провели день, об их беседах, но времени уже не оставалось. Его еще за ужином подмывало заговорить об этом, но присутствие тетушки Мэрион грозило испортить день, который прошел так хорошо.
— Очень хотелось бы помочь индейцам, — проговорил он.
— Может, и удастся что-нибудь сделать, — ответил отец. — Знаешь что? Я поговорю с юристом нашей фирмы, попрошу его разобраться в этом деле. Или, на худой конец, пусть посоветует, к кому обратиться.
— Спасибо, папа, — сказал Кен.
Проводник громко объявил, что поезд отправляется, и вскоре состав умчался в ночь. Кен пересек полотно и пошел на свет лавки. У входа мистер Симпсон наполнял бидон керосином. В лавке никого не было, кроме Муза Макгрегора.
Кен заговорил с ним и, сам того не замечая, — быть может, потому, что весь был переполнен событиями дня, — начал рассказывать лесничему о своей дружбе с Полем и о том, как он сочувствует оджибуэям.
Муз Макгрегор поначалу рассеянно кивал, но искренний порыв Кена тронул его, и он стал внимательно слушать.
— Да, — сказал он наконец, — ты прав. Индейцы — во многом замечательный народ. Я давно это понял, а Симпсон — задолго до того, как мы с тобой появились на свет.
Макгрегор подтянулся на руках и сел на прилавок.
— Индейцы, конечно, не похожи на нас, — сказал он, — и многие люди считают это отличие недостатком. Они даже не пытаются их понять. Не то они убедились бы, что у индейцев очень многому следует поучиться.
— Они гораздо сложнее, чем можно подумать, — сказал Кен. — В чем-то они как дети, а в чем-то бесконечно мудры.
Лесничий кивнул.
— Им ведомо многое такое, о чем мы не имеем ни малейшего представления, — сказал он. — Они ближе к природе, и они смело смотрят в глаза многим фактам, которые мы пытаемся скрыть от самих себя, а искоренить не в силах.
Вошел мистер Симпсон, входная дверь громко захлопнулась за ним.
— Я мало знаю Поля, — сказал Муз Макгрегор, — но если он хоть немножко похож на своего брата Джона, тогда ты обрел настоящего друга.
Лето шло к концу, и постепенно надвигалась осень. Каждый день, наполненный интересными событиями, был долгим, но в конце каждой недели казалось, что она пролетела незаметно.
Утята, что жили на другом берегу озера, теперь уже более уверенно плавали по воде.
В высокой траве у станции появились первые кузнечики. Ушла в глубокие воды щука. В лесу поспевала черника. Сережки держались коричневые, крепкие. Наливались зерна дикого риса. Начинали осыпаться одуванчики.
День за днем стояла отменная погода, небо было синим и безоблачным. Изредка на горизонте показывались зловещие тучи, но после свирепой бури, разыгравшейся в тот день, когда Кен и Поль в первый раз вместе удили рыбу, на Кинниваби не пролилось ни одной капли дождя. Нещадно палило солнце, иссушая траву, кусты и деревья. То тут, то там на кедре вдруг бурела листва, и на кустах у озера, предвещая осень, вспыхивала желтым или алым цветом какая-нибудь ветка. «Лани и лоси в поисках свежей травы спускались в низины.
Перед домом, где жил лесничий и где была его контора, висела табличка; стрелка на ней показывала, насколько велика опасность лесного пожара. К середине месяца Муз Макгрегор перевел стрелку впритык к красной полосе. Это означало: «максимальная опасность».
Как-то раз в конце июля Кен рано утром шел тропинкой к причалу. Не было ни малейшего дуновения ветерка. Где-то на холме стрекотала цикада, но в остальном царила тишина. Покрытая лаком лодочная скамья так сильно нагрелась от солнца, что на нее нельзя было сесть, и Кену пришлось сбегать в сарай за подстилкой.
Когда, обогнув мыс, Кен понесся к станции, на озере не было ни одной лодки. В индейском поселке на другом берегу тоже не было никаких признаков жизни, и даже костры, дымившие с утра и до вечера, казалось, погасли навсегда. Кен и Поль теперь много времени проводили вместе, но сегодня Поль уехал по какому-то делу с отцом.
Скалистые холмы за станцией были окутаны синей дымкой, и Кену показалось, будто в воздухе слегка пахнет гарью. Он слыхал, что в окрестностях было несколько лесных пожаров, в том числе один большой у озера Игл-Лэйк. Нещадная жара иссушила все, и казалось, будто весь мир вот-вот вспыхнет огнем.
«Как огромная пороховая бочка», — подумал Кен.
В лавке он узнал, что произошла еще одна кража.
— Это было на даче у судьи Барнхэма, — сказал мистер Симпсон. — Туда прошлой ночью забрались воры и украли много разных вещей. Унесли даже старое ружье, из которого вот уже полвека никто не стрелял. Если они попытаются из него выстрелить, то, право, взорвут все озеро. Не удивлюсь, если в дуле окажется птичье гнездо.
Симпсон тяжело опустился на свой стул за прилавком. Обычно старик держался бодро, сколько бы ни работал, но жара сморила даже его.
— Теперь уже здешний народ озлился не на шутку, — продолжал Симпсон. — Ворам мало было взять то, что они хотели. Они еще к тому же разорили всю дачу. Разбили окна, переколотили посуду, разбросали книги судьи. Просто какое-то дикое хулиганство! А ведь старого судью все уважают. Он столько горя хлебнул в прошлом году, когда у него умерла жена, да и сам он сейчас в больнице. Подлецы эти воры!
— До каких же пор будут продолжаться кражи? — воскликнул Кен. — Надо же в конце концов что-то предпринять!
— Вот люди и хотят что-то предпринять, — сказал мистер Симпсон. — Вечером на станции будет собрание. Я, правда, не уверен, что это так уж разумно. Когда люди взбудоражены и собираются, чтобы поговорить, они нередко накручивают друг друга, и не успеешь оглянуться, как уже и дров наломали!
Возвращаясь по перрону к причалу, Кен увидел объявление о предстоящем собрании. Выведенное аккуратными печатными буквами, оно было подписано мистером Палмером, секретарем Общества дачников Кинниваби. Стоя в тени вокзального навеса, Кен прочитал объявление. Собрание должно состояться сегодня в восемь часов вечера. Оно созывается «ввиду повторяющихся случаев грабежей и хулиганства» и, надо надеяться, приведет «к решительным действиям, которые положат конец этим безобразиям».
Читая объявление, Кен вдруг услышал голоса, доносившиеся из квартиры начальника станции. Несмотря на всю их сдержанность, в голосах звучала горечь и злоба.
— …Сколько раз я тебя предупреждал!.. — говорил мистер Морли. — Ты знаешь, Джэнет, ссоры с тобой не доставляют мне никакого удовольствия, но ради твоего же блага я должен защитить тебя.
— От чего защитить? — спросила Джэнет. — Я просто не понимаю тебя. Мы с Джоном Онаманом дружим всю жизнь и
