Над рекой клубился лёгкий туман, смешиваясь с надвигающимися сумерками, и поэтому противоположный берег реки с неровным порядком Приборовья и зубчатый у горизонта лес стали похожи на размытую дождём старую декорацию к спектаклю. На дальней ферме возле леса призывно замычала корова, отозвалась другая; возле совхозного клуба сердито застучал движок — привезли новый кинофильм.
По мере того как густела серая мгла, звуки росли, множились, словно деревня просыпалась после томительного дневного сна. Над покатыми крышами изб заклубился сизый дым. В окнах замигали огни. Хлопали двери. У колодца натужно скрипела железная цепь ворота, деловито позвякивали вёдра. Пахло парным молоком и укропом.
Алёша пододвинул трёхногую расшатанную табуретку и сел, положив голову на подоконник. Ветер приподнял занавески, заглянул в комнату, наполнил её запахом расцветающей сирени.
Алёша блаженно зажмурился. На душе у него было покойно и радостно. Рисунок получился на славу. Ким останется доволен.
— Алёша, ты что, сумерничаешь? — бабушка вошла в комнату, на ходу просматривая свежую газету. — Еле-еле успела к закрытию. Эта девушка на почте всегда так рано уходит… Ф-фу-у… плохой из меня спортсмен. Зажечь свет?
— Зажги. — Алёша поднялся. Интересно, как будет выглядеть рисунок при электрическом свете? Он приколол его кнопкой к бревенчатой стене, рядом с другими рисунками, и отошёл в сторону.
— Ничего получилось, как ты думаешь? — Алёша посмотрел на бабушку. Она сидела на диване, устало вытянув полные ноги в мягких кожаных тапочках и внимательно просматривала новый журнал. Сухие голубоватые пальцы легко, словно лаская, перебирали страницы; на полном, чуть одутловатом лице застыла довольная улыбка. «Как она здорово изменилась», — подумал Алёша, глядя на бабушкины ноги в мягких тапочках. До прошлого года он ни разу не видел, чтобы бабушка носила тапочки или туфли без каблуков. И волосы совсем белые.
— Ты что-то сказал? — бабушка подняла голову и сняла очки. Мелкие морщинки побежали от уголков глаз к вискам.
— Я хотел, чтобы ты посмотрела рисунок, — виновато сказал Алёша.
Бабушка прищурилась, затем надела очки и тяжело поднялась с дивана. Сухие половицы жалобно скрипнули под её грузными шагами. С минуту она внимательно всматривалась в рисунок, а затем повернулась к Алёше. Тёмные подковки бровей над очками удивлённо дрогнули.
— Что за фантазия, Алёша?
— Фантазия?!
— Разумеется. Такое прелестное юное существо и… стреляет из пулемёта…
— Что ты говоришь, бабушка?! Это же солдат! Настоящий! Он ведёт свой последний, может быть, смертельный бой, а ты… ты…
Взять и смазать одним словом всю его работу! Это только бабушка умеет. Он был возмущён. Даже больше. Он был оскорблён.
— Солдат? — бабушка с сомнением покачала головой. — Ты серьёзно?
— Ну конечно! Очень, очень серьёзно! — горячо сказал Алёша, всё ещё надеясь, что бабушка просто не поняла.
— В таком случае тебе не кажется, что у твоего солдата несколько… я бы сказала, легкомысленный вид?
— Почему?!
— Посмотри, какая у него весёлая улыбка, он не воюет, а играет в войну.
Алёша в смятении посмотрел на рисунок, точно увидел его впервые. Горячая волна опалила щёки. Он сорвал со стенки рисунок и разорвал его на мелкие клочки. Как же он сам не заметил, когда рисовал?
Он выскочил в сени и прижался лбом к шершавой стене. Рисовал… рисовал — и вот тебе. И с чего он взял, что солдат у пулемёта должен обязательно улыбаться? Совсем наоборот. У него должно быть суровое, обросшее лицо. Он ведёт свой последний, смертельный бой, разве ему до улыбки?
— Алёша! — позвала бабушка.
Алёша плотнее прижался к стене, как будто хотел спрятаться в щель между досками.
— Алёша, иди сюда! — настойчивее позвала бабушка.
Алёша тоскливо поёжился. Неужели нельзя оставить человека в покое, если ему плохо? Он решительно вышел во двор, торопливо сбежал вниз по холму к реке и медленно побрёл по берегу.
Река шумно билась тёмными горбатыми волнами о деревянные сваи. В камышах звонко сплетничали лягушки. Расплывчатая луна слабо проступала сквозь светлую, зыбкую пелену облаков. Рассеянный зеленоватый свет пластался над горизонтом. Алёша вздохнул: «Что ж, видимо, Юлька права. Какой он художник!»
Внезапно его внимание привлёк шум на том берегу реки. Ему показалось, что кто-то громко звал на помощь. Алёша пригляделся. По крутому берегу носился взад и вперёд громадный козёл, а в реке бултыхалось какое-то светлое пятно.
Человек в беде!
Алёша выбежал на мост и помчался изо всех сил, чувствуя, как визжат и стонут под ногами сухие доски настила. Чем ближе он подбегал, тем явственнее видел, что в реке кто-то тонет. И не кто-то, а Юлька!
Сбежав с моста и с разбегу оттолкнув ногой козла, Алёша бросился в воду.
— Держись, Юля! — крикнул он и скрылся под водой.
…Алёша с трудом открыл глаза и увидел тёмные космы волос и под ними широко раскрытые, испуганные глаза…
— Оживел? Ким, он оживел! — дрожащим голосом сказал кто-то над головой Алёши. Лицо странно покривилось и расплылось как в тумане. Алёша услышал громкие, прерывистые звуки и протяжное козлиное меканье.
— Ой! Да пошёл ты отсюда!
— Скотина бородатая! Юлька, гони его!
— Ага, он не идёт!
— Сама привела, сама и гони!
Затем из тумана медленно наплыла на Алёшу большая тёмная голова с раскосыми калмыцкими глазами. Голова приблизилась к самому лицу Алёши и оскалилась крепкими, матово поблёскивающими в темноте зубами. Алёша силился и никак не мог вспомнить, где он уже видел это лицо?
— Алёшка, живой? — голос шёл откуда-то со стороны, словно уши Алёши были плотно забиты ватой. — Ох, и здорово же мы перепугались!
«Это же Ким!» — вспомнил Алёша и попытался улыбнуться, но щёки холодно задеревенели и не слушались. Он видел, что Ким чему-то страшно рад, и никак не мог понять — чему; и почему он лежит, а Ким склонился над ним, словно он болен. Алёша попытался пошевелить руками…
— Лежи, лежи! — испуганно вскинулся Ким и, схватив пучок сухой травы, принялся быстро растирать грудь, ноги и руки Алёши. Алёша тихо застонал от боли во всём теле, чувствуя в то же время, как вместе с болью в тело возвращается невообразимо приятное ощущение тепла.
— Ничего, ничего, — приговаривал Ким, — сейчас ты у нас совсем оживёшь, утопленник!
«Почему утопленник?» — удивился Алёша и в этот миг ясно, словно всё это он видел в кино, вспомнил, как он бежал по мосту на помощь тонущей Юльке, а доски настила гулко и жалобно скрипели под его ногами. Как, выбежав на берег, он оттолкнул бросившегося на него козла и с разбегу прыгнул в воду. Тугая, плотная вода сомкнулась над его головой. Потом он вынырнул, ища глазами Юльку, и удивился, какая тишина стоит вокруг, и увидел бледное лицо Юльки с раскрытым ртом… и всё. Больше он ничего не помнил. Так, значит, это он тонул? Алёша почувствовал, как от страха у него перехватило дыхание. Он испуганно вздрогнул и схватился за руку Кима.
— Ты чего? Замёрз?
— Да-да… — стуча зубами, сказал Алёша. Звук собственного голоса неожиданно успокоил его. Он жив! Всё позади! Теперь он готов был кричать от радости, чтобы ещё и ещё слышать свой голос, и горячая волна благодарности залила глаза.
— С…спасибо, Ким…
— Чего там, — сказал Ким, — жаль, что сухого ничего нет… переодеться. Ай! — вдруг испуганно закричал он и вскочил. Алёша с трудом приподнялся на локтях.
Прямо на них бежала по берегу Юлька. Следом за нею, тряся рогами, ломился сквозь кусты разъярённый козёл. Испуганный вскрик Кима словно подхлестнул Авоську. Он коротко взревел и двумя прыжками нагнал Юльку. Ещё минута и… Но тут Юлька метнулась в сторону и присела. Козёл пролетел мимо. Увидев, что впереди никого нет, Авоська остановился и повернул назад.
— Ага! — закричала Юлька. Она бросилась навстречу козлу и быстро схватила его за рога.
— Ура! — закричал Ким, подбежав к Юльке. — Попался, фашист! — Он стянул с себя майку, и вдвоём они ловко натянули её на морду козлу, набросив лямки на рога. Юлька подняла с земли хворостину и изо всех сил хлестнула Авоську.
— Пошёл! — весело крикнула она. — Пошёл, скотина бородатая!
Ослеплённый козёл дико захрипел, замотал головой, пытаясь освободиться, и пулей скрылся в прибрежных кустах.
Юлька подошла к Алёше.
— Ты… ты зачем полез в воду? — всё ещё тяжело дыша, спросила она.
— Я… я д-думал… ты тонешь, — виновато сказал Алёша.
— Я!? Тону?! — Она хотела засмеяться, но только пожала плечами, до глубины души оскорблённая таким предположением. — Чтобы я утонула в такой паршивой речке?!
— Это верно, — сказал Ким, — за Рыжей никому даже из парней не угнаться.
Алёша растерянно смотрел на них. Как же так? Он же ясно видел, что Юлька тонула.
