Тут Кристиан смотрит на меня сквозь свои дурацкие круглые очки, долго-долго, и говорит:
– Думаю, всё изменится. Насколько я знаю Уллу…
Он замолкает, шарит рядом с собой и вдруг… откусывает от Уллиного бутерброда…
Сейчас он его слопает! Весь!
А между укусами говорит:
– Улла сказала, что воскресенья с тобой всегда слишком быстро кончаются.
Я толком не слушаю – смотрю во все глаза, как у него во рту исчезает Уллин бутерброд… В бороде застряли крошки хлеба.
Вдруг в дверях появляется Улла. Она трёт глаза под очками и спрашивает:
– Ну, как вы тут?
– Он ест твой бутерброд, – говорю я, показывая на Кристиана. И не могу удержаться от смеха – он делает такое лицо, как будто сейчас получит страшный нагоняй. Улла перестаёт тереть глаза, подбегает ко мне, обнимает и спрашивает:
– Ты его для меня сделала?
Я киваю.
– Эй, а ну давай сюда! – кричит Улла Кристиану. – Это мой бутерброд!
И хочет схватить маленький кусочек, который Кристиан держит в руке.
– Ну тебя тут и балуют! Вот бы мне так! – восклицает он и поднимает кусочек повыше.
И они начинают возиться, совсем как дети. Как с ума посходили, честное слово! Щекочут друг друга, орут, визжат и хрюкают! А я сижу рядом и чуть не фыркаю от смеха. Ну прямо хуже, чем на школьном дворе! И вдруг я оказываюсь в самой гуще возни. Вот это да! Времени удивляться нет, надо защищаться, потому что эти двое начинают щекотаться, исподтишка. Я сопротивляюсь, но не сильно, чтобы никому не сделать больно.
– Всё, хватит! – в конце концов обессиленно стонет Улла. Вид у неё как у ощипанной курицы.
– Хватит, – кивает Кристиан. У него видок не лучше, особенно борода. – Идёмте есть торт, – объявляет он, расчёсывая пальцами бороду. – Плачý я. В наказание.
– Будем надеяться, что наказание подействует, – говорит Улла и спрашивает меня: – Ты как, хочешь?
Ясное дело, хочу! Когда это я от торта отказывалась?
– А как же твоя работа? – спрашиваю я. Ей ведь надо писать.
– Готово, – говорит Улла, идёт на кухню и приносит большой коричневый конверт. – Марки наклеены, адрес написан, можно отправлять. А тебе поручение: опустить его в почтовый ящик – на счастье!
Я беру конверт и прижимаю к себе. Чтобы ни в коем случае не потерять. В нём – Уллина работа! Интересно, какая? Улла говорит, это книжка для детей. Пусть расскажет её мне. Читать сама я не люблю – рассказывать быстрее.
Мы одеваемся, и тут я вспоминаю – как раз вовремя – про блузку Андреа и листок с автографом. На этот раз я твёрдо решила ничего не забыть, совсем ничего.
Улла говорит, что всё уже приготовила: свою книгу она мне, само собой, подарит и добавит ещё одну для Андреа. А автограф сейчас быстренько напишет.
Я смотрю, как она пишет на бумаге – Улла Фидлер. Очень красиво. Может, оставить листок себе?
А потом мы отправляемся в путь. Все втроём! У Кристиана есть машина, и на ней мы едем в кафе. В какое? Я знаю тут одно, на углу перед интернатом. Там я никогда ещё не бывала. Только наши старшие иногда заходят туда после школы. И по воскресеньям тоже там околачиваются. Нас, младших, туда не пускают. Но сегодня мне можно. Потому что я с Уллой. И с Кристианом.
Машина у Кристиана так себе: старенькая и ужасно тарахтит. Разговаривать в ней невозможно.
Перед кафе стоит почтовый ящик. Туда я бросаю толстый коричневый конверт. Кристиан и Улла наблюдают, как я это делаю: Кристиан придерживает клапан ящика, а Улла три раза плюёт через плечо – на удачу. А потом мы входим в кафе. Надеюсь, там как раз сидит парочка наших старших. И они меня увидят. Меня и мою воскресную маму! И Кристиана! Теперь он больше не мешает. Вообще-то он очень даже вписывается в нашу компанию. Рядом с ним мы как близнецы-лилипуты – вот умора!
В кафе и правда сидит кое-кто из наших. Они меня замечают, начинают пялиться и корчить рожи. Я показываю им язык. Вот так!
Мы заказываем какао. Когда его приносят, я вспоминаю, что сегодня ни разу не пила из красной чашки. Которая теперь моя навсегда. Ну да ладно, в следующий раз. Она ведь никуда не убежит. Не будет же Кристиан из неё пить. Наверное, можно попросить, чтобы он мне это пообещал.
Торт должна заказать я. Так сказала Улла. Я выбираю ореховый. И оказывается, это и Уллин любимый торт! А Кристиана мы не спрашиваем – пусть ест то, за что платит.
Я сижу совсем рядом с Уллой. Мы жуём. Она мне улыбается и разговаривает с Кристианом о своей работе. Он говорит о школе, а я смотрю на наших старших: хорошо ли им видно, как я здесь сижу с двумя взрослыми? Пакет с блузкой, двумя книгами и листком с автографом я зажала между ног. Чтобы не забыть.
Мы сидим долго. Кристиан ещё раз делает заказ, и нам опять приносят ореховый торт. Ох, если б можно было вечно сидеть вот так рядом с Уллой и есть этот торт!..
Но вскоре Улла смотрит на часы. Воскресенье уже позади, пора возвращаться в интернат. Ведь я живу там, а возвращаться, к сожалению, положено туда, где живёшь.
На прощание Улла целует меня в щёку. Кристиан меня не целует. Ну и хорошо – у него же борода, а она царапается. Он пожимает мне руку, отвешивает поклон и говорит, что признателен за прекрасный день и надеется, что скоро я снова окажу ему честь.
Ох уж этот Кристиан, вот ведь балаболка! Неужели он и в школе так себя ведёт? Повезло же его ученикам!
Потом Кристиан с Уллой залезают в его тарахтелку и уезжают. Улла ещё долго машет мне из окна…
И вот она уехала. Они уехали. Оба.
Я вошла в интернат и, конечно, сразу же встретила Андреа. Ну почему она всегда попадается мне первой? Правда, на этот раз совесть моя чиста. Я протянула ей пакет, и Андреа тут же его открыла. Какая же она всё-таки любопытная! Блузку зажала под мышкой, листок бумаги не глядя сунула в карман, а вот книги сразу же принялась листать. Глаза у неё загорелись. Две книги?! И тут я вспомнила: одна-то из них моя! Её подарила мне Улла. Неважно, буду я её читать или нет, – она моя! К счастью, Андреа это заметила, иначе опять пришлось бы с ней ссориться. С дурацкой ухмылкой она протянула мне раскрытую книгу, и на первой странице я прочла: «Моему воскресному ребёнку с любовью! Улла».
Это она написала мне! И Андреа вовсе не обязательно это видеть! Я вырвала книгу у неё из рук и немножко покраснела, потому что Андреа надпись всё-таки прочла.
В её книге было написано только «Андреа от Уллы Фидлер». Не так здорово, как у меня, но тоже ничего. Кажется, Андреа рада. Не стала говорить никаких глупостей и гадостей, а уселась прямо там, в холле, и погрузилась в чтение. Читать она может часами.
Я иду наверх, в нашу комнату, к Зайчику. Прочту ему вслух то, что написала Улла. Чтобы он порадовался вместе со мной.
«Моему воскресному ребёнку с любовью! Улла».
И я решила когда-нибудь прочитать всю книгу, от корки до корки. Потому что Улла тогда обрадуется.
* * *
Следующую неделю я еле-еле пережила. Она никак, ну просто никак не хотела кончаться! Даже в четверг было такое чувство, будто всё ещё понедельник и до воскресенья – целая вечность.
Я почти всё время думала о том, что мы будем делать в воскресенье и придёт ли к нам Кристиан. Я не против. Только если ненадолго… И ещё я немножко ждала, что он заберёт меня на неделе и повезёт показывать издательство – он ведь про это говорил. Но никто так и не появился. Прямо в понедельник мне в голову пришла отличная мысль: сделать Улле сюрприз и испечь торт! Ореховый, как мы ели вчера. Только ещё лучше.
Когда в интернате у кого-нибудь день рождения, нам всегда пекут ореховый торт. И он гораздо вкуснее, чем в кафе. Наверное, потому что на нём сахарными шариками выложено число. Шесть, девять, или одиннадцать, или ещё какая-то цифра. Столько, сколько лет исполняется имениннику. Я хочу выложить на торте имя Уллы. Получится красиво!
Я спросила у сестры Линды, можно ли мне испечь Улле такой сюрприз. Она подумала и сказала, что можно. В виде исключения. Она понимает, что я хочу доставить радость своей воскресной маме. Ведь она появилась у меня совсем недавно. Но больше всего радости, сказала она, ты доставишь воскресной маме, если будешь хорошо себя вести. Да я и так веду себя хорошо, это же ясно. Пусть спросит у Уллы.
Только вот ореховый торт, сказала сестра Линда, это слишком дорого. Лучше испечь пирог с ягодами, он тоже очень вкусный. Спорить я не стала. Главное – мне разрешили печь! Я хотела сразу же приступить к делу, но сестра Линда сказала, лучше подождать до субботы. Потому что тогда пирог не успеет зачерстветь. Понедельничный пирог к воскресенью превратится в камень – кому он тогда будет нужен? Возразить было нечего. И я стала просто ждать, пока наступит суббота. Но время тянулось еле-еле.
Уллину книжку я не читала. Только надпись на первой странице. Я смотрела на неё каждый вечер и читала её Зайчику. Теперь он знает её наизусть. И я тоже. Книга лежит у меня под подушкой, я на ней сплю.
