и снова будет есть пироги с морковью.
Морковные пироги были гордостью Анны Максимовны, в глубине души она считала, что никому больше в станице не испечь таких ароматных, румяных, рассыпчатых пирожков. Кое-как Арсению удалось успокоить мать.
Гриша еще спал, когда Арсений обнял мать и сел на мотоцикл. По степи расходилось много дорог. Арсений расспрашивал встречных, и ему указали путь вдоль линии электропередачи. Подъезжая к Цимлянской, Арсений чувствовал сильную усталость (сказался недостаток тренировки).
Вдруг он увидел над сухой степью пароход с голубыми надстройками и капитанским мостиком. Было странно и непонятно, как он забрался в степь.
Подъехав ближе, Арсений убедился, что это земснаряд и стоит он на воде, как пароход. Вблизи он уж не так походил на пароход, хотя нижняя палуба его была обнесена перилами, на них висели спасательные круги, а с нижней палубы трап вел на верхнюю. Самое главное, что его отличало от парохода, это укрепленная на носу судна крепкая стальная рама, немного похожая на стрелу подъемного крана, но гораздо короче по длине и шире в основании.
Под носовой рамой, обнесенной перилами, что-то клокотало, бурлило и пенилось. Судно стояло, упираясь носом в яр, и вдруг кусок берега рухнул в воду, под стальную раму землесоса. Вода всплеснулась, продолжая клокотать, и, смешавшись с упавшим в нее песком, обратилась в жидкую грязь.
С судна донесся крик, заглушенный шумом машин. Это звал Арсения начальник земснаряда, указывая на лодку, стоявшую у берега. Через две минуты Арсений поднялся на нижнюю палубу, едва возвышавшуюся над водой.
Когда он поздоровался, Сергей Лукич со смехом спросил:
— Что ты корни пустил на берегу?
— Осматривался. Все такое новое, незнакомое…
— Ничего, привыкнешь. Ребята у нас хорошие, дружные. Вот, кстати, твой непосредственный начальник, старший матрос первой вахты.
Челнокову протянул руку коренастый краснощекий парень в матросской тельняшке. На вид он был года на два старше Арсения.
— Бугров Кузьма Ферапонтович. Будем знакомы.
И он до боли сжал его руку. Арсений назвал себя. Кузьма спросил, показывая на мотоцикл:
— Твой?
— Мой, — с гордостью ответил Арсений. — Дядя подарил, экскаваторщик, по случаю окончания школы.
— Товарищ начальник, — сказал Кузьма, обращаясь к Сергею Лукичу, — разрешите свезти новичка на брандвахту, показать жилье.
— Разрешаю, — сказал начальник. — Там он может и остаться до завтра.
Арсений удивился:
— Разве мне не здесь придется жить?
Цедейко, Кузьма Бугров и еще два-три человека, стоявшие поблизости, разразились дружным смехом.
— Если б тебе предложили жить на земснаряде, — молвил начальник, — ты сбежал бы отсюда.
И в самом деле: под палубой гудели моторы, и от этого судно все время дрожало мелкой равномерной дрожью. Вдруг раздался сильный толчок, как бывает на лодке, когда налетишь на подводную корягу. Арсений испугался и подумал, что случилась авария, но капитан улыбнулся и небрежно бросил:
— Такие аварии бывают у нас по сто раз в день. Это фреза наткнулась на корень.
Арсению было непонятно, что такое фреза, и Сергей Лукич провел его к носу судна, к стальной раме.
— Под этой рамой, — начал он, — укреплен мощный винт с огромными прочными лопастями в виде ножей. Это и есть фреза, или разрыхлитель. Он врезается в берег реки, разрыхляет, разрушает песчаные пласты, и в выемку врывается вода. Земснаряд роет русло канала. Но размытый песок не пропадает даром. Он служит важнейшим материалом для постройки плотины. Песок, смешанный с водой, называется пульпой. Пульпу всасывает вон тот широкий хобот и выбрасывает песок на берег. Понятно?
— Понятно, — ответил Арсений, а Кузьма Бугров сильно толкнул его в спину и свистящим шепотом добавил: «Товарищ начальник».
— Понятно, товарищ начальник, — поправился Арсений.
Цедейко улыбнулся, а Кузьма Бугров проворчал:
— Приучаться надо к дисциплине: у нас как на военном корабле. Можно ехать с новичком, товарищ начальник?
— Поезжайте.
Матросы поплыли к берегу.
Минут через восемь скорой езды на мотоцикле в заливе реки показалось большое сооружение — целый дом на металлическом понтоне.
— Вот это и есть брандвахта, — сказал Кузьма. — Тут живет экипаж нашего земснаряда. Жить тебе придется вместе с Кирюшкой Угольковым, лебедчиком. Парень он смирный, только храпеть здоров…
— Мне чужой храп не помеха, я крепко сплю.
— Ну смотри, — как-то сомнительно отозвался Кузьма.
Арсений поднялся за ним по трапу внутрь брандвахты и по длинному коридору прошел в маленькую двухместную каюту.
Там было две койки, чистенько убранные; у изголовья каждой стояла тумбочка, в середине — столик, и перед ним стул.
— Вот твое место, — показал Бугров на левую койку. — Можешь располагаться со своим имуществом.
Все имущество Арсения помещалось в чемоданчике, который он привез на мотоцикле: смена белья, несколько книг и тетрадок, готовальня, мыло, зубной порошок и щетка, носовые платки. Кузьма с уважением посмотрел на книги, взял одну из них.
— Так. Повышаешь, значит, свою квалификацию… Это хорошо. — Он хлопнул Челнокова ладонью по плечу. — Нашему начальнику таких и надо. Он мне про тебя говорил. «Для меня, говорит, Челноков как матрос без интереса, и я б его не взял, кабы не надеялся, что он профессию освоит». Так как, парень, освоишь профессию?
— Освою, Кузьма, обязательно освою.
— Ну то-то! На данном этапе это для нашего земснаряда самое главное, — важно сказал Кузьма. — Товарищ Цедейко задумал превратить наш земснаряд в комсомольско-молодежный — это раз; и у нас проводится совмещение профессий — это два. Почему такая потребность? На данном этапе (Кузьма повторял эти слова с особым удовольствием) на строительство беспрерывно поступает техника, а техникой управляют люди — значит, надо готовить кадры. За последние два месяца с нашего земснаряда на другие, вновь прибывшие, перешло четырнадцать человек, в том числе четыре электрика, пять поммехаников. На их место мы берем новичков и обучаем, а также сокращаем численность экипажа против штатного расписания.
— Будь спокоен, Кузьма, не подведу, я комсомолец.
— Ну, с тем бывай здоров, отдыхай до завтра, — попрощался Кузьма. — Да, насчет обеда ты договорись с Финогенычем, здешним комендантом, он же и кок по совместительству. Идем, я тебя познакомлю.
Финогеныч, бывший матрос, кряжистый старик с медалью на груди, принял нового матроса ласково и зачислил на довольствие. Для начала Финогеныч угостил Арсения порцией великолепного флотского борща и жареным судаком.
Спать Арсений лег пораньше и спал до полуночи. А в полночь ему стало мерещиться что-то странное. Будто попал он на лесопильный завод, где мощные пилы с хрипом и свистом резали толстые суковатые бревна. По временам хрип пил перемежался звучным бульканьем воды. «Зум-зум-зум» — шлепались крупные водяные капли, потом пилы брали верх и яростно боролись с неподатливой древесиной.
