Орька был дома один. Сидел за большим обеденным столом, разложив кругом тетради, и решал примеры, которые нам задали на завтра.
— Ты чего пришел? — спросил он меня.
— Поговорить надо.
— Про Блина, да?
— Про Блина. В школу его без родителей теперь не пустят, это ясно. И это уже второй вызов. А ты знаешь, какой у него отец? Ну вот. Плохо Блину.
— Конечно, плохо, — согласился Орька.
— Надо пойти к завучу и сказать, что начал не Блин. А потом попросить у завуча записку, что родителей не нужно, что Блин не виноват и может приходить в школу.
— Не пойду я к завучу, — сказал Орька. — Начал не я. Начал Блин. Я-то его не задевал.
У меня даже дух захватило от такой наглой лжи. На глазах у шести свидетелей ударить человека, а потом преспокойно заявить, что и пальцем его не тронул! Это было невероятно, и это говорил Орька Кириков, мой друг с самого первого класса!
— Слушай, Орька. Может, ты скажешь, что и стукнул он тебя первым?
— Нет, — сказал Орька. — Стукнул я.
— Так чего же ты болтаешь, что начал Блин? Как же это выходит?
— Вот так и выходит. Фашистами-то он обозвал? Он.
— Тебя, что ли, обозвал?
— Не меня. Дарюса и Гиренаса.
— Кого?
— Дарюса и Гиренаса. Летчиков, что на марке.
Я вытаращил глаза.
— Они что, твои родственники, что ли?
— Хотел бы я иметь таких родственников, — сказал Орька, — только вот не пришлось…
— Ты, Орька, самый последний дурак. Какое тебе до них дело?
— Какое мне до них дело? — повторил Орька. — Ты хочешь знать, какое мне до них дело?
Он сунул задачник и тетрадку в портфель и выложил на стол кляссер. Он открыл его на той самой странице, где за полоску целлофана была вставлена марка с надписью «LIETUVA».
— Жаль, что у меня только одна, — сказал он. — В серии должно быть шесть штук. Но ничего, я все равно достану остальные. Теперь смотри, вот этот справа — Стасис Гиренас, а вот это — Степанас Дарюс. Оба литовцы. Гражданские летчики. Много на свете есть летчиков, но почему именно им посвятили целую серию марок? Слушай.
…Это было в 1933 году. В Америке. В Чикаго. Там, в одном аэропорту, работали вот этот самый Гиренас и Дарюс, его лучший друг. В Америку-то они попали случайно, в поисках заработка. Но они очень любили свою маленькую Литву и все время о ней думали. Скучали по ней.
И вдруг в голову им пришла замечательная идея: надо уехать на родину, но не просто уехать, а уехать так, чтобы прославить Литву, чтобы о них помнили люди, чтобы с уважением произносили их имена. Надо вот что сделать — улететь! Перелететь на самолете Атлантический океан! Сделать такой прыжок, на который не осмеливался еще ни один человек ни в Европе, ни в Америке.
И вот Стасис и Степанас написали письмо тогдашнему главе литовского правительства. Они написали, что собираются совершить перелет через океан во славу своей родины; что в Америке можно купить подходящую машину и что потом, после перелета, самолет станет собственностью государства; что необходимую навигационную аппаратуру можно приобрести в Чикаго и что им нужны только деньги.
Целый месяц ждали они ответа, и вот наконец ответ пришел. Премьер-министр тогдашней Литвы писал, что это будет ненужная для маленького государства слава, что Литва и без того имеет авторитет первого европейского поставщика свинины и бекона и что этого ей достаточно, и никаких денег на самолет и на всякие безумные идеи правительство и не подумает выделять. Вот если в Америке можно купить породистых свиней, тогда другое дело.
В общем, Стасис и Степанас плюнули на официальные переговоры с правительством и решили действовать своими силами.
Через газеты они обратились ко всем литовцам, проживающим в Соединенных Штатах, и рассказали им о своих планах. Они ничего не просили, они только говорили, что перелет возможен, нужны только решимость и, конечно, хорошее оборудование.
Эмигранты сразу поняли все. Они тоже любили свою потерянную родину, тоже скрали по ней, и они мечтали увидеть ее когда-нибудь красивой, гордой и сильной. И они желали ей славы, ибо слава никогда не бывает ненужной. Они объявили подписку в пользу Дарюса и Гиренаса, и вскоре специальная делегация американских литовцев передала собранные деньги летчикам.
Среди эмигрантов не было богачей, поэтому денег оказалось не так уж много. Их не хватило на покупку хорошей новой машины. Пришлось купить старый, налетавший уже много миль самолет. Он был одномоторный, с обшарпанным корпусом и вмятинами на крыльях, но он был надежным. За всю свою жизнь он еще ни разу не потерпел аварии. Его покрасили в оранжевый цвет, цвет радости и надежды, и Стасис Гиренас собственными руками счистил старое имя машины «Белланка» и написал на борту новое — «Литуаника» — в честь крошечной страны, лежащей за океаном.
Оставшихся денег едва хватило на продукты и на пятьдесят канистр с бензином, которыми заполнили весь фюзеляж. Ни о каких приборах уже не могло быть и речи.
Падкие на сенсации репортеры маленьких крикливых газет крутились возле летчиков, но Дарюс и Гиренас молчали. Что толку говорить сейчас? Говорить можно будет тогда, когда закончится перелет.
Все-таки газетчики разузнали, что «Литуаника» не оборудована необходимыми для такого полета приборами. И сейчас же начался визг.
«В последний момент они откажутся от этой безумной затеи». «Неоправданный риск». «Один шанс против пятидесяти». «Только сумасшедший решится лететь через Атлантику без бортовой радиостанции и аэронавигационных приборов». «Безумный прыжок в смерть». Так писали газеты. Но не все. Некоторые называли Дарюса и Гиренаса героями, а перелет — событием столетия.
Тем временем летчики перегнали «Литуанику» из Чикаго в Нью-Йорк и приступили к окончательной проверке и регулировке двигателя. Предстояли целые сутки лета над океаном, где на сотни километров кругом только вода и вода, равнодушная и холодная, и ни одного клочка суши. Если двигатель в это время откажет, — значит, конец всему. И летчики запускали мотор, выслушивали его, опять останавливали, подтягивали регулировочные гайки клапанов, проверяли расход бензина и нагрев отдельных частей.
А телеграф и радио уже перенесли необычную весть в Европу, и в Европе ее встретили так же, как и в Америке: скептики сомневались, деловые люди пожимали плечами, а романтики верили. И особенно верили, что прыжок через океан будет удачным, в Литве.
Наконец наступил день 15 июля 1933 года. На одном из нью-йоркских аэродромов большая толпа репортеров, авиамехаников и просто зевак провожала хрупкую оранжевую машину. Никто не говорил никаких речей, не гремела торжественная музыка и отбывающим не дарили цветы. Все было короче и проще. Отсалютовав рукой собравшимся, Стасис Гиренас сел на переднее сиденье и положил рядом с собой термос с горячим кофе. На заднем сиденье устроился Степанас Дарюс. Несколько мгновений тишины над взлетной полосой, потом громкий возглас запускающего: «Контакт?». Ответ Стасиса: «Есть контакт!» — и резкий треск двигателя, сразу же перешедший в ровное мощное гуденье, заглушил все. Ветер пошел от винта по траве. Полетели, подпрыгивая и смешно кувыркаясь, сдутые с голов шляпы, репортеры приникли к своим аппаратам, и стартовый впереди уже поднял вверх флажок в чёрную и белую клетку. Стасис форсировал двигатель, «Литуаника» вздрогнула и сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей покатилась по дорожке и, наконец, оторвалась от земли.
Впереди лежал еще никем не пройденный путь длиною в шесть с половиной тысяч километров.
У них не было радиостанции, и они не слышали голосов земли. Они не знали, что там, внизу, с каждым часом у них появлялось все больше друзей и что друзья неотрывно следят за оранжевой машиной. Капитаны кораблей, находившихся на трассе полета, радировали друг другу: «Только что видел „Литуанику“. Идет курсом норд-ост, ближе к осту. У них, кажется, все в порядке», «Прошли над моим судном в 20 часов 22 минуту по Гринвичу. Все хорошо». А один капитан в конце радиограммы добавил: «Дай бог им удачи».
Моряки знали отлично, каково быть в океане с простым компасом, старенькой морской картой и наручными часами вместо хронометра.
Потом наступила ночь, и самолет исчез в ней, и казалось, он больше уже не вынырнет из темноты.
Но утром один из английских капитанов увидел его в двухстах пятидесяти милях от побережья Ирландии. Значит, он прошел сквозь ночь и миновал самую пустынную часть океана. Значит, он пролетел почти половину пути. Позади остались шквалы, оледенение и упорный юго-восточный ветер, сносивший машину с курса. Это была почти победа!
В полдень он прошел над Шотландией, над Эдинбургом, в шесть часов вечера его видели над Бременем, а в девять — над Штеттином; и везде люди, которые слышали о двух смельчаках, показывали тем, которые не знали, на невысоко летевшую оранжевую машину и улыбались. Потому что это была не только победа двух литовских летчиков над пространством, это была победа человечества.
