бывают учения, где все эти качества проявляются в комплексе. Вот в среду будет ротное тактическое учение с боевой стрельбой. Приходите, может быть, что-нибудь и найдёте. Учения — тот же бой, только учебный.
— С удовольствием, обязательно приду, — пообещал художник.
В среду, рано утром, когда воздух ещё был холодный, а из-за горизонта только начинал разливаться по небу солнечный свет, Прокофьев приехал с майором на учебное поле.
Рота уже заняла исходное положение. Но на поле не было видно ни одного человека. Было тихо. Только жаворонки перекликались в небе. Они замирали на мгновение в воздухе, будто разглядывали замаскированных солдат. Когда раздались первые взрывы, имитирующие артподготовку, птиц будто смело взрывной волной, они испуганно пискнули и исчезли.
После артподготовки рота пошла в атаку. Солдаты появились на поверхности земли все разом, словно их вытолкнула из траншеи пружина, приведённая в движение одним человеком. Они пошли быстрым шагом. Застучали хлёсткие выстрелы. Движение всё ускорялось. Прокофьев едва поспевал за майором. Темп нарастал. Художник уже чувствовал, что не может быстрее передвигать ноги. А солдаты всё ускоряли шаг. И вот в тот момент, когда Прокофьев готов был остановиться, вдруг, как горный обвал, загремело «ура!». Этот крик подхватил художника и понёс вперёд. Он забыл всё. Забыл, кто он. Забыл, зачем пришёл. Забыл о деталях и красках. Пафос атаки поглотил его. Даже то, что он бежит, Прокофьев понял спустя некоторое время, когда не стало хватать воздуха и больно закололо в левом боку.
Заметив, что художнику плохо, майор помог ему взойти на холм и сказал:
— Посмотрим отсюда.
Стройная цепь, как штормовой вал, неслась вперёд. Мишени группами появлялись то там, то здесь. Их мгновенно засыпали всплески пыли, поднимаемые пулями. Огонь был организован хорошо. Майор улыбался. Но вдруг лицо его стало строгим.
Рота спускалась в лощину, поросшую высокой травой. Трава закрывала людей до пояса. На правом фланге появилась группа мишеней «противника», но её никто не обстреливал.
— Неужели не видят? — с досадой сказал майор.
И, как бы отвечая ему, правофланговые пулемётчики открыли огонь по этой цели. Однако в районе цели рикошеты не появились.
Прокофьев видел, как пулемётчик встал из травы и попытался стрелять стоя, но цель осталась непоражённой. Расчёт перебежал и вновь залёг. Сердито прострочили две очереди, но желанных облачков пыли около цели опять не показалось.
— Трава проклятая! — зло сказал майор. — В бою эта группа противника могла остановить атаку. Огонь с фланга самый губительный.
Пулемётчики, видно, хорошо понимали это. Они всё же пытались подавить цель на фланге.
— Надо было скосить траву, — с сожалением сказал Прокофьев.
— А в бою? — спросил майор. — Разве противник позволил бы? Вот такая мелочь может перевернуть все предполагаемые варианты…
— Смотрите! Смотрите! — вдруг перебил Прокофьев.
Круглов уже и сам видел, как пулемёт вдруг поднялся из травы, прочно остановился над её верхним обрезом и наводчик, встав на колено, послал в цель точную очередь.
— Как они это сделали? — спросил удивлённый художник.
— Не понимаю. Может быть, нашли пень или кочку?
В следующий миг всё стало ясно. Наводчик поднял пулемёт, и из-под него выскочил помощник. Они перебежали вперёд. Наводчик поставил пулемёт помощнику на спину, и новая очередь поразила мишени.
— Ах, стервецы! Молодчины! — воскликнул комбат. — Вот он, сто первый вариант, товарищ Прокофьев!
— Кто же это такие?
— Не знаю. Давайте догоним!
Прокофьеву не терпелось взглянуть на героев. Случившееся всколыхнуло в нём трепетный прилив энергии — верный предвестник вдохновенной работы.
Они поспешили за ротой, перемежая бег с ускоренным шагом.
«Обязательно буду писать этого пулемётчика, — думал художник. — У него и выдержка, и смекалка, и физическая сила. Вот воинская красота человека».
Ещё на половине пути Прокофьев услышал сигнал «отбой». Когда они подошли к роте, она уже была построена. Командир доложил комбату о выполнении задачи. У него весело блестели глаза. Да и у всех солдат были радостные лица, они будто говорили: «Вот какие есть среди нас!»
— Расчёт правофлангового пулемёта, выйти из строя! — приказал майор.
Два солдата — высокий и маленький крепыш — шагнули вперёд.
— Кто придумал? — коротко спросил майор.
— Это всё он, — сказал здоровяк, кивая на помощника.
Прокофьев оторопел от неожиданности, перед ним стоял… Антошкин! Глаза его лукаво блестели, лицо с грязными потёками пота светилось задором. Это был совершенно другой Антошкин. В старенькой, выгоревшей гимнастёрке, он стоял вытянувшись в струнку и был необыкновенно красив. Даже уши у него оказались небольшие.
«Как можно ошибаться в людях, — подумал художник. — Вот уж истинно — красота человека в делах, а не во внешности».
Майор объявил расчёту благодарность и обратил внимание всех солдат на то, как второй номер, на первый взгляд не такой уж ответственный по должности человек, может совершить подвиг, решающий судьбу боя. Если бы фланкирующий пулемёт не подавили, атака могла захлебнуться!
Возвращаясь с майором в город, Прокофьев попросил:
— Вы уж, пожалуйста, разрешите мне на несколько сеансов взять товарища Антошкина.
— Так у него же нефотогеничная внешность, — сказал Круглов, стараясь не улыбаться.
— Не бейте лежачего, товарищ майор, это неблагородно. — Художник засмеялся. — В живописи тоже, как видите, существует сто первый вариант. Но какая прелесть этот Антошкин. Я просто не смогу писать никого другого. Мой портрет должен быть именно таким: простой советский юноша в выгоревшей форме, нелёгким ратным трудом добывает он военное мастерство. Не парадная начищенность, а грязные дорожки пота, обожжённое солнцем лицо, пыль на носу и бровях. А в глазах смекалка, упорство, мудрое понимание, что весь этот труд нужен для надёжной охраны мира.
— Ну что ж, пишите. Я скажу, чтоб его отпускали.
«Газик» вилял между выбоинами на дороге. Пыль серой завесой вставала за ним. Когда шофёр тормозил перед ухабом, густое облако пыли нагоняло машину и заволакивало её с головой. Пыль тонким слоем покрывала лицо и одежду художника, но он этого не замечал. Он был возбуждён, говорил громко, глаза весело блестели. Ему не терпелось поскорее сесть за работу.
Василий Коновалов, новгородский парень, служил в Н-ской ракетной части. Он и его товарищи ракет на цель не наводили, не доводилось им слышать сжимающую сердце команду: «Пуск!» Были они специалисты-ремонтники.
В тот день, о котором пойдёт рассказ, отделение Василия Коновалова находилось в наряде — несло караульную службу.
Стоял Василий Коновалов на часах возле охраняемого объекта, от мокрого ветра зяб, глядел зорко в тёмную
